Читать интересную книгу Подробности мелких чувств - Галина Щербакова

Александра Петровна не знала, что Ленка в этот момент рыдала в своей чайниковой кухне и причитала:

- Господи! Да что же это с ней? По ней же психушка плачет!

А муж дочери мягко так, как дитю неразумному, объяснял:

- Лен, а Лен! А не найти ли нам ей старичка с работающим пистоном? Насколько я понимаю, у порядочных теток сплошь и рядом повреждение в уме от простого плотского недоедания. Извини, конечно, она тебе мать, она тебе не женщина. Но объективно... Абстрагируясь от личности...

А у Александры Петровны, наоборот, был душевный подъем, и она даже решила сходить в кино - сто лет не была. Что теперь показывают людям? Красивый американец с навсегда закаменелым торсом пялился на нее с такой тупой тоской, будто, давно ничему не удивляясь, он все-таки удивился, что она пришла... На него что ли смотреть? Неужели? Ей даже показалось, что он ей так и сказал: "Неужели? - И рассердился: - Иди! Иди домой. Нечего!" "Нет уж!" - ответила она ему с некоторым вызовом и довольно громко, отчего парочка впереди, хорошо пристроившаяся для получения оргазма, отпрянула друг от друга, как ошпаренная, а Александра Петровна - это ж надо жить и поступать невпопад - с достоинством советского человека пояснила дураку-американцу: "Я свободный человек в свободной стране. Делаю, что хочу". Парочка услышала в словах намек на свои дела и, хлопнув креслами, пересела подальше; и тут нельзя не сказать, что, говоря на одном языке, можно ни черта не понять, а можно - как Александра Петровна с американцем - очень даже понимать и сочувствовать друг другу. "Каково тебе там с неподвижным торсом?" - "А каково тебе с этими трахальщиками на виду?" О-хо-хо, жизнь!

Первое, что увидела Александра Петровна, выйдя из кинотеатра, был синий нарост почтового ящика. И все сразу мгновенно вспомнилось, начиная от письма Рае Беленькой и кончая этим, конечно же, не случайным заявлением дочери о том, в сущности, что все мы - сволочи-кровопролитчики.

Все вопросы вновь открылись - донос не донос, инфаркт не инфаркт? Все могло у нее быть - у Александры Петровны, все. И полезла в голову предыстория ее истории. Эпоха до ее эры.

...А мамочка и папочка уснули вечерком... И был это январь тридцать седьмого года. Они тогда (по семейной легенде) отдыхали в санатории для партактива. Мамочка очень гордилась этим моментом своей жизни. "Солидные такие люди, - рассказывала мамочка-рохля, - со следами пуль и ножевых ранений. Герои. - И без перехода: - Каждый лист пальмы протирался. Каждый. Мы были самые молодые. И нас обожали и поощряли!"

Александре Петровне захотелось в тот санаторий. Как их там поощряли мамочку и папочку? Как? Были ли скабрезные шуточки старых инвалидов или наоборот - все сплошь говорили только о высоком? Что было тогда высоким? Господи, что за чепуха, возмутилась Александра Петровна. Родители были молодые и, конечно, норовили остаться вдвоем, они, наверное, пропускали полдник, поэтому много ели в ужин, и все равно сытости до утра не хватало, пили ночью воду из графина и грызли печенье.

"Не ешь сладкое, - говорил отец. - Нам нужен сын. Мы назовем его Александром. Это в переводе на русский - победитель". - "Правда? - удивлялась мама. - А с какого языка?" - "С древнего, - отвечал отец. - Македонский ведь был полководец. С него и пошло..." Мать виновато пережевывала ненужное для создания мальчика печенье. Она-то уже знала, что продукт пропадет зря, что никакого мальчика не будет. Она знала - в ней девочка. В конце концов последняя борьба хромосом происходила на ее территории. И тогда она вспомнит, что среди Александров были и женщины. Коллонтай, например. И она сказала об этом отцу. И отец ответил ей, что, конечно, Коллонтай Коллонтаем, но она должна тем не менее постараться. Пусть ест больше мяса, а на сладком затормозит.

Спрятал ли он от матери печенье? Александра Петровна так задумалась об этом, что, проходя мимо, не поздоровалась с соседками-старушками, укоренившимися на всю оставшуюся им жизнь на лавочке, за что и получила вслед аттестацию с оттяжкой. "Этой чего не жить? Мать ей хорошо оставила, да и муж не пил - не курил. Дочку выдала в жилье. Одна в двухкомнатной, как барыня. Картошку несет обязательно с букетом. Ты разведи цветы в горшке и нюхай. Не, носит. Изображает! Нет! Простых теперь мало. Теперь мода на заграницу. Там старухи старые красное носят и вино сосут через соломинку. Шеи у них, как у черепахи Тортиллы, а мужчин себе позволяют. И это конец света, что бы там ни говорили. И каленым железом надо, каленым! А то мы удивляемся - молодежь! Так они ж смотрят. Прошла - и ни тебе здрасте, ни хотя бы кивок головы. Как мимо стенки. Это человек? Нет, это не человек!"

Жужжали соседки долго и злобно, и все не кончалась злоба, даже сами себе удивлялись, что не съедут с этой колеи. И толкут, толкут эту Александру Петровну и всех пенсионерок мира: и ходят не так, и одеваются не так, и корчат из себя, а эта - своя, советская - могла бы иметь душу, в конце концов умрет, и им же ее провожать, а то и обряжать придется. Теперь ведь, если соседи не придут, вообще можно на похоронах без народа остаться, кто теперь кому нужен? А каково туда уходить одному, без сопровождения?

Да Господи! Остановись же! Ну прошла женщина, задумавшись, ну не поздоровалась, ну хризантемы, дура, покупает вместо того, чтобы... Но клубилась, клубилась ненависть - не ненависть, злоба - не злоба, зависть - не зависть, опять же, было бы хоть полноценное чувство - а так, нечто... Достигло-таки цели. Александра Петровна как вошла, так и рухнула на кровать ополовиненное семейное ложе, когда-то стоявшее под люстрой. "Ты, мамочка, случайно не пытчица, спать под люстрой?"

...Когда муж умер, разогнала кровати по углам - получилось, как в гостиничном номере. Спала то на одной, то на другой, чтоб замятости образовывались одинаковые. Симметрия чтоб. Потом решилась, продала лишнюю кровать, и были такие по этому поводу нервы, такой псих! А в результате так и не знает, свою ли, мужнину продала, спуталось все в процессе передвижек и поочередного спанья. Сейчас, когда она без сил лицом вниз упала на кровать, увидела - осталась мужнина: сбоку у ножки давным-давно отстала филеночка, и муж, еще будучи уверенным в своей долгой жизни, еще до разговора о том, что хорошо бы умереть до появления внуков, еще находясь в нормальном человеческом интересе по обновлению квартиры, обтянул раненую ножку кровати импортной клейкой лентой, и вот она, уже сегодня, лежа лицом вниз, обнаружила заплатку. Надо же! Продала, значит, кровать ту, что без изъяна, а себе оставила с брачком. И это мелкое раздражение против собственной неумелости в жизни сделала себе хуже, а не лучше - вывело из болезненных размышлений об имени и его происхождении. Да, оказалась она Александрой. Прекрасно. Прекрасно, что не Алевтина, к примеру, как бабушка. Александра - благородное имя, опять же сколько вариантов, а Алевтина - имя противное, потому что всегда напоминает девку-деревенщину, старательно и неумело скрывающую именно это - деревенство. Алевтины - это, на взгляд Александры Петровны, вчерашние свинарки, которые, трясясь в городском трамвае, клянутся, что никогда, во веки веков, хоть раздави их этот самый трамвай, не жили в деревне. Ну разве наездом и в глубоком беспамятном детстве. Алевтины, одним словом. Чурки с глазами. А Александра - это не только посол Коллонтай, это и царица, между прочим. Это и композитор Пахмутова. Это женщина - секретарь ЦК, которая, правда, уже не секретарь.

А карма - это чепуха. Если бы она была, то человечество давно бы самоистребилось. Потому что вообразить себе невозможно: нести на себе грех не только своей жизни, но и папочки-мамочки, а то еще и бабушки Алевтины, которая прожила долго и много чего могла натворить. Во всяком случае, что она, Александра Петровна, знает точно, так это бабушкины аборты - говорят, беременела та до пятидесяти лет, что, с точки зрения еще молодой Александры Петровны, было отвратительно стыдно, а бабушка Алевтина, наоборот, чванилась и поговорить любила: "И все идут у меня краски, все идут. Врачи говорят - рак, сразу - рак, а посмотрят внимательно - просто организм. Большой женской силы у меня организм... Не у каждого..."

Нету кармы и быть не может И лично ей надо выяснить только одно: не написала ли она донос и не убила ли она хитрым способом мужа - и все у нее будет в порядке.

Начинать надо со второго, а там, может, поспеет и ответ от Раи Беленькой. В конце концов.

...За неделю до смерти мужа.

Дело было так. Стояла на балконе, выглядывала Ленку. О перила облокотилась и все норовила заглянуть за поворот, там была развилка дорожек, и девчонки, бывало, часами, побросав портфели на землю, топтались, прежде чем разойтись, а мать сходи с ума. Перегнулась и увидела мужа, шел как раз с той, развилочной стороны. "Эй! - крикнула ему с балкона. - Эй!" Не услышал. И такая ее охватила ненависть, глухой ты, что ли, я же кричу тебе, кричу! Этим его встретила: "Я кричу тебе, кричу. Там Ленки нету?" - "Кричишь? Кому кричишь? Где Ленки нету?"