– Вот именно, ребенок! Ей нужно общение, обычное человеческое общение со сверстниками, а не со свалившимся с неба дяденькой, который все время на работе, и не с бабушкой, которая все время плачет.
– Марат, чего вы от меня хотите?
– Чтобы вы возобновили сеансы.
Надевает очки, качает головой:
– Пустая трата времени. Ей не поможет.
– Почему вы так уверены?!
– Да потому что, черт возьми, это первый случай в моей практике, когда за полгода, целых полгода практически ежедневных встреч я не смог подобрать ключ к психике ребенка!
– Но она же заговорила!
– Вспомните, как это было…
Два месяца после гибели Марийки.
– Смотри, Наталка, воздушный змей. Подойди к окну. Нравится? Хочешь, тоже запустим?
Молчание.
– А я с работы шел, афиши видел, новый мультфильм вышел про какого-то зеленого великана. Сходим, посмотрим?
Молчание.
– Натусь, я тебе карету для Барби принес. Механическая, сама ездит. Держи коробку. Красивые лошади?
Молчание.
Три месяца после смерти Марийки.
– Спускайся ко мне. Давай руки. Не ушиблась? Видишь, какая у меня работа? Целый день на постаменте стою. Хочешь подержать палочку?
Молчание.
– Давай, ты дирижируй, а я играть буду. Стой, не так быстро. Мне же надо бегать от инструмента к инструменту. Ага, готов. Что? Ну, дую, как умею. Я же не трубач! Что? Ты не это хотела сказать? А… Я не то взял. Сесть за барабаны? Ладно. Так ты левее палочку держи. Ага. Вот так. Маши энергичнее. Это ведь ударные. Да-да, и тарелки возьму обязательно. Теперь к роялю? Слушаюсь, маэстро. Играю собачий вальс. Ты любишь собак?
Молчание.
– Я очень люблю. Знаешь, когда-нибудь у нас с тобой будет собака. Договорились?
Молчание.
Четыре месяца после гибели матери.
– Иди сюда. К тебе гости. Малюсенький, правда? А вырастет знаешь какой огромный? Целый лабрадор. Будешь заботиться?
Молчание.
– Молока наливаешь? Правильно. Молодец! Повезло тебе, пес. Смотри, какая хозяйка. Слушай, Наталка, ему же имя надо придумать. Как ты его назовешь?
Молчание.
– Полкан? Нет? Не нравится? Йорик? Тоже нет? А как?
Молчание.
– А давай как того великана мультяшного? Помнишь, мы пару месяцев назад смотрели? Как его звали?
Молчание.
– И я забыл. Что же будем делать?
Наталка убегает в комнату и возвращается с зажатой в руке бумажкой.
– Что это? Что ты мне принесла? Рекламный буклет кинотеатра? Все еще хранишь? Да, хорошо. Конечно, теперь я могу прочитать. Ну, и плутовка! Что ты улыбаешься? Ты уже прочитала имя героя и мне показываешь? Ну, спасибо. Я тоже вижу, что его зовут Шрек. Будешь Шреком, собака. Смотри, ему нравится. Хвостом виляет.
Молчание.
Пять месяцев после смерти Марийки.
– Если бы я только знал, ни за что не купил бы!
– Брось, Марат! – Роза гладит его по голове. – Откуда тебе было знать, что так случится?
– Кому пришло в голову посыпать улицы крысиным ядом?!
– Возле помойки посыпали ведь. А как с крысами бороться-то?
– Борются с крысами, а дохнут собаки!
Шесть месяцев.
– Вот что, Марат! Ни к чему это все.
– Вы о чем?
– О том, что ты напрасно себя здесь с нами хоронишь. Ненужная это жертва. Я, когда соглашалась, думала, действительно полегчает Наталке. Да и мне тяжело было. Не знала, как справлюсь одна. А теперь ничего вроде, привыкла.
– Хотите, чтобы я уехал?
– Хочу, чтобы ты был счастлив, сынок! Если бы ты мог помочь Наталке, я бы молилась, чтобы ты остался, на пороге легла бы и никуда бы не отпустила. Но время идет, а ничего не происходит. Твое время идет, Марат. Зачем его терять?
– Считаете, без меня ей станет лучше?
– Я думаю, хуже уже просто некуда. А вот тебе без нас будет лучше. Назад, Марат, назад. В Москву, в оркестр, в жизнь.
– Роза, я не могу, понимаете, не могу вас оставить!
– Не переживай! С нами все будет нормально. Наталка ходит к врачу. Даст бог, пройдет время, придет в себя. Да и мне надо заняться чем-нибудь, отвлечься. Ты все делаешь, а я только сиднем сижу целыми днями, уже все глаза выплакала.
– Тогда давайте поедем вместе! В Москве – другие возможности, покажем Наталку специалистам.
– Спасибо. Спасибо тебе, Марат! Только не могу я, не могу взвалить на тебя такую обузу. Она ведь тебе даже не дочь.
– Это не имеет значения.
– Имеет, не имеет… Нечего воздух сотрясать. Попользовались мы твоим благородством, и будет. И тебе спокойнее будет, и мне. Телефон есть – созвонимся, свидимся.
Марат уходит в комнату, достает из-под кровати пыльный чемодан. Он привык уважать старших и не привык быть незваным гостем. Гремит вешалками, кидает вещи в раскрытый зев. Губы сжаты, кадык дрожит.
За спиной скрипит дверь, Наталка проскальзывает в щелочку, хватает Марата и утыкается ему живот. Он чувствует странное щекотание, девочка шевелит губами. Марату мерещится, что он слышит неразборчивые звуки. Или это действительно так?
– Что? Что, Наталка?! Ты хочешь что-то сказать?
Кивок, молчание, сдавленный шепот, возглас – и громкий, разбуженный, требовательный крик:
– Не уезжай!
Врач наблюдает за Маратом, следит за бегущей в его глазах строкой воспоминаний и снова снимает очки.
– Вот видите, она заговорила благодаря вам, а не благодаря мне. Вам и карты в руки. Если хотите, можете, конечно, обратиться к другому психологу, но не думаю, что это даст результат. Девочка выбрала вас, ей не нужны другие лекари. Наберитесь терпения и ищите. Ищите, что ее зацепит, заставит среагировать.
– Все лежишь?
– Угу.
– Может, сходим куда-нибудь?
– Неохота.
– Почитай что-нибудь.
– Да ну…
– А бабушке убрать поможешь?
– Помогу.
– А в магазин сходишь?
– Нет.
– Почему?
– Дорогу переходить надо.
– Там светофор.
– Все равно. Я боюсь.
– Наталка, девочки пришли, гулять зовут.
– Не пойду.
– Почему?
– Не хочу.
– А что ты хочешь?
– Ничего.
– Во Дворце спорта – крытый каток. Пойдем кататься поучимся.
– Я боюсь.
– В этом нет ничего страшного. Так здорово. Скользишь по льду и…
– Можно упасть. Я боюсь.
– Подними кисть повыше. До-диез, ре-диез и опять до. Почему ты не играешь? Мы же выучили ноты, и ты любишь музыку.
Молчание.
– Я думал, ты хочешь научиться. Тебе же нравился собачий вальс.
– Все равно под него теперь танцевать некому.
– Хочешь, опять заведем собаку?
– Нет, я боюсь.
– Тебе не скучно со мной, Наталка?
– Нет.
– А мне с тобой скучно. Я прихожу и все время тебе что-то рассказываю, где был, кого видел. А ты мне ничего не рассказываешь.
– А я не знаю, что рассказать.
– Это потому, что ты в школу не ходишь.