бесцеремонно начал:
— Мы могли бы поладить и попроще, если бы какая-то нечистая сила не затащила вас в компанию довольно высоких чинов британской разведки. Что от вас хотел Скотт и прочие джонни? Поехали…
Прощаясь, он угрюмо сказал:
— Кажется, с вами все в порядке. Просто слишком много проколов в этих советизированных республиках. Эти свиньи и в самом деле оставили вас без связников и рации. Я все доложу, как есть, Улыбка. Жмите теперь на экономическую информацию, на человека из Вастселийна и этого сааремааского скакуна: по мне хоть карманный вор, хоть медвежатник, лишь бы он в советский бульон вливал керосин.
Старший лейтенант Мюри докладывал Пастельняку:
— Ни один из братьев Оясоо, по моему наблюдению, на подлинного лесного брата не смахивает.
— Что же, сначала мы вовлекли их, теперь отстраняем от операции?
— Никак нет, товарищ полковник. Они будут с нами. Но не на первых ролях.
— А кого вы планируете на первую роль?
— Рудольфа Илу. Он многим обязан Советам, смышлен, мыслит правильно. Либо сам, либо вместе с одним из братьев Оясоо он будет нами внедрен в банду.
— Опять переживаем?
— Так почему же я? — повторил Рудольф Илу.
Анвельт кивнул, будто ожидал такой вопрос. Мюри внимательно разглядывал узор скатерти.
— Тут много причин, — наконец отозвался Пауль. — У братьев Оясоо уже есть определенная репутация на Западе. Но ни Арво, ни Айвар по своим характерам, замедленности в принятии решений, если хочешь знать, некоторой узости мышления никогда не будут приняты ни Ильпом, ни его бандой за лидеров лесного братства.
— Я знаю еще многих башковитых людей, — упрямо продолжал Рудольф. — Почему именно я?
— Ты — хуторянин, — вздохнул Пауль. — Психология крестьянина, да еще повидавшего лесное братство, тебе близка. Эти сааремааские молодчики чужака вынюхивают за версту.
— Ты со мной не крути, Пауль, — выдохнул Рудольф. — Хуторян в Эстонии хватает и еще многих вы вывели из лесу. А ты пришел не к ним — ко мне. С чего бы?
Пауль, наконец, не выдержал:
— А с того, что мы в тебя верим, Рудольф. Что ты еще хочешь спросить? Приказ это? Нет, просьба друзей. У тебя малыши. Есть о чем подумать.
Анвельт дал Рудольфу время переварить сказанное и заключил:
— Ожидается визит Алекса Туула к Оясоо. И у них в доме Туул застанет их давнего приятеля Рудольфа Илу.
…Так и случилось. Но до этого Алекс получил некоторые заверения:
«Я верю, Алекс, в ваш природный ум и здравый смысл. Объединение с человеком из Вастселийна и братьями (Оясоо) не лишит ни вас, ни вашего Скакуна (Ильпа) почетного места в нашем движении. Продолжайте вывоз лакомств (грабеж магазинов), устройте фейерверк для детей колхозников (поджог школы). Наша связь — там же, с пролонгацией на сутки. Планетный Гость. Начало июля 1950».
Они сидят в доме у Оясоо друг против друга — Алекс Туул и Рудольф Илу — и не спеша обговаривают все условия совместных действий на Сааремаа. Мать на это время переселили в Тарту, к старшему.
— Айвар и Арво останутся пока здесь, — предлагает Рудольф. — Будут собирать желающих к нам пристать. Я поеду с тобой или днем позже, как скажешь.
— Я тебя встречу через два дня, — осторожничает Туул и задает тот самый вопрос, который его волнует больше всего: — Если привалит удача к нам, как роли поделим?
Илу безразлично пожимает плечами.
— Не туда гнешь, Туул. Ни славы, ни богатства я не ищу. Мне бы жить, — запнулся на мгновение, — на своем хуторе, да вырезать свистульки или чертяк разных из дерева. Эстония для эстонцев, — вот все, чего хочу.
Он догадался, что тяжелый камень снял с души честолюбца и карьериста Туула. Алекс заметно повеселел, разговорился, рассказал о положении их группы, но Рудольф чувствовал, что природная хитрость и настороженность бандита не притуплены. Рассказав о себе самое малое, Алекс испытующе спросил:
— Ты сам-то, Илу, хоть одного большевика скосил?
Тихий, неразговорчивый Айвар пришел на помощь Рудольфу:
— Мне сказал человек от Вяэрси. Они спалили школу, и Рудольф был с ними. Он страховал их со стороны опушки. Появился уполномоченный. Ну, Илу его и отправил на тот свет. Может, зря…
— Жалостливый? — недобро усмехнулся Туул.
Договорились о встрече, явках, Туул не преминул каверзно спросить:
— Не скребет у тебя на сердце, что на чужом острове за чужое счастье воевать будешь?
— Мне с Советами из одной миски щи не хлебать, — невозмутимо отговорился Рудольф. — А здесь хутора прочищены, бороться трудно и безнадежно. — Глянул в глаза Туулу: — Сам-то веришь, что у нас есть завтра, Алекс?
Туул промолчал, закинул мешок за спину, пошел к двери.
Через две недели чекисты получили записку:
«В ночь с 24 на 25 июля будем пересекать деревню Сагаристе волости Пихтла. Ориентир — баптистская молельня. Отец шестерых».
— Это что же получается? — с тревогой спросил Пастельняк, когда к вечеру ему доложили об этом. — Сегодня уже двадцать четвертое. Почему Сааремаа задержал сообщение?
Засада
В рефектории бывшего епископского замка мимо Бориса Лоо прошли три экскурсионные группы — Курессааре принимал столичных архитекторов, художников, историков. Оперуполномоченный Лоо уже сам мог бы рассказать посетителям обо всех этих колоннадах и обо всем прочем, что здесь можно было увидеть и что видно не было. Но нужный ему человек не появлялся. Оставалось предположить, что запущенный в банду хуторянин либо не мог выбраться в Курессааре, либо Ильп его разгадал и расправился с ним.
Испытывая чувство острого беспокойства, Борис Лоо спустился по каменным ступеням во двор. И в крепостном дворе его человека не было.
На Сааремаа Лоо приехал по командировке ЦК комсомола республики. Товарищи оценили его природную наблюдательность, отвагу, Борис не раз выезжал с отрядами народной защиты на операции по предупреждению бандитских вылазок. А вскоре уком партии рекомендовал Лоо на работу в органы государственной безопасности. Он стал оперативным уполномоченным на Сааремаа. Молодой офицер участвовал в некоторых операциях по обезвреживанию банды Ильпа, но все попытки чекистов и бойцов народной защиты пока наталкивались на обостренную интуицию главаря, умевшего обходить расставленные ему ловушки. Были у чекистов отдельные удачи, но банда перегруппировывала силы и уходила от преследований.
У ворот младшего лейтенанта дожидался невысокий черноволосый юноша с живыми чертами крупного энергичного лица. Оперативник и переводчик уездного отдела, Федор Тедре был восьмым ребенком в семье. Когда на остров вторглись немцы, в числе других советских активистов был расстрелян и его отец Юхан Тедре, скромный почтальон, которого знали все в Курессааре. Разнося почту, он пересказывал каждому, кого встречал, содержание газет и таким образом знакомил