Что там вообразить — описать его будет занятием не самым легким. Представьте себе чуть сплюснутой формы голову, крепко сидящую на могучих плечах почти без признаков шеи. Из-под узкого покатого лба яростно взирают на мир маленькие, налитые кровью глаза, нацеленные на меня словно два стальных острия; квадратный волевой подбородок выдается вперед как таран, его покрывает короткая густая борода, над верхней губой топорщится щетка пышных усов; приплюснутый нос едва выступает с лица, а широко раздутые ноздри постоянно вздрагивают, принюхиваясь к исходящему от меня запаху; с головы существа свисают спутанные космы густых волос, из-под которых едва удается разглядеть маленькие, плотно прилегающие к черепу уши. Когда тонкие губы незнакомца разошлись в животном рыке, вырвавшемся из глотки, я разглядел полный рот длинных, острых, словно наконечники стрел, клыков.
Борода и шевелюра человека, а я уже отнес его к представителям человеческого племени, были иссиня-черными. Такого же цвета волосы покрывали практически все его тело. Он не был, как вы могли бы подумать, покрыт шерстью, как обезьяна, но был определенно куда более волосат, чем любой земной человек.
Я инстинктивно определил, что, случись мне вступить с незнакомцем в бой, противник у меня будет опаснейший. Его фигура словно излучала силу, даже, скорее, не силу, а необузданную первобытную мощь. Ни единой унции жира или дряблой плоти не было места на его могучем торсе, а покрытая волосами кожа казалась крепкой, как шкура опасного хищника. Но не только тело, его поза и осанка говорили моему опытному глазу об угрозе, заключавшейся в незнакомце. Взгляд, манера смотреть — все демонстрировало готовность обрушиться на любое препятствие всей яростной мощью, управляемой диким, необузданным разумом. Встретившись с ним взглядом, я физически ощутил исходящую от него волну агрессивного недоверия. Мои мышцы инстинктивно напряглись.
Можете представить мое удивление, когда в следующий момент я услышал слова, произнесенные на самом настоящем, отличном английском:
— Тхак! Ты что за человек?
В хриплом голосе слышалось явственное презрение. Во мне начал вскипать гнев, но я постарался сдержать свои чувства.
— Меня зовут Иса Кэрн, — коротко ответил я и замолк, не в силах объяснить мое появление на этой планете.
Незнакомец, презрительно скривившись, оглядел мое обнаженное безволосое тело и уже совершенно невыносимо унизительно для меня брезгливо бросил:
— Тхак тебя разорви, мужик ты или баба?
Ответом ему был мой яростный удар в грудь, от которого мой собеседник грохнулся на землю.
Мое действие было совершенно инстинктивным. Вспыльчивость подвела меня в очередной раз, затмив рассудок. Но времени на никчемные переживания у меня не было. Взревев, как гризли, от боли и ярости, незнакомец вскочил на ноги и бросился на меня. Мы сошлись лицом к лицу в сражении не на жизнь, а на смерть, и в мире не осталось ничего, кроме нашего первобытного гнева.
Впервые в жизни я, вынужденный везде и всюду соразмерять и сдерживать свою силу, столкнулся с железной хваткой человека, скажу откровенно, бывшего сильнее меня. Это я в полной мере ощутил в первые же мгновения нашего поединка, приложив неимоверные усилия, чтобы вырваться из захвата, просто раздавившего бы мне ребра.
Бой был коротким и отчаянным. Меня спасло только то, что как бы ни был силен мой противник, он понятия не имел о боксе. Естественно, он мог, я это почувствовал на себе, наносить мощнейшие удары кулаками, но они были беспорядочными и неприцельными, хотя и достаточно опасными. Трижды я уворачивался от ударов, наносить которые скорей пристало бы молоту, если бы хоть один из них достиг бы цели, вы бы никогда не услышали моего рассказа. При этом мой противник совершенно не умел уходить от ударов. Не думаю, что кто-либо из профессиональных боксеров моей родины сумел бы остаться в живых, пропустив такое количество ударов, которое он получил от меня. Но он продолжал без устали осыпать меня ударами. Ногти на его пальцах скорее напоминали звериные когти, и вскоре из пары дюжин порезов на моем теле уже сочилась кровь.
Почему он сразу не схватился за кинжал, так и останется для меня загадкой. Скорей всего, он посчитал, что вполне управится со мной голыми руками. Не скрою, у него были все причины считать именно так. Но теперь, выплевывая выбитые зубы и то и дело отирая с лица кровь из разбитых бровей и скул, он потянулся к рукоятке кинжала. Это движение оказалось для него роковым и позволило мне выиграть схватку.
Вырвавшись из клинча, в который я зажал его, чтобы лишить преимущества более длинных рук, он начал опускать правую руку к поясу, где висели ножны. Казалось, мир вокруг меня остановился и в нем осталась только волосатая рука, неумолимо тянущаяся к оружию. Призвав на помощь все свои силы, я в этот миг вогнал свой левый кулак в его печень, вложив в свой удар всю массу тела. Мой противник споткнулся, замер, из его груди донесся всхлип, глаза подернулись пеленой, и, не теряя ни секунды, я обрушил страшный удар кулаком правой в челюсть.
У незнакомца подогнулись колени, и он рухнул навзничь, как оглушенный кувалдой бык; из его открытого рта на траву вытек ручеек крови — мой удар раскроил ему губу, разорвал щеку и, пожалуй, раздробил челюсть.
* * *
Стараясь успокоить дыхание, потирая содранные кулаки, я смотрел на поверженного мною человека, прикидывая, что наверняка сам подписал себе приговор. Теперь мне точно нечего было ожидать доброжелательного отношения со стороны альмарикан. Но эта безрадостная мысль не помешала мне снять с бедняги его скудную одежку и, подпоясавшись его же ремнем, прихватить в качестве трофея кинжал. Снявши голову, по волосам не плачут. Если меня поймают, то обвинение в воровстве будет лишь несущественной добавкой к главному обвинению в покушении на жизнь. Но меня еще надо было поймать, а вместе с одеждой и оружием я обрел уверенность.
Я внимательно осмотрел кинжал. Не скажу, что мне доводилось раньше видеть столь идеально подходящее для убийства оружие, как это. Обоюдоострый клинок, острый как бритва, был дюймов двадцати в длину. У рукояти он был широк и постепенно заострялся к концу, тонкому, как игла. Гарда и навершие были серебряными, а рифленую рукоять обтягивала кожа, по виду напоминавшая змеиную. Клинок, несомненно, был стальным, но никогда прежде мне не доводилось держать в руках сталь такого качества. Да, этот кинжал являлся настоящим произведением оружейного искусства и свидетельствовал о достаточно высоком уровне, по крайней мере, материальной культуры этого мира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});