-Знаешь, Вась, - у них хотя бы мускулы на груди так не перекатываются, и широкие плечи не заставляют залиться краской, - я тут подумал… Плевать мне на всё, что ты говоришь. И даже на то, что ты моим словам не веришь. Сказал, моя, и хоть на край света беги, я до тебя и там доберусь.
Ещё и речи эти… Стоп! Он перегрелся, что ли? Солнца над головой, конечно, нет, но ему и тёплой воды достаточно…
-С дуба рухнул? Или Сидоров тебе разок по голове съездил?
-Ты, Васён! Вижу тебя и мозги набекрень. От любви дурею.
Ну, точно, тронулся! И двух часов не прошло, как я ему доходчиво всё объяснила, а он за старое. Капли с волос смахивает и одеваться не торопится, будто в трусах о чувствах говорить самое-то!
-Да и ты меня любишь.
- Неправда! - на шаг назад отхожу и не знаю куда себя деть - куда ни глянь везде он.
-Правда. Не любила бы в полицейскую машину за мной не полезла. Наоборот, попросила бы Фёдора меня подольше в отделении подержать. А ты испугалась.
Испугалась…
-Уж точно не за тебя! Я о Соньке думала, ясно? - лгу, ведь в голову даже не пришло, что родня будет за нас волноваться, и не сдержавшись, по плечу его бью. Хороша мстительница, ничего не скажешь! У самой кожа огнём горит, а щёки тут же краской заливаются. - Она только к тебе привыкла, а ты уже свинтить надумал…
Правдоподобно вроде, но вот улыбочка на его губах красноречиво о другом говорит - не верит.
-Да, Господи! Почему я, вообще, оправдываться должна? Села и села! Ты лучше джинсы уже надень и топай к дому! Не собираюсь я здесь до утра торчать!
Прохладно, страшно и за собственные чувства боязно. Это ведь испытание - слышать, что ему плохо, и ясно осознавать, что это лишь красивая ложь.
-А я вот не прочь. Завтра в город поедем, и ты бегать от меня начнёшь, а я главного не сделал…
Интересно чего же? Про любовь напел, голым торсом пощеголял… Неужели мало?
-Я миллион раз извинился, Вась, - гадаю, а Некрасов, как лев, медленно подбирается к своей добыче. - Ещё столько же извинюсь завтра и послезавтра… Только толку от этого ноль, пока ты сама не поймёшь, что шанс у нас всё ещё есть. С тобой иначе надо.
Как? Хочу спросить, но руки, что устраиваются на моей талии, действую на меня обескураживающе… И на мысли наталкивают нехорошие! Он же не станет...
- Ты же не собираешься меня целовать? - пытаюсь отклониться, а Максим лишь еле заметно улыбается, игнорируя мой протест. Напротив, ещё крепче прижимает к себе и, словно ничего страшного в этом нет, признаётся:
-В самое яблочко.
Мокрый он. Нависает надо мной, а с его волос тяжёлые капли падают. Одна, вторая, третья... Прямо на моё платье, что мнётся под жадными мужскими пальцами, не оставляющими мне ни единого шанса на побег. А бежать нужно! Куда глаза глядят. Ведь не шутит Максим: слабо улыбается, хмурит лоб, гуляя взглядом по моему растерянному лицу, и, кажется, вот-вот воплотит в жизнь только что сорвавшуюся с языка "угрозу":
-Набегалась, Васён. И себе, и мне душу рвёшь, - шепчет у самых губ, а я окончательно волю теряю... Врасплох застал. И говорливость моя чудесным образом куда-то испарилась, и силы в руках нет, чтобы хорошенько его встряхнуть!
Это в теории легко: взбрыкнуть, пощёчину отвесить,чтобы и думать не смел мои раны бередить, а стоит в объятиях оказаться, и всё таким пустым кажется. Ведь когда ладонь его так ласково скользит вверх по спине, касается шеи и зарывается пальцами в копне моих растрепавшихся волос, понимаю - от него спрятаться можно, а от себя не убежишь. Поздно уже: коленки дрожат, ноги словно в землю вросли, а из головы все стоящие мысли уже улетели.
Всё забыла! И что сказать хотела, и как злилась, когда он Толика помял, вконец обезумев от ревности, и как в кромешной тьме по кустам шнырял, отыскивая разрекламированную участковым тропинку под аккомпанемент моих недовольных вздохов. Вроде прибить хотела, а оно вон как вышло: Максим палач. Губы мои накрывает своими, неторопливо ласкает, вовсе не спрашивая разрешения, а давая мне мгновение, чтобы участь свою приняла, и убивает. Нежно, но всё равно болезненно. Ведь одновременно с тем, как я поддаюсь своим демонам, утопая в густом тумане, душу такая тоска заволакивает... Я скучала! Знала, что ничего не прошло, но даже не подозревала, насколько больна!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И что мы за народ такой удивительный? Женщины? На пару метров назад отойди и упорнее воина не отыщешь, а стоит вражескому дыханию с нашим перемешаться, пиши пропало!
Вопреки всякому смыслу цепляюсь за его плечи, до сих пор покрытые россыпью капель озёрной воды, и с глухим стоном, на поцелуй отвечаю. И это спустя минуту после того, как уверяла, что никаких чувств нет! Господи, права Вера, глупая я! А Некрасов и рад стараться, чтобы как можно дольше я в собственном безумии варилась: дурманит мне голову ненасытными ласками и, похоже, отпускать уже не планирует. Напротив, крепче в кольце рук сжимает и шепчет что-то, отчего я пьянею ещё сильней.
Пытка это, а не поцелуи. Самая сладкая из всех, что изобрело человечество. Только сил во мне нет, чтобы отпор дать. Потому и принимаю её, окончательно отключая рассудок... И пусть где-то в потаённом уголке подсознания аварийная сирена воет, предупреждая о затяжном похмелье, что накроет меня, едва мой мучитель отстранится, я с жадностью воздух глотаю, пропитавшийся ароматом его духов.
Максим.
Давно нужно было её в охапку сгрести. Целовать, пока не выбьётся из сил, а уже потом о любви говорить. Это же Вася! Она либо головой думает, либо на поводу у сердца идёт. И прямо сейчас именно оно и включается в разговор. Колотится в её груди, как обезумевшее, а моё этот замысловатый ритм подхватывает. Кажется, остановимся, и с финальным аккордом последний вздох испустим...
Не соображая, что делаем, опускаю её на траву, и только и знаю, что в глазах её тонуть. А они горят. Так знакомо, словно и не расставались вовсе. Словно она никогда не сбегала, а я не изгадил наш брак предательством. Отключись, и можно представить, что мы не на одиноком берегу водоёма, а в небольшом скверике у загса, и вся жизнь у нас ещё впереди.
Не любит... Да разве это не любовь? Она в каждом вздохе ее звучит. Из кончиков дрожащих пальцев льётся и прицельным ударом в грудь, меня последних сил лишает. И как может не чувствовать? Что вот я у неё где - привязан к её рукам и с этих самых рук есть готов.
-Не отпущу больше, - шепчу, как в горячке и, не встретив сопротивления, губами к обнажённой груди припадаю. А она дышит рвано...
Моя. Не соврал я: где угодно найду и сколько понадобится ждать буду. Иначе не жизнь это, а ад на земле.
Вася
Пристрелите меня. Как школьница, перебравшая на последнем звонке и в пьяном угаре поддавшаяся на соблазненья главного ловеласа, наутро от стыда сгораю. Вроде не маленькая, четвёртый десяток пошёл, а стыдно, хоть сейчас топиться иди.
Что наделала? И принципы свои предала и собственноручно рубцы на душе расковыряла. Рубцы, да словно этого мало, еще и правое плечо Некрасова ногтями полоснула. Ну, дура! Дура, каких поискать!
- Так, - трясу головой, отталкиваюсь от земли и сажусь на мокрую траву, лежать на которой теперь неудобно: мокрая, холодная, и даже близость распластавшегося на ней мужчины не спасает. Тянусь к брошенному рядом платью и, торопливо прикрыв им все стратегически важные места, решаюсь на бывшего мужа взглянуть. Доказать мне решил, посмотрите! Можно подумать, от этого доказательства кому-то легче станет!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Ты же понимаешь, что это ничего не меняет? - волосы приглаживаю пятернёй и жду какой-то реакции. Пусть хотя бы кивнёт. Сотрёт с лица нахальную улыбочку, уберёт свою руку с моего бедра и скажет хоть что-то путное. Иначе придётся мне, а я вроде как не в состоянии: внутри всё дрожит, а голова от обрушившихся на неё мыслей, взорвётся сейчас. Лопнет, как воздушный шар, и не заштопаешь уже.