Дона осушила стакан и собралась уже поставить его на стол, как вдруг в голове ее промелькнула смелая мысль. Она посмотрела на француза и, встретившись с ним глазами, поняла, что и он подумал об этом же.
– Скажи, Захария Смит, – спросила она, – ты женат?
Стражник ухмыльнулся:
– Дважды, сударыня. И четырнадцать раз становился отцом.
– Тогда тебе должны быть понятны переживания его светлости, – улыбнулась она. – Впрочем, с таким опытным врачом, как доктор Уильямc, бояться ему нечего. Ты ведь знаешь доктора Уильямса?
– Нет, миледи. Я родом с северного побережья, а доктор, говорят, живет в Хелстоне.
– Да, доктор Уильямc… – задумчиво протянула Дона. – Такой забавный худой коротышка. Я как сейчас его вижу: круглое серьезное личико, ротик-пуговка и при всем при том большой любитель пива.
– Остается только пожалеть, что его нет сейчас с нами, – промолвил узник, опуская свой стакан. – Но, может быть, покончив с делами и наградив лорда Годолфина долгожданным наследником, он не откажется пропустить по кружечке пива?
– Боюсь, что это случится не раньше полуночи. А ты как считаешь, Захария Смит? У тебя ведь в этом деле большой опыт?
– Да, миледи, полночь – самое благоприятное время для младенцев.
Девять моих сыновей появились на свет именно в ту минуту, когда часы били двенадцать раз.
– Ну что ж, – сказала Дона, – как только я увижусь с доктором Уильямсом, я непременно передам ему, что Захария Смит, который может похвастаться тем, что детей у него чертова дюжина и еще на одного больше, приглашает его распить по кружке пива в честь знаменательного события.
– Это будет самая памятная ночь в твоей жизни, Захария, – добавил узник.
Стражник поставил стаканы на поднос и, подмигнув, ответил:
– Это уж точно, сударь. Если у лорда Годолфина родится сын, в замке начнется такое веселье, что к утру, глядишь, и про вас забудут.
Дона взяла со стола рисунок чайки.
– Я выбираю вот это, – сказала она. – Идем, Захария, мне кажется, нам лучше спуститься вместе, чтобы лорд Годолфин не заметил в твоих руках поднос. А узник пусть снова возвращается к прерванному занятию. Прощайте, сударь, желаю вам покинуть завтра эти места так же легко и незаметно, как перышко, выпорхнувшее из моего окна.
Француз поклонился.
– Это зависит от того, сударыня, сколько кружек пива сумеют одолеть Захария Смит и доктор Уильямс.
– Ну, уж меня-то ему не перепить, какой бы он там ни был выпивоха, – проговорил стражник и распахнул перед Доной дверь.
– Прощайте, леди Сент-Колам, – сказал узник.
Дона остановилась на пороге и посмотрела на него. Ей вдруг со всей очевидностью стало ясно, что предприятие, затеянное ими, гораздо рискованней и опасней всех его предыдущих операций и что в случае провала спасти его от виселицы будет уже невозможно. Но он неожиданно улыбнулся – той самой затаенной улыбкой, которая всегда казалась ей выражением сути его характера, улыбкой, за которую она полюбила его и которую уже никогда не забудет. И, глядя на эту улыбку, она снова вспомнила "Ла Муэтт", потоки солнечного света, заливающие палубу, ветер, гуляющий на морских просторах, тенистые заводи ручья, костер на берегу и глубокую, ничем не нарушаемую тишину. Она вскинула голову и, не оглядываясь, сжимая в руке рисунок, вышла из комнаты.
"Никогда, – думала она, – никогда я не смогу рассказать ему, в какую минуту я любила его больше всего".
Она спускалась вслед за стражником по узкой лестнице, чувствуя, что сердце ее ноет от мучительной тоски, а руки и ноги дрожат от пережитого волнения. Стражник задвинул поднос под лестницу и с усмешкой произнес, обращаясь к ней:
– Первый раз вижу, чтобы человек так спокойно встречал собственную смерть. Говорят, французы вообще народ бессердечный.
Дона с трудом выдавила улыбку и, протянув ему руку, сказала:
– Ты добрый малый, Захария. Надеюсь, на твою долю достанется еще немало кружек пива, в том числе и сегодня ночью. Я обязательно пришлю к тебе доктора Уильямса. Запомни: щуплый коротышка с крошечным ротиком.
– И с глоткой, в которую вмещается по меньшей мере целый жбан пива, – захохотал стражник. – Хорошо, сударыня, я дождусь его и помогу ему утолить жажду. Только ничего не говорите его светлости.
– Не волнуйся, Захария, я никому не скажу, – серьезно ответила Дона и вышла из темной караульни на залитую солнцем аллею. Не успела она пройти и двух шагов, как увидела Годолфина, торопливо бегущего ей навстречу.
– Представьте себе, сударыня, – проговорил он, вытирая мокрый лоб, – карета и не думала выезжать со двора – доктор все еще находится у моей супруги. Он решил, что Люси будет спокойней, если он останется у нас на ночь. Бедняжка совсем упала духом. Так что вы, к сожалению, ошиблись.
– Ах, какая досада! – воскликнула Дона. – Я заставила вас напрасно бегать по лестнице. Ради Бога, простите меня, сударь. Но вы ведь знаете: женщины бывают порой так бестолковы! Вот, взгляните, я все-таки выбрала чайку. Как вы думаете, понравится она его величеству?
– Полагаю, сударыня, что вкус его величества известен вам гораздо лучше, чем мне, – ответил Годолфин. – Ну а что вы скажете о пирате?
Согласитесь, что он вовсе не так страшен, как вы ожидали.
– Наверное, содержание под стражей пошло ему на пользу. А может быть, он просто смирился, поняв, что из-под вашего зоркого ока ему уже не ускользнуть. Во взглядах, который он бросал на вас, я прочла уважение и преклонение перед более сильным противником.
– Вот как? Вы считаете, что его взгляд выражал преклонение? А мне, признаться, показалось, что это нечто совсем противоположное. Ну, да этих иностранцев сам черт не разберет. Они непредсказуемы, как женщины.
– Вы правы, сударь, – ответила Дона.
Они подошли к крыльцу. Дона заметила стоявшую неподалеку карету врача, а рядом с ней свою коренастую лошадку, которую слуга все еще держал под уздцы.
– Не желаете ли перекусить перед дорогой? – осведомился Годолфин.
– Нет-нет, благодарю вас, – ответила она, – я и так слишком задержалась. У меня еще столько дел перед отъездом! Жаль, что не удалось попрощаться с вашей женой, но ей сейчас, конечно, не до меня. Передайте ей мои наилучшие пожелания. Надеюсь, до наступления темноты она уже порадует вас вашей крошечной копией.
– В этом, сударыня, я целиком уповаю на милость Божью, – важно изрек Годолфин.
– Уповайте лучше на лекаря, – ответила Дона, садясь в седло, – как-никак у него в этом деле немалый опыт. Прощайте, милорд.
Она махнула рукой и поскакала прочь, что есть силы нахлестывая коренастую лошадку, которая от испуга припустила галопом. Подъехав к башне, она натянула поводья и, глядя вверх, на узкую бойницу, просвистела несколько так-тов любимой песенки Пьера Блана. Прошла минута, и из бойницы вдруг выпорхнуло маленькое белое перышко – крошечный клочок пуха, оторванный от гусиного пера, – и плавно, будто снежинка, полетело к земле. Дона подхватила его и, не заботясь о том, что Годолфин может ее увидеть, продела за ленту своей шляпы. Затем еще раз взмахнула рукой и, смеясь, поскакала прочь по дороге.