Читать интересную книгу Никто, кроме президента - Лев Гурский

– Некоторые думают, что еще есть. – Ирка пожала плечами. – Директор битый час у нее в ногах валялся: результат нулевой. Теперь главный дирижер пошел валяться. Ну идем, я тебя отведу к ее гримерке, сам увидишь. Только газетку какую-нибудь с собой захвати – подстелить. Да ладно, брось, я же все понимаю: тебя прислали уговаривать нашу приму от имени ФСБ, так?

– Нечто в этом роде, – ответил я, радуясь про себя, что могу ей ничего не объяснять. Умная Ирка сама придумывает версии и сама потом в них верит. – Далеко нам идти?

– Не-а. – Ручьева загасила бычок. – От бывшего портика левый коридор, параллельно Копьевскому переулку. И два лестничных пролета вниз. Да ты сам догадаешься, по звукам, когда будем подходить. Там такой плач стоит – Ярославне не снилось.

От гримерки с надписью «С. Васильчикова» и впрямь слышался густой ор. У входа толпились человек двадцать мужчин и женщин – кто в балетных пачках, кто в трико, кто во фраках, кто в боярских кафтанах на голое тело – и жадно-боязливо внимали громким крикам за дверью. В ту секунду, когда мы приблизились, дверь распахнулась и из нее вылетел красный распаренный джентльмен в темном элегантном костюме и галстуке-бабочке. На широком мясистом носу еле удерживались запотевшие очки.

– Ирина Анатольевна! – вскричал распаренный, увидев Ирку. – Я этого больше не вынесу! Скорее! Дайте мне яду!

Ручьева выхватила откуда-то из воздуха открытую бутылку коньяка и сунула ему в руки. Джентльмен трижды булькнул из горла, чуть отдышался, утерся рукавом. После чего, воровато оглянувшись на дверь, шепотом произнес короткое матерное слово из пяти букв. И побыстрее слинял с поля боя.

Возникла пауза. Затем в сторону гримерки Васильчиковой с энтузиазмом приговоренного к смерти двинулся маленький худой боярин. «Ты про льготы, про льготы ей скажи… – суетливо напутствовали его из толпы. – Про подъемные к празднику и гастрольные выплаты… Еще про надбавки за стаж не забудь, про премьерный коэффициент… Давай-давай, иди, не трусь!»

Худой боярин перекрестился и исчез за дверью. Через секунду ор возобновился. Солировала, как и раньше, балетная прима. Голос ее собеседника практически не был слышен.

– Теперь председатель профкома отдувается, – сообщила мне Ирка. – Без толку, конечно, он для нее не фигура. Плевать она хотела на наш коэффициент, у нее свой домик в Париже… Ну чего, пойдешь следующим или уже передумал?

Увиденное меня не вдохновило. Зазря валяться в ногах балерины от имени ФСБ мне хотелось меньше всего. Но и силовые методы в духе нашего Сердюка тут были бессильны.

– Слушай, Ир, – спросил я, отведя Ручьеву подальше от гримерки, – а вы что, не можете сегодня просто заменить спектакль? Ну не «Марфа-посадница», а какой-то другой, без нее?

– В том-то и беда, что нет! – печально сказала Ирка. – Либо «Марфа», либо пустой вечер. У нас на плановой замене стояла «Матрица», премьерный оперный показ. И представляешь, буквально позавчера Андрюшка Ллойд Уэббер тоже штуку отмочил: прислал из Лондона факс, где наотрез отказывается давать «добро». Не желаю, дескать, хоть убей, чтобы партию Нео пел мистер Басков. Он, мол, прыгает плохо. Всю кассу нам зарезал!.. Короче, если Света, гадина наша, сейчас не передумает, мы в полном пролете.

– Подожди-ка, – спохватился я, – но поссорились-то у вас двое! А почему никто не уломает вашего режиссера, Кунадзе? Тут ведь, как я понимаю, можно зайти с другого бока: не Магомет к горе, так гора к нему. И то, и другое вас устроит. Как только он перед ней извинится, спорам конец…

Ручьева покрутила пальцем возле виска:

– Артем? Извинится? К нему с этим никто даже близко не подходил. Он же гордый горец, пойми! У него железобетонные принципы. По сравнению с ними все капризы Васильчиковой – детский лепет на лужайке. Раз он уперся на своем, то все, его не сдвинешь. Никогда не пойдет на попятный, хоть тресни, даже когда не прав. Но сейчас-то он прав на все сто: наша цаца перебирает с весом… Нет, Максик, тут глухо. Артем – кремень. А уж тебе к нему вообще бесполезняк соваться. Он ваших терпеть не может. Его, чтоб ты знал, еще при коммунистах КГБ вовсю доставало. Он там по молодости какое-то письмо подписывал, а когда на него насели, никого не сдал! И на два года вместо Москвы загремел в Великий Устюг, очередным в кукольный театр…

Ручьева еще не досказала, а я уже знал, что делать.

– Ты гениальная женщина! Спасибо! – Я чмокнул в щеку оторопевшую Ирку. – Где его комната? Проведи меня к нему, я хочу видеть этого человека! И еще попутно вопрос, уже тебе: как бы мне срочно раздобыть корзину цветов и трехцветную ленточку?..

Когда я постучался и заглянул в кабинет режиссера «Марфы-посадницы», Артем Иванович Кунадзе мрачно читал «Свободную газету». Подняв голову, он первым делом увидел российский триколор, потом большую корзину с розами на своем столе, а затем уж – радостного придурка меня.

– Максим Лаптев, – улыбаясь во весь рот, представился я и протянул руку. – Федеральная служба Безопасности.

– Что вам угодно? – холодно спросил маэстро. Мою протянутую руку он как бы вовсе не заметил. – Если вы явились сюда затем, чтобы уговаривать меня взять свои слова обратно…

– Нет-нет, что вы! – замахал я руками. – Наоборот! Вы все сделали абсолютно правильно, браво! От имени и по поручению руководства ФСБ хочу поблагодарить вас за ваш своевременный граждански-патриотический поступок. Сейчас на самом высоком уровне нашего ведомства решается вопрос о ценном подарке для вас, а пока примите устную благодарность и цветы.

Я пододвинул к нему цветы. Кунадзе мигом отпихнул их обратно. Я был настойчив, но и режиссер не отступал. Минуты три мы молча перепихивали корзину раздора туда-сюда, сталкивая со стола книги и журналы, пока, наконец, она не улетела куда-то под стол.

– Что все это значит? – выкрикнул маэстро, тяжело дыша. – Что за намеки вы тут себе позволяете? Какой, на хрен, поступок?!

– Уж ладно вам! – с интимной хитрецой, как свой своему, я подмигнул Артему Ивановичу. – Мы понимаем. Генерал так прямо и выразился: учитесь, мол, все сделано на уровне хорошего спецмероприятия. И спектакль не выйдет, и вины его как будто нет, пусть за все Васильчикова отдувается. Мы, говорит, теперь не имеем права ничего запрещать, поэтому я рад, что товарищ Кунадзе сам все вовремя осознал и очень культурно притормозил.

– Чего еще я осознал?! – Маэстро сжал кулаки.

– Ну как чего? – разыграл я удивление. Хорошо, что либретто «Марфы» валялось прямо у Ирки на столе. – Вы сами поняли, что спектакль изначально неправильный и очень вредный. Зачем нам вспоминать о новгородской вольнице, о борьбе регионов с федеральным центром? Эта же ваша Марфа, получается, хуже Гамаля Асланбекова! Она и с Москвой воюет, и местных депутатов с толку сбивает, и всякие там несанкционированные митинги… Спасибо, товарищ Кунадзе, что проявили политическую зрелость…

Артем Иванович начал грозно воздвигаться над столом. Эту чашу гнева нужно было переполнить последней каплей. И я ее нашел.

– Да и художественно, по правде сказать, вышло так себе, – с сочувствием добавил я. – Недотянуто. Без масштаба. Не на уровне прежнего Кунадзе. И генерал особо отметил вашу принципиальность: другой бы, говорит, мастер не решился бы все похерить, даже если увидел, что получается дрянь. А вот наш Артем Иванович…

– Во-о-о-он! – взревел Кунадзе. – Вон отсюда!

Получилось у него не хуже, чем у Голубева. По крайней мере из режиссерского кабинета меня вынесло почти с той же скоростью, что и сегодня из генеральского. Вслед полетели обломки корзины.

В комнате литчасти, куда я вернулся, было пусто. Дожидаясь куда-то исчезнувшую Ручьеву, я курил, рассматривал старые афиши и мысленно прикидывал дальнейшее развитие событий. Или сейчас что-то произойдет, или я совсем не знаю старых диссидентов.

Минут через двадцать вбежала Ирка с вытаращенными глазами:

– Артем извинился! Не-ве-ро-ят-но! Сам! Перед Светой! Фантастика! Спектакль состоится! Но как, как тебе удалось?! Макс, скажи бога ради, что ты ему такого наплел? Хоть намекни!

– Извини, Ир, не скажу. – Я развел руками. – Не обижайся: секрет фирмы. Чем человек порядочней, тем легче его надуть…

Я уже выводил свою «девятку» с автостоянки, когда мобильник проиграл мне «Естедей». Неужели, испугался я, у Льва Абрамовича снова проблемы? К счастью, звонил прапорщик Юрин.

– Есть еще один перехват, товарищ капитан, – доложил он, – из того же дома Звягинцева. Совсем свежий, утренний. Женский голос заказывает авиабилеты, на сегодня, на вечер, до Лондона. Будете слушать сами или прикажете зачитать вам полный текст?

О господи! Я совсем забыл предупредить прапорщика, что мы больше не работаем по этому делу. Женский голос – это, конечно же, невинная овечка Сусанна Евгеньевна. На месте МВД я бы взял с нее подписку о невыезде. Однако делать работу за ментов – тут мой шеф прав на все сто! – я и впрямь не нанимался.