— Я должен кое-что сказать тебе, Унга, — тяжело промолвил Джейк. — Я должен вернуться в Новый Орлеан. Вы с Мелвином поедете со мной.
Когда индианка отняла ладони от лица, ее глаза были сухими.
— Зачем ты берешь нас с собой?
— Потому что меня попросил Барт. Дать ему обещание было все равно, что дать обещание умирающему. Позволь мне не уговаривать тебя. Ты должна продолжать жить дальше.
— Хорошо. Только дай мне еще один день, а лучше — два или три.
— Зачем? — удивился Джейк.
У нее никого не было, да если б и был, она не отличалась сентиментальностью, чтобы устраивать долгие прощания.
— Мне необходимо избавиться от ребенка. Дело в том, что я снова беременна.
Джейк замер. В его голове пронеслось множество противоречивых мыслей.
— Думаю, теперь Барт не одобрил бы этого, — осторожно произнес он.
— Он не знает. И никогда не узнает. А двоих детей мне ни за что не поднять.
Разумеется, она была права, и все-таки Джейк спросил:
— Почему после того, как Барт так скверно обошелся с тобой, ты все же решила родить Мелвина?
— Мне захотелось иметь что-то свое.
Джейк стиснул пальцы. То же самое говорил Барт. Иметь что-то свое от плоти и крови. Не быть одному.
Он вновь произнес то, что не собирался произносить:
— Оставь ребенка. Мне кажется, так будет правильнее. Я отвезу тебя в Новый Орлеан к своим родителям и попрошу мою мать позаботиться о тебе, пока ты не родишь. А потом ты найдешь работу.
Она покачала опущенной головой.
— Никто ни для кого ничего не делает просто так.
— Но ведь ты делала — для Барта.
Когда индианка подняла на него взгляд, Джейк впервые увидел в ее глазах слезы.
Им с Унгой не удалось подняться ни на одно судно: из-за блокады южных портов и жестоких военных действий на море пассажирское сообщение было крайне затруднено, и правительство штата настойчиво советовало калифорнийцам подождать с отплытием хотя бы несколько месяцев.
Глава 5
Когда Хейзел Паркер впервые явилась в нью-йоркскую штаб-квартиру «Тайной дороги» в ярко-синем платье, темно-синем жакете и сине-белом шарфе, Алан был поражен, насколько она красива и как ей идут цвета формы федеральных войск. У него мелькнула мысль, что она неслучайно так нарядилась, однако Хейзел как всегда держалась деловито и серьезно.
За их плечами были десятки рейдов на Юг, встречи и размещение беглецов в Филадельфии и Нью-Йорке и препровождение их в Канаду.
Хотя болота Флориды, заросли Луизианы, леса Миссисипи и горы на побережье Атлантики были переполнены беглецами, Хейзел никогда не посылала Алана дальше Огайо. Возможно, она дорожила им больше, чем другими кондукторами. Или в ней жило тайное нежелание того, чтобы он встретился со своей невестой?
Вскоре Алана назначили на должность секретаря штаб-квартиры организации: то была почетная, но не опасная работа.
Когда ему передали ответ Лилы, что с Айрин все в порядке, он немного успокоился. Однако сообщение пришло давно, и сейчас, когда началась война и янки неуклонно приближались к Южной Каролине, он снова стал волноваться.
— Принят закон, запрещающий армии Союза возвращать беглых рабов их владельцам, — сказала Хейзел, отрывая его от мыслей о любимой женщине. — Кроме того, негры получили право служить в федеральной армии, и я собираюсь в нее вступить.
Алан улыбнулся.
— Разве женщины могут служить в армии?
— Другие женщины — нет. Но меня не касаются правила.
Алан знал, что она особенная. Она умела мгновенно ориентироваться в любой обстановке и принимать единственно правильное решение, а ее проницательности мог позавидовать самый блестящий военный разведчик. А еще Хейзел обладала даром убеждать и подчинять себе людей.
Вместе с тем в ней было нечто загадочное, странное. Казалось, она совсем не боялась смерти и будто играла с ней. Так ведут себя люди, которым нечего терять. Алан не знал, были ли, есть ли у нее близкие, и не решался лезть к ней в душу.
— Я охотно последую твоему примеру.
Хейзел внимательно посмотрела на него своими янтарными глазами и неожиданно сказала:
— Вообще-то и ты, и я можем остаться в Нью-Йорке или уехать в Канаду. Вступление в армию — добровольное дело.
— Разве?
— Конечно. Мулаты, как и чернокожие, не подлежат обязательному призыву. Ты сам себе хозяин. Ты без того сделал немало: твои действия по сопровождению беглых негров через границу можно считать настоящим подвигом. Возможно, в Канаде мы будем нужнее, помогая бывшим рабам найти себя в чужой стране.
Алан смотрел на нее, не в силах догадаться, что она имеет в виду на самом деле. Между тем Хейзел присела к столу и продолжила:
— Послушай, Алан, есть нечто такое, о чем я хочу и могу поговорить только с тобой. Служба в федеральных войсках опасна и не так уж почетна, во всяком случае, для таких, как мы. Нам позволят служить лишь в специальных негритянских полках, потому что многие белые не хотят воевать рядом с бывшими рабами. Невзирая ни на какие подвиги, ты едва ли получишь офицерское звание. Белому солдату назначают жалованье тринадцать долларов в месяц, черному — только семь. Пленных негров не отправляют в лагеря, их убивают, ибо для южан мы не больше чем взбунтовавшиеся рабы. Эта страна нам ничего не дала и не даст. Закон об освобождении? Нам он не нужен: мы освободились сами и освободили множество других рабов. Даже если Союз победит, никто не позволит нам ходить в те магазины, какие посещают белые, сидеть рядом с ними в театре или ресторане, свободно разгуливать по главным улицам городов. Не говоря о том, что браки между белыми и черными никогда не будут разрешены. И даже если такое случится, найдутся сотни людей, которые воспрепятствуют этому.
У Алана пересохло в горле.
— Что ты предлагаешь?
— То, о чем уже говорила. Уехать в Канаду. Да, в этой стране жестокий климат, непривычный для нас, южан, суровая северная природа и жизнь, ничуть не похожая на сказку. Но там… там можно забыть прошлое и начать все заново.
Алан решил, что будет честнее сказать правду:
— Хейзел… Дело в том, что я не хочу ничего забывать.
Она встала и пристально смотрела на него, прямая, гордая и немного разочарованная.
— Мне понятны твои мечты. Ты придумал то, что могло возвысить тебя над средой, в которой ты был заперт по воле судьбы. Богатый отец-плантатор, любовь к изнеженной белой женщине…
— Я ничего не придумывал, это правда. К тому же Айрин нельзя назвать неженкой, ей пришлось пережить много трудностей. Она эмигрантка, приехала из Ирландии. В Америке она такая же чужая, как и мы.