Одно — от Биг Босса, с контактами врача и временем приема.
А второе — от банка, о том, что баланс пополнен. И сумма, которая теперь на моем счету, дает исчерпывающий ответ по крайней мере на один из мучающих меня вопросов…
Большое наказание Большого Босса
— То есть, ты не нашел ничего лучше, чем кинуть ей на карту бабла? — Тимурка с полминуты смотрит на меня настолько удивленным взглядом, что я реально ощущаю себя дебилом. Опять.
И, вот новость, это теперь, похоже, мое постоянное состояние!
Хмурюсь, отвожу взгляд, отпиваю из низкого бокала Мартелл, кстати, принесенный братишкой. Знает, чем меня подмаслить.
Хороший вырос парень.
Еще бы язык умел за зубами держать, цены бы ему не было.
— Слушай… Так ты бы ей в трусы сразу пачку баксов скинул, чего растерялся-то?
Нет, точно язык слишком длинный. Надо укоротить.
Выбрасываю руку, а это, я вам скажу, из положения сидя в низком кресле, не особо удобно.
Тимурка, наверно, тоже так решил, раз посмел мало того, что трепаться о том, о чем его не спрашивали, так еще и в пределах досягаемости расположился.
Пальцы удобно ложатся на гортань мелкого засранца, чуть сдавливают.
Смотрю на хрипящего брата, качаю головой и говорю наставительным, даже, я бы сказал, учительским тоном:
— Не надо так говорить.
Потом отпускаю горло Тимурки и опять прикладываюсь к Мартеллу.
Делаю хороший такой глоток, мягко катящийся по гортани… И комментирую тихо:
— Сам знаю.
Брат кашляет, разминает горло пальцами:
— Ну и лапа у тебя… В спорт возвращаться не думаешь?
— Пошел ты…
— Ну а чего? Ты еще лет десять всех валить будешь с таким железом вместо пальцев…
Молчу, пью опять.
Наклоняюсь к камину, щурюсь на огонь…
Как мы с русалкой тут хорошо отожгли… Совсем недавно? Да? Или давно уже это все было… Кажется, вечность…
Я ее гладил прямо тут, на ковре, у камина. И отблески огня на нежной коже красиво играли. Я их путь языком отслеживал…
Сглатываю слюну, вспоминая ее вкус…
Виски ломит болью потери. Идиот, надо же…
— Идиот… — ничему не научившийся мелкий говнюк продолжает, как ни в чем не бывало, высказываться, — ну ладно… А она после этого с тобой хоть разговаривала?
Молчу, щурюсь на огонь.
— Понятно… Бабки вернула?
— Да. Сняла с карты и занесла в бухгалтерию под роспись.
— Гордая, значит… Нафига ты вообще?..
— Затупил, — нехотя отрываюсь от огня, смотрю на темный коньяк в бокале, — понимаешь… Я на ней одежду… И до этого… Ну и подумал, что надо компенсировать…
— Да, — задумчиво подтверждает Тимурка, — затупил ты знатно. Даже я так не туплю.
— Да уж ты помолчал бы, герой-любовник, — скептически кошусь на него, — как там боевая мышь поживает? Натянул ее на свой… глобус?
И после этого резко ухожу от удара, потому что мелкий не задерживается с ответочкой.
Коньяк летит на пол, блокирую придурка, беру на удушающий на ковре. Держу, чтоб немного пришел в себя.
Он, конечно, неплох, но против меня и массой и умением — щенок.
— Ладно, — хрипит Тимурка, — ладно… Пусти…
Пускаю.
С огорчением смотрю на разлившийся не только из стакана, но и из опрокинутой в процессе борьбы бутылки коньяк, иду к дверям, распахиваю настежь.
Выхожу на улицу, на дощатый настил веранды, прямо, как есть, босиком, в домашних брюках и футболке.
На улице уже ноябрь, прохладно, но мне кажется, что даже кожа пропахла спиртным. Два дня я тут сижу, отдых себе устраиваю…
Учитывая проведенный в делах и разъездах месяц, нормально отвлекаюсь.
Раз уж по-другому не светит.
Тимурка, потирая шею, выходит следом, бухается в подвесное кресло. Оно издает жалобный скрип вверху, где крепление.
Надо проверить, непорядок… Оно должно быть рассчитано даже на мой вес…
О чем я думаю? О чем я опять, вашу мать, думаю?
— Слушай… ну, ладно, она — немая… Но ты-то, вроде, с языком… — начинает рассудительно Тимурка, — вон, как с партнерами нехило пообщался недавно… Почему нельзя поговорить?
— Пробовал, — неохотно отвечаю я.
Ну вот не любитель рассказывать про такие вещи, вообще, не любитель болтать, но здесь, похоже, до критической точки дошел.
Надо все, что внутри у меня, хоть как-то сформулировать, хоть как-то в голове уложить… А кому еще рассказать, как не Тимурке? У него, тем более, у самого трабблы, на мою грубость среагировал вполне однозначно. Придавила, значит, боевая мышка его, и нехило так…
— На следующий день сразу, как узнал, что она деньги вернула. И к врачу сходила.
— О, то есть, тот мозгоправ пригодился, которого я искал?
— Да, — киваю, — ходит к нему. Правда, результатов не знаю. Не колется. Не мог кого-то посговорчивей и попроще относящегося к врачебной этике отрыть?
— Этот — самый лучший. — Тимурка усмехается, — потому и не прогибается… Ну и что? Поговорил с ней? На следующий день?
— Нет, — коротко бросаю я, оглядываюсь, присаживаюсь на ледяные подушки дивана, изо рта пар идет. Но мне это надо сейчас. Охладиться. Немного голову остудить. — Она… Не стала ничего говорить.
От воспоминаний опять все внутри жмет злобой, яростью и бессилием.
Я же…
Я же реально буквально через пять минут после того, как отдал приказ отправить русалке деньги на карту, понял, как это может восприняться, и отменил решение. Верней, попытался отменить. Потому что бухгалтерия, привычная моментально выполнять мои распоряжения, уже все перечислила! Конечно, можно было бы отозвать деньги обратно, но это был бы уже окончательный маразм.
А у меня и так в тот день маразма было полно.
Начиная с башки, отлетевшей в неизвестном направлении, когда почувствовал в своих руках русалку, и заканчивая осознанием себя, скота, насильником и тварью.
Никогда не забуду ее