Читать интересную книгу Коптский крест - Борис Батыршин

— А в чем хоть он был? В форме или в партикулярном? — продолжал допытываться Николка. Мальчик уже почти оправился после болезни и даже стал вставать; но сейчас он беседовал с Ваней, лежа в постели — тётя категорически настояла на этом, пригрозив, в противном случае вообще не допустить гостя к выздоравливающему. Пришлось согласиться — к тому же, Ольга Георгиевна дала мальчикам только лишь полчаса, заявив, что племяннику вредно много говорить.

— Да, вроде бы, в гражданском платье. В светлом таком, как у вас там называют… коло… менском?

— Коломянковом — поправил Николка. — Ну, хоть это хорошо, а то в форме он уж очень в глаза бросался бы.

Ваня кивнул. Конечно, в Москве 2014 года публика привыкла и не к такому — на улице можно было запросто встретить и кучку ролевиков в кольчугах, и странно разряженных фанатов аниме, и казаков с лампасами и гроздью несуществующих орденов. И тем не менее — офицер в царской форме, при кортике, бросался бы в глаза куда сильнее, чем молодой человек в светлом полотняном костюме, пусть и несколько старомодного покроя.

— И что же мы теперь будем делать? Ведь там, у вас с ним непременно случится беда! — настаивал Николка. — Надо скорее отправляться к вам и искать. Вы дворников по окрестным домам расспросили?

— Дворников? Да… то есть нет. — ответил Иван. — Зато я влез в уличную сеть видеонаблюдения. Она там не сильно развитая — то есть, камер много, но они, в основном, частных контор, к которым нет доступа. Но одно могу сказать твердо — ни на Казакова, ни на Земляном валу лейтенант не появлялся. На Садовую, вроде, тоже не выходил — во всяком случае, поблизости. По переулкам камер почти нет, только 5 штук — но и на них ничего. Вот, единственное, что нашел. Смотри: — и Ваня повернул к Николке раскрытый ноутбук.

— Это в двух кварталах отсюда… то есть оттуда. Ну, в общем, ты понял. Судя по времени на скрине — примерно через полчаса после бегства лейтенанта.

Николка всмотрелся. На скверной, чёрно-белой, размытой картинке, передвигавшейся какими-то рывками, был виден кусок самого обычного московского переулка — мостовая, тротуар с — припаркованной легковушкой. Потом из подворотни дома, напротив камеры, выскочил какой-то детина — именно выскочил; несмотря на дерганое, нечеткое изображение, было видно, что он бежит, сломя голову, и даже пытается на бегу оглядываться. Посреди улицы детина споткнулся, проехался носом по асфальту — но, как ни в чем ни бывало вскочил и скрылся из поля зрения камеры.

— Ну и что? — недоуменно спросил мальчик. — Тип какой-то, бежит… а при чем тут Никонов? Этот на него и не похож вовсе.

— Сам вижу, что не похож. Но больше ничего заслуживающего внимания на записях нет — может, этот дылда так бежит, потому что испугался нашего лейтенанта? Ну, помнить, как ты в первый день от той готки драпал?

— И ничего подобного! — возмутился Николка. Не драпал, а удивился просто! И потом — в Никонове-то чего страшного? Шипов в носу нет, волосы нормальные… и вообще, у вас там и не к такому привыкли! Нет, этот верзила точно ни при чем! А лейтенанта надо искать, пропадет ведь…

— Ну да, наверное. — вздохнул Иван. — Просто ничего другого все равно не было, вот я и решил — а мало ли…

Глава сорок третья

Интуиции порой стоит доверять. Именно она, наверное, и подсказала Ивану обратить внимание на запись с бегущим по переулку амбалом. Но — что вышло, то уж и вышло: и откуда было знать мальчику, что он находился буквально в шаге от пропавшего лейтенанта!

А дело было так. Шагнув назад, в подворотню дома на Гороховской (то есть, на Казакова, конечно; будем использовать те названия, что соответствуют времени) лейтенант ничуть не сомневался, что найдет там знакомый уже дворик дома Овчинниковых. Однако его ждало жестокое разочарование: вместо скамейки, дворника и прочих атрибутов московского жительства, он увидел стоящие бок о бок четырехколесные металлические экипажи, людей в странных одеждах, курящих в уголке двора и пронзительное верещание загадочного механизма, которым двое азиатов в ярко-оранжевых робах ковыряли стену дома.

Надо отдать лейтенанту должное — он не стал метаться или недоуменно озираться. Правда, на мгновение его посетила мысль вернуться к Олегу Ивановичу и потребовать прекратить идиотские шуточки — но Никонов справился с минутной слабостью. Было очевидно, что американец, кем бы он ни был — злой дух, сумасшедший ученый, подражатель Фауста — задумал весь этот сверхъестественный балаган для того, чтобы сломить его, лейтенанта, волю. Так что — моряк быстрым шагом пересек двор и покинул его с обратной стороны, там где сплошное каре дома разрывал широкий проезд, перегороженный решетчатыми железными воротами. Поверху ворота зачем-то были украшены чёрно-оранжевой полосой. Боковая калитка, слава богу, оказалась открыта — и Никонов, покинув негостеприимный двор, вступил в лабиринт московских переулков.

По мостовым, покрытым вместо привычной брусчатки каким-то монолитным серым камнем, проносились экипажи, лишенные всякого признака лошадей; двигались они с опасно высокой скоростью, изредка оглашая переулки мелодичными трелями. Люди, то и дело попадавшиеся навстречу, тоже не походили на привычную московскую публику. Это были дети в необычно ярких одеждах; мужчины в одних сорочках и с непокрытой головой: и девушки — девушки, одетые столь фривольно, что лейтенант терялся — то ли ему отводить в смущении глаза, то ли разглядывать стройные, загорелые ножки встречных красавиц. Тем более, те были, кажется, вовсе не против: одна из встречных прелестниц, поймав заинтересовано-смущенный взгляд лейтенанта, призывно улыбнулась и сделала ему ручкой. Чем окончательно выбила молодого человека из колеи — от неожиданности тот даже свернул в ближайший двор и уперся в необъятную корму тёмно-вишневого экипажа, перегородившего половину двора и небольшой зеленый газончик. На газоне кое-где пробивались бледно-лиловые майские цветы — но теперь они были безжалостно смяты широченными колесами.

Рядом с экипажем стоял внушительных габаритов детина в светло-голубых брюках и сорочке без рукавов. Стоял он не просто так, а увлеченно крутил руку барышне, облаченной в точно такие же брюки и совершенно уже неприличную блузу, оставляющей открытыми изрядную часть спины и живот. Барышня вырывалась и кричала на весь двор слова, уместные скорее на палубе во время авральных работ.

— А ну… отпусти меня… такой… Права не имеешь!.. да я тебя…!

Детина тоже не отмалчивался. Как довольно быстро сообразил лейтенант, суть конфликта заключалась в следующем — о девица, протестуя против бесцеремонности, с которой тип потравил своим экипажем худосочную клумбу, вознамерилась отмстить супостату — для чего и покарябала на дверце экипажа одно из тех слов, которыми она щедро разнообразила свои гневные сентенции. Детина, естественно, не одобрил этой выходки — и теперь намеревался призвать барышню к ответу за порчу имущества.

Честно говоря, Никонов не был настроен вникать в суть разгорающегося у него на глазах конфликта. Лейтенант вообще терпеть не мог вульгарности у представительниц прекрасного пола; а уж употребление боцманских загибов позволяло немедленно отнести изобиженную детиной барышню к публике вполне определенной категории, вмешиваться в ссоры которой у офицера не было ни малейшей охоты. Так бы и проследовал лейтенант мимо, обойдя загромоздивший двор экипаж со странной надписью «Corolla» на задней панели, если бы девица как раз в этот момент не вывернулась из захвата. С воплем: «неужели в этом городе не осталось настоящих мужчин?», она подлетела к Никонову и уставилась на него таким гневным взглядом, что у лейтенанта не осталось никакого выбора. Тем более, что при ближайшем рассмотрении, девица оказалась чудо как хороша — настолько, что Никонов мгновенно простил ей матросскую лексику, которой она только что оглашала дворик. Ободряюще улыбнувшись разъяренной красавице, Никонов шагнул навстречу лбу и ледяным тоном осведомился, как тот смеет подобным образом обращаться с дамой — но, увы. Раззадоренный детина не был настроен вступать в дискуссии.

Получив кулаком в скулу, лейтенант отлетел на капот стоящей за его спиной «мазды». Удар был настолько силен, что в глазах у Никонова заплясали цветные круги; но когда он, пошатываясь, поднялся на ноги, в руке у моряка был «дерринжер»[137] — и два его ствола смотрели наглецу прямо в лоб.

Надо признать, что карманный двуствольный пистолетик под мощный кольтовский патрон — не самое привычное оружие для русского офицера. Да и мирные обыватели, приобретая в оружейной лавке карманное ствол, выбирали, как правило, «Бульдог» или другой, похожий на него, компактный револьвер. Мода, что поделать… после выстрела Засулич[138] эта модель пользовалась в России неизменным успехом.