Читать интересную книгу Итоги № 48 (2011) - Итоги Итоги

— Можно я буду иногда говорить по-русски? Это язык Пушкина. Я его очень люблю.

— Вы читаете Пушкина на русском?

— Ну конечно! Это мой язык. Я в 12 лет приехала в Америку, но русский никогда не теряла.

— Пользуетесь компьютером?

— Да, но только для отправки и просмотра электронных сообщений.

— А новости в Интернете просматриваете?

— Только если они обо мне. Если у меня берут интервью или делают со мной телесюжет, я иду на Google. Когда я была молода и писала дипломную работу в Колумбийском университете, то заказывала книги в библиотеке. Приносила домой двадцать — тридцать книг, сгибаясь от тяжести. Сейчас ничего этого не нужно. Одну кнопочку нажмешь на Google, и все книжки перед тобой. Невероятно! Молодым еще предстоит увидеть новые поразительные изменения в мире. За последние лет десять в технологиях произошло больше изменений, чем за предыдущие пятьсот лет. Интереснейшее будущее ждет молодых! Я этого, увы, не увижу, мне осталось совсем немного.

— В России не так давно умер прославленный карикатурист Борис Ефимов. Ему было 108 лет.

— Слишком долго.

— Ну, эти вопросы решаются в небесной канцелярии.

— В этой канцелярии, как и в других, иногда слишком много бюрократии и волокиты. Как в моем случае. Но я объясняю свое долголетие иначе: я слишком занята, чтобы думать о возрасте. Посмотрите на мой рабочий стол. Он завален бумагами. Самые разные проекты. Я пытаюсь писать автобиографию, нет, это скорее мемуары. Название придумала «Дорогой папочка». Если не сейчас, то когда? (Смеется).

— Сколько уже написано?

— Все пока здесь (показывает пальцем на лоб). Почему не на бумаге? Как вам объяснить? Написать легко. Но сначала надо продумать. Когда мне было четыре года и мы жили в Одессе, Шолом-Алейхем — он уже жил в Нью-Йорке — написал мне: «Дорогая Белочка, я пишу это письмо, чтобы ты поскорее выросла и научилась грамоте, чтобы писать мне письма. Чтобы быстрее вырасти, нужно пить молоко, кушать суп и овощи и меньше есть конфеты. Поклон твоим куклам. Твой папа». Мы его никогда не называли дедушкой. Папа Шолом-Алейхем. (Звонит телефон. В ответ на мой вопрос машет рукой: «Пусть трезвонит. Надо будет — оставят сообщение».) Папочка был молод и непохож на образ типичного еврейского рассказчика, каким его многие представляют — полноватый, в допотопном лапсердаке, с длинной седой бородой. Нет, он был изящен, строен, моложав. Щегольски одет: фасонистый галстук, элегантный сюртук. Настоящий европейский литератор. Он переписывался с Чеховым, Горьким, Толстым. Любил язык идиш. Из языка уличного, «кухонного» он сделал идиш языком высокой литературы.

— Чем вам дорого творчество Шолом-Алейхема?

— Его юмор — смех сквозь слезы. Когда героям плохо, они шутят. Когда случается несчастье, они шутят еще больше. Человек может потерять все, но душа его жива. Таков народный рецепт выживания. Но в известном мюзикле «Скрипач на крыше», поставленном на Бродвее по его рассказам, очень мало говорится про бедность, лишения и боль. Зато все весело распевают песенку про милую сваху.

— Вы сами говорите на идише?

— А с кем говорить? Все мои друзья, говорившие на идише и на русском, уже умерли. Это самое большое испытание старости — теряешь друзей.

— Вы видели столько, на десять жизней хватит. Вы и революционный 1917 год, наверное, помните.

— Помню (после паузы). Знаете, если доживу до 101 года, то тогда (делает еще одну долгую паузу) у меня наступит anticlimax (смеется).

— Пока не наступил, расскажите о своем детстве.

— Я родилась в Берлине. Мой отец изучал там медицину. Первые три года моим языком был немецкий. Затем семья разъехалась. Мы уехали в Россию, остальные родичи в Данию и Палестину. В Одессе я застала Октябрьскую революцию. Каждую неделю менялась власть. Большевики, меньшевики, красные, зеленые. Пули посвистывали, грохотали в отдалении орудия. Замерзшие мертвые тела в причудливых позах на улицах. Зима очень холодная. Приходилось осторожно перешагивать через трупы. Но ребенку не с чем сравнивать: мне тогда казалось, что так все и должно быть. Казалось, что хлеб должен быть по цвету зеленым. Его пекли за неимением обычной муки из шелухи гороха. И все равно — веселились, смеялись, пели. (Поет.) «Эх, яблочко, куда ты котишься, ко мне в рот попадешь, не воротишься». Вечером в пятницу в доме собирались родные и друзья на вечеринки. У нас был чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого. Сахар в страшном дефиците. Мама как гостеприимная хозяйка не могла не поставить кусок сахара на стол — тогда сахар был кусками, — но на всякий случай заслоняла его от гостей цветочным горшком. Вдруг не заметят. Но гости всегда его углядывали.

— А кем были ваши родители?

— Мама — Ляля Кауфман, дочь Шолом-Алейхема, тоже была писательницей, у нас это, видимо, в крови. Отец Майкл Кауфман — врач.

— Советскую власть помните?

— Еще бы. Мне девять лет, брату — месяц-два, я качу коляску с ним по Ришельевской. Подходят две женщины, явные большевички, в кожаных куртках, вынимают младенца из коляски, вкладывают его мне в руки и забирают коляску, говоря: «У нас тоже маленькие дети». Бреду домой, слезы капают на пеленку, в которую завернут братик. Мама всплеснула руками: какое счастье, что ребенка не забрали с коляской! Мой первый урок коммунизма. А еще в Одессе был революционный праздник — «день мирного восстания». Простым жителям разрешалось врываться в дома буржуев и брать все, что им понравилось. К несчастью, мы были буржуями, у нас же был дом, кухарка. Буржуи, да еще евреи. Поэтому мы уехали из России.

— Дед любил вас нянчить?

— Когда мы с ним гуляли, он говорил: чем крепче ты держишь мою руку, тем лучше я пишу. Я хваталась изо всех сил. Поэтому в том, что его книжки такие замечательные, есть и моя заслуга. Один раз мы гуляли с дедом и Тамарой — это моя кузина — по Женеве. Папочка лечился от туберкулеза в одном из санаториев. Он показал на альпийскую вершину и сказал: «Дарю Тамарочке. А вот это озеро дарю Белочке». Мы так были счастливы! Ведь он подарил нам не только сказочные швейцарские виды. Он подарил нам любовь и смех. Не только нам — всему человечеству. Он любил простых людей. И настаивал, чтобы люди смеялись, просто так, так сказать, в кредит, в ожидании шутки, которой пока нет. Он опередил свое время, утверждая: смех продлевает жизнь. Сегодня медицина признала оздоравливающую функцию смеха. Журналист Норман Казинс написал замечательную книжку, как смехотерапия излечила его от тяжелой болезни.

— Вы, полагаю, тоже много смеетесь?

— Каждое утро мне звонит мой младший брат Шервин и рассказывает какой-нибудь анекдот. Где он только их откапывает? Шервину 91 год. По профессии он врач, а на пенсии стал писать песни, кстати, очень неплохие.

— И какой ваш любимый анекдот?

— Трое заходят в бар. Француз говорит: «Я устал и умираю от жажды. Я должен выпить вина». Немец: «Я устал и умираю от жажды. Я должен выпить пива». Еврей: «Я устал и умираю от жажды. Я, должно быть, страдаю от диабета» (В английском во всех трех случаях глагольная форма одинакова — I must have wine, beer, diabetes. — «Итоги».)

— Русский юмор вам нравится?

 — Из классиков оцень ценю Чехова, его очень любил и Шолом-Алейхем. В один из приездов в Москву меня познакомили с Аркадием Райкиным. Вот кто умел смешить. И вообще русские умеют смеяться над собой.

— А русские анекдоты знаете?

— Человек обедает в ресторане и говорит официанту: «Ваше лицо мне знакомо. Мы вместе учились в институте?» — «Нет». — «Мы вместе служили в армии?» — «Нет». — «А-а-а, понял, это вы подавали мне сегодня закуску?» И еще такой, про выпивку. Человек приходит в бар каждый день в определенное время и заказывает две рюмки водки. Выпивает и уходит. В какой-то раз официант не вытерпел и спрашивает: «Почему вы заказываете не двойную порцию, а именно две рюмки». «Потому что, — говорит тот, — на Камчатке у меня есть друг. И мы с ним договорились каждый день в определенное время выпивать по две рюмки водки — одну за себя, вторую за друга». И так продолжается месяц. Вдруг человек заказывает не две, а одну рюмку. Официант спрашивает: «Ваш друг умер?» «Нет, — отвечает тот, — с другом все нормально. Это я бросил пить».

— С кем из русских писателей вы знакомы?

— В России общалась с Анатолием Рыбаковым. В Америке познакомилась с Вознесенским, Евтушенко и Ахмадулиной. Жаль, что меня не познакомили с Бродским, я его очень люблю. Как и Набокова. Его я боготворю. Набоков — мой кумир. Все, что он написал, у меня есть. Один раз, еще молодой учительницей, я написала ему личное письмо с признанием в любви. И получила строгий ответ от его жены Веры. Мол, мой муж очень занят, у него нет времени отвечать на письма.