Ривера кивает. Он натягивает куртку, а затем помогает мне надеть пиджак. На какое-то мгновение его пальцы застывают на моих плечах. Застываю и я. Хмурю брови и нехотя оборачиваюсь. Поглаживаю пальцами его подбородок.
— Сначала выхожу я, потом ты. Дай мне пару минут.
— Хорошо.
Я вырываюсь из кладовки и нервно поглаживаю юбку. Все пытаюсь согнать с лица эту глупую улыбку, но никак не могу совладать с собой. Эрих сказал, что любит. В груди вспыхивает приятный огонь, который не обжигает, а греет. Я касаюсь пальцами шрама, и я думаю, что никогда прежде мне не было так спокойно. Почему лишь от одного человека зависит наша жизнь; от его слов или действий. Мы думаем, что живем для себя, бродим с этой мыслью по коридорам, по улицам, а потом оказывается, что все было ложью, и наши мысли не нам принадлежат. А мы все ждем того момента, когда окажемся полностью себе не подчиненными, и нам кажется, что ничего лучше с нами и случиться не может. И самое страшное, что так и есть: возможность найти того, кто подчинит нас и наши чувства — нас не просто окрыляет, а заставляет жить дальше и ждать.
Я прихожу в библиотеку. Здесь как всегда тихо. Витает запах чернил и бумаги. Мне нравилось проводить тут время. Правда, теперь книги не представляют особого интереса, ведь мне не зачем убегать. На страницах любимых историй я пряталась от реальности, но теперь в этом нет смысла. Жизнь не стала лучше. Она усложнилась. Но, вместе с тем, она обрела смысл. Я не хочу больше искать его в книгах. Не хочу быть кем-то другим.
Я хочу быть самой собой.
Оглядываюсь в поисках подруги. Иду вдоль высоких стеллажей и касаюсь пальцами деревянных полок.
— Лиз? — Мой голос совсем другой. Я так хочу увидеть подругу, что готова окунуться с головой в этот странный лабиринт. — Лиза?
Я прохожу еще пару пролетов, но затем замираю. Бывает, ноги врезаются в землю и отказываются двигаться. Сейчас они не двигаются. Я вижу алое, тонкое пятно, тянущееся из-за поворота; начинающееся за одним из стеллажей. Меня будто пронзает током. Рьяно и смело я выдыхаю:
— Лиза?
Я делаю несколько шагов вперед и вижу ее. На полу. Бледную, как снег с кровавыми порезами на запястьях. Распятая она лежит посреди вырванных листов и не шевелится. Не помню, как подбегаю к ней. И своего голоса не помню. Но уже через пару минут я не могу кричать. Не получается. Горло саднит от боли, а грудь разрывается от рыданий. Я долго и наивно трясу ее плечи, а затем все же беру себя в руки и бегу за помощью.
ГЛАВА 16
В больнице холодно. Сижу в приемной и смотрю вдаль, не понимая, почему я здесь, что мне нужно. Ресницы слиплись, щеки скованы. Слезы высохли, а время остановилось. Я ни с кем не разговариваю. Сижу в одном из кресел. Светлое, широкое помещение давит на меня, как тюремная камера. Плечи дрожат, пальцы держатся за край юбки и болят, ведь я сжимаю их так крепко, что впиваюсь ногтями в свои же ладони. Люди мельтешат, будто бы черные точки. Я их не вижу, но слышу шум, из-за которого жутко болит голова. Меня передергивает от холода, а еще от ужаса. Едва я вспоминаю, как я здесь оказалась, мне не хочется больше дышать, двигаться. Мне хочется орать во все горло.
— Мисс де Веро?
Я резко перевожу взгляд на человека, чья тень падает мне на лицо. Не помню, как он подошел. Зато я помню его лицо. Кристофер Обервилль невероятно красивый мужчина. У него аристократическая внешность, не скрываемая даже белым халатом. Черные волосы и голубые глаза. Горбатый нос, будто профиль одного из римских служителей.
— Адора…
— Что вы здесь делаете? — Холодно спрашиваю я. Смотрю на Обервилля и медленно поднимаюсь на ноги. — Где моя подруга?
— Она в порядке.
— В порядке?
— Да. Лиза потеряла много крови, но в целом ее состояние стабилизировалось.
«Стабилизировалось» — эхом проносится в моей голове, и я судорожно выдыхаю. Не знаю, что на меня находит, но я начинаю дрожать. Киваю, протираю руками лицо и робко пошатываюсь назад, порывисто опустив налившиеся свинцом руки. В какой-то момент я решила, что у меня больше нет подруги. Нет это рыжей бестии, верующей гороскопам. И ее смеха больше нет, и манеры кусать губы. Я зажмуриваюсь.
— Тебе нужно отдохнуть, — низким голосом советует Кристофер. Его рука внезапно оказывается на моем плече, и я распахиваю глаза. — Ты устала.
— Устала, — соглашаюсь я, отстраняясь. — От того, что все мне лгут. Лиз бы никогда не порезала вены. Она бы ни за что не решила покончить с собой.
— Иди домой, Адора.
— Нет, стойте. — Я хватаю Обервилля за локоть и недовольно свожу брови. — Вы ведь знаете, вы понимаете меня! Лиза не сама это сделала, она не могла.
— Это не имеет значения, — мужчина покачивает головой, — не вмешивайся.
— Что вы имеете в виду?
— В официальном заключении твоя подруга предприняла попытку покончить с собой, и я ничего не могу с этим сделать.
— Но, мистер Обервилль, подождите, вы же понимаете, что это полная ложь! Скажите мне правду. Пожалуйста.
— Зачем тебе правда? — Едва слышно отрезает мужчина. Он глядит на меня голубыми, широкими глазами и практически страдальчески выдыхает. — Держись подальше от этого. Ты не должна вмешиваться, иначе пострадаешь.
— Вы знаете, кто это делает? — Ошеломленно вспыхиваю я. — Скажите мне. Я должна знать. Иначе все это будет продолжаться снова и снова. Прошу вас!
— Я не знаю, Адора. Я ничем не могу тебе помочь. Иди домой.
— Но как же Лиз? Ее пытались убить, верно? — Мы смотрим друг на друга. — Верно?
Мужчина стискивает зубы. Осматривается и шепчет:
— Шрамы глубокие, кривые. Чтобы оставить такие нужно приложить много силы, а у твоей подруги, увы, такой силы нет.
Он больше ничего не говорит. Я застываю с распахнутыми глазами, а он уходит, так и не посмотрев на меня. Гляжу ему в след. Его белый халат развивается по воздуху. Руки в тисках сжимают папку с документами. Высокий, умный и совершенно сломленный. Лжет, чтобы больше никогда не угодить в ловушку, и из одних цепей попадает в другие.
Убийца не он, и не его сестра. Дэбра Обервилль ни за что бы ни подставила родного брата. Я так думаю. Но тогда остается отец Конрада. Какой ему прок погружаться в те дни, когда жизнь была игрой на везение: узнают или нет, осудят или примут. Никто бы не стал действовать себе во вред. Если события той ночи раскроются, пострадает не только моя семья, но и семья Бофорта, и тогда в чем смысл?
К Лизе меня не пускают. Я смотрю на нее сквозь стеклянную перегородку, и сердце у меня сжимается от дикого страха. Ее рыжие волосы обрамляют бледное лицо. Хрупкая и маленькая она похожа на спящую красавицу. Кто же сделал с ней такое? Зачем? Неужели причина лишь в том, что она моя подруга? Убийца действует, не причиняя боль мне, но причиняя боль тем, кто находится со мной рядом. Чего он добивается? Чего хочет?