Читать интересную книгу Неправильный Дойл - Роберт Джирарди

Мина поцеловала Дойла и протянула визитку с номером своего сотового, нацарапанным красными чернилами.

– Ну что ж, прощай, – сказала она. – Хотя не обязательно. Я бы все равно хотела поехать в Сан-Франциско.

Она отвернулась и пошла по ступеням обратно в дом. Фини вылез из «мерседеса», обошел его и, приглашая Дойла, открыл тяжелую дверь.

– Повезло чертову ублюдку, – пробормотал он сквозь зубы.

Но Дойл не считал, что ему повезло. Забравшись внутрь, он увидел Иисуса, скрючившегося на заднем сиденье, сердито смотревшего из жестких складок своего дождевика. Фини закрыл дверь, занял место водителя, и они тронулись в путь по длинной дороге мимо дубов, потом свернули на юг и поехали по узкому делавэрскому шоссе в Мэриленд, мимо птицеферм и маленьких бензоколонок. Всю дорогу до Виргинии они молчали.

– Куда мы едем? – наконец спросил Дойл, но Фини не ответил. Через пятнадцать минут они пересекли дамбу, а часом позже – мост через мыс Чарльза, сотрясаемый мощным потоком машин. Америка расстилалась в неясном свете до самого горизонта.

Часть 5

Тот самый Дойл

За трамвайными путями и величественными пальмами, окаймляющими Оушен-авеню, окутанный густой коричневатой дымкой, раскинулся Лос-Анджелес. Обнаженные силуэты небоскребов вдоль Гранд и Альварадо,[141] спальные районы с чистенькими бунгало под тенью нависающих пальм; полустертые пятна далеких, поросших кустарником холмов. Магазины, едва различимые вдали, полные женщин, занятых покупками; невидимые рестораны, где обедают женщины. Именно так. Женщины, в чистых платьях, с накрашенными ногтями, мерцающей кожей, в дорогих туфлях и, господи боже, может быть, даже с орхидеями в волосах. Женщины, надушенные с головы до ног, прогуливающиеся под ручку по залитым солнцем темным тротуарам, катающиеся без дела в трамваях, сидящие за рулем модных автомобилей, несущиеся по главной автостраде Золотого штата,[142] разговаривающие по телефону. Их губы, накрашенные яркой помадой, вот-вот коснутся трубки… Быть может, совсем недавно они сидели в этом самом баре на высоких бамбуковых стульях и потягивали в сумерках коктейли, пока сонный бриз шуршал их юбками и колыхал сморщенные от солнца листья пальм вдоль эспланады.[143] Сейчас, за аккуратным желтым фартуком пляжа, на сине-зеленом просторе резвился Тихий океан. С берега доносился женский смех, песок, слегка запыленный городской сажей, усеивали полосатые зонты и светлые купальные кабинки. Было шестое августа 1946 года, ранний вечер, во всем мире закончилась война.

Джек Дойл сидел в патио ресторана «Дон Бичкомбер[144]» на пляже в Санта-Монике и пил свой первый коктейль «Атомная бомба» – взрывную смесь светлого и темного рома «Демерара» и разных соков. Этот коктейль сегодня утром изобрел китайский бармен, решив таким образом отметить годовщину удара по Хиросиме. Китайский бармен был родом из Нанкина, и ему не хватило душевных сил простить япошкам то, что они сделали с его семьей в 1938-м. Поэтому он сделал коктейль ярко-красным, добавив туда гранатовый сок – как символ невинной китайской крови, и определил ему специальную цену – пятьдесят центов в течение всего дня, – чтобы напомнить каждому, кто его заказывал, как ужасно и окончательно разгромили япошек. Представьте себе одну-единственную бомбу, как по волшебству стирающую целый город с лица земли облаком желтого дыма! Никто, кроме китайского бармена, не понимал этого символизма, а он не озаботился объяснить. Но Джеку Дойлу было все равно на это наплевать. Для него война закончилась, совершенно закончилась; даже мысли о скором конце войны остались далеко позади. Несколькими часами ранее, а если быть точным, ровно в 14.00, его с почестями проводили из Корпуса морской пехоты США в Сан-Педро и заплатили не чеком, а добрыми американскими долларами. Он вышел из ворот и на виду у часовых снял свою форму, вместе с наколотой медалью «Пурпурное сердце» и боевыми нашивками, полученными за рейды в покрытый буйной растительностью, зеленый ад тихоокеанских островов, названия которых он старательно желал забыть. Оставшись в майке, уставных трусах и уставных носках, он скатал снятое в рулон и сунул в большую проволочную урну, стоявшую рядом словно специально для этого.

Часовые гикали и смеялись.

– Тебя тоже к черту, парень! – закричал один, но Джеку было все равно, потому что его война закончилась.

Он прошел ускоренным маршем пару кварталов в нижнем белье, к счастью не встретив по пути полицейских, зашел в магазин мужской одежды и сказал клерку:

– Мне бы что-нибудь накинуть.

Служащий кивнул, не выразив никакого удивления, словно в магазин каждый день заходили отслужившие морские пехотинцы в нижнем белье, требуя одежду. Он продал Джеку самую яркую гражданскую одежду в Лос-Анджелесе: коричневую с желтым гавайскую рубашку с вышитыми вручную красными языческими масками; зеленые брюки со складками и отворотами, мешковатые, как брюки от «зута»;[145] бледно-желтый спортивный пиджак с чересчур широкими лацканами, бежевые носки с нарисованными на лодыжках часами и сандалии.

Одевшись таким образом, Джек не спеша дошел до ближайшей табачной лавки, купил три кубинские сигары, по семьдесят пять центов каждая, и сел в первый попавшийся красный трамвай, который повез его вдоль побережья в Сайта-Монику. Там он спрыгнул и направился к «Дону Бичкомберу» – вытянутому, открытому бару из бамбука, досок и тростника, стоящему на сваях в песке. Он однажды прочитал об этом месте в журнале о кино – Мирна Лой посещала «Дона», припомнил Джек, и Кароль Ломбард. Здесь также видели Рональда Колмана и Джека Бенни. Конечно, это было давным-давно, в другом мире, до войны. Теперь Кароль Ломбард нет в живых, а Мирна Лой живет в Нью-Йорке.

Джек сел за один из круглых бамбуковых столиков в патио, закурил одну из своих сигар и попросил принести коктейль, не важно какой. Филиппинский официант рекомендовал «Атомную бомбу», сейчас, мол, со скидкой, и Джек кивнул: давай. Теперь перед ним стояла еще одна трудная задача – найти женщину. Не просто женщину на одну ночь, а такую, чтобы с ней прожить остаток жизни.

Джек был среди последних морских пехотинцев, получивших увольнительную с тихоокеанской службы, – миллион мужчин пришли домой перед ним, – и теперь он волновался, что всех женщин разобрали. Но когда палящие лучи калифорнийского солнца смягчились и оно стало клониться к морю, сумерки выманили женщин из контор, оторвали от стеклянных прилавков магазинов. Они сели в красные трамваи и поехали на пляж, и вот они уже идут к берегу по узкому настилу из досок. Вскоре на небе разлилась приятная тускнеющая синева, над океаном зажглись прекрасные бледные звезды, и бар начал заполняться женщинами. Таинственной музыкой звенели браслеты на загорелых запястьях, на влажных кончиках сигарет алели следы губной помады.

По сигналу Джека в патио появился филиппинский официант.

– Дайте мне еще один, – сказал Джек, указывая на пустой стакан.

Филиппинец помотал головой.

– Дон говорит, только три «Атомные бомбы» на человека, из-за того, что они слишком крепкие, – сказал он. – Вы выпили уже четыре. Может, холодного пива?

– Что это за нелепый бар такой? – спросил Джек и, немного помолчав, добавил: – Откуда ты, мальчик?

– Из Манилы, – ответил официант.

– Я был в Маниле, знаешь ли. В сорок первом, с Макартуром. – Это была ложь. – Я был на Коррегидоре, Баатане и Палау тоже. – Это не было ложью.

– Как и все остальные. – Филиппинский официант завращал глазами: за прошлый год миллион солдат зашли в этот бар, и каждый из них хотел выпить сверх нормы.

Джек увидел, что патриотической тактикой ничего не добьешься, а для драки он недостаточно выпил.

– Ладно, – сказал он, – все, что угодно, кроме пива. Я его достаточно напился на службе.

Официант ушел и вскоре вернулся, держа на подносе высокий стакан с плавающими фруктами и бумажными зонтиками. Он сообщил, что этот коктейль называется «Суматра кула», он легкий и освежающий. Попробовав, Джек обнаружил, что он не более легкий и освежающий, чем «Атомная бомба». На самом деле все коктейли в «Доне» были, на его вкус, одинаковыми – крепкая смесь рома и фруктов, только фрукты слегка менялись от напитка к напитку. Но чем еще можно занять себя, кроме выпивки, пока наблюдаешь, как из города выходят женщины. Некоторые парами, некоторые небольшими болтливыми группами, некоторые с мужчинами, все еще одетыми в форму. Несколько женщин были сами по себе, ярко накрашенные, с хитрыми глазами, очевидно в поисках добычи. Блондинки, брюнетки, рыжие, худые, толстые, нормальные. Женщины, которые знали, что им нужно, и собирались этого добиться; женщины, которые не знали, что им нужно, но тем не менее собирались этого добиться; женщины, которые вообще ничего не хотели, но собирались добиться того же, что и остальные.