Читать интересную книгу Те, кого мы любим – живут - Виктор Шевелов

— Не язви. Разобиделся! Припрятана у меня бутылка самогона, зальешь тоску свою.

— Я, мать, тоску на крыше твоей разогнал маленько. Руки чесались по топору и пиле. Хоть и работал на тракторном, но сам из мастеровых, из плотников. А чарка, она солнечное сплетение взбадривает, по-ученому говоря. А по-простому — сосульки под ложечкой оттаивает.

— Лучше погляди, ладно ли твои помощники мастерят? — посоветовала хозяйка. — Петя вон решето мне над головою тянет — одно латает, другое каблуками дырявит.

Бугаев оглянулся и немедленно прогнал Кремлева на землю. Досталось и угрюмому Иванову, находившемуся по-соседству.

— Зенки повылазили? Одно правите, в другом месте срамите, — ворчал Бугаев. Руки его, как у хорошей швеи, работали легко, не дранку, а строку шили. — Оно, мать, вот так всегда, — поостыв, заметил он. — Кто как работает, так и воюет. Научились мы горы ворочать, а аккуратности нет. Потому и немца долго не одолеем, что на брюхо надеялись: выдюжим. Это раз. А во-вторых, в одном месте под дых даем ему на всю железку, а в другом — прорехи оставляем. Он, не будь дурак, из этих прорех, как саданет орехов, только зубы трещат. В общем горы ворочать умеем, а насчет аккуратности слабина.

Но подобревшему от работы и повеселевшему от обещанной бутылки самогона Бугаеву так и не удалось выпить в тот день. Севернее Васютников была прорвана наша оборона. Широким рукавом потекли немцы в направлении железнодорожной магистрали — Погорелого Городища, отсекая и оставляя у себя в тылу Васютники. Я позвонил в штаб армии. Начальник ПВО приказал мне пост не снимать, держаться и вменил в обязанность следить за артобстрелом: есть достоверные данные, что немцы применят газы; под Ржевом подобраны снаряды, начиненные ипритом.

— Вы мне приказываете брать ежа голыми руками, — возразил я в телефонную трубку. — Обстановка такова…

— Какого еще, к черту, ежа? — не понял он. — Выполняйте!

Я молча положил трубку.

Васютники, видимо, не представляли для немцев особой ценности в военном отношении, и вначале они не обращали на этот пункт серьезного внимания: весь порыв устремили на Городище; сюда же бросили небольшую часть пехоты, и то скорее для внушения страха, чем для активных операций. Но едва увяз здесь коготок, как немцы увидели для себя серьезную опасность и решили ликвидировать ее одним ударом. Они двинули танковую часть с заданием разутюжить Васютники. Пересеченный рельеф местности, овраги, перелески, болотистая речушка сковывали маневренность. Потеряв в первом же бою семь танков, немцы отказались от своего замысла и стали цепь за цепью слать на Васютники пехоту.

Пост, на котором я находился, состоял из девяти человек, я был десятым, мой связной Петя Кремлев — одиннадцатым. Волею случая мы оказались выдвинутыми на самую переднюю линию, за нами в полутора километрах были Васютники, протянулся ряд окопов подразделений, вынужденных сняться с передовой и в спешке разместиться здесь: на улицах села и вдоль оврага рылись окопы. Но преимущество мое перед всеми состояло в том, что немцы не могли с ходу пробиться к нам: на их пути была речушка с обрывистым берегом с одной стороны и топким, илистым — с другой. Нам открывался отличный обзор, мы же относительно были спрятаны, и главное — у нас были превосходно отрыты окопы и щели; из них, как из лисьей норы, надо было выкуривать.

Бугаев с Ивановым и Петей прибежали в тот самый момент, когда сержант Овчаренко отражал первую атаку. Он находился как раз на посту. Вокруг было спокойно. И вдруг — перед самым носом немцы. Овчаренко хотел броситься звать меня, но проволочка могла оказаться роковой. Он лег к пулемету, дал длинную очередь. Ответили сильным и частым огнем, осколком опалило висок. Пулемет заработал нервознее. Я выскочил из блиндажа, наорал на Овчаренко:

— Какого черта вы вздумали валять дурака?!

У головы просвистели пули. Я невольно пригнулся. Впереди как на ладони, за выгнутой подковой речушкой ползли большие зеленые пауки. Все солдаты поста были уже наверху. Бугаев что-то прилаживал в окопе. Я приказал перенести в окопы из землянки и блиндажа все имеющееся в наличии оружие, гранаты, горючую смесь в бутылках. Низиной, прикрытой пригорком, отходили с передовой наши части — в основном артиллерия. «Куда же они?» — выругался Бугаев. Получив приказ поста не снимать, я не рассуждал ни о чем стороннем и старался сделать все, чтобы продержаться как можно дольше. Окрылило еще и то, что полк Санина, как я узнал, расположенный в семи километрах левее нас, не покинул передовой.

В четыре часа дня показались танки. Как неуклюжие гигантские черепахи, вытянув хоботы пушек, без единого выстрела ползли они на Васютники. На их пути первыми стояли мы. Наши окопы к их появлению уже успели отразить три атаки пехоты; брустверы кое-где разворотило снарядами, осмалена земля, пахло горелым порохом. Пете Кремлеву вновь не повезло: оторвало осколком безымянный палец на той же самой руке, на которой месяц назад отсекло мизинец. Бугаев прошелся на этот счет: «Ежели вместо башки набалдашник, всегда так».

Мутную пустую синь воздуха рвет лязг гусениц, скрежет железа заполняет наш окоп, повисает над головою. Иванов угрюмо ладит ПТР, лицо окаменело, в глазах ни тени тревоги, только нос выдает: кончик будто морозом прихватило, побелел. Танки в ста метрах.

— Страшно? — спросил я и сам удивился своему сиплому голосу и глупому вопросу; задал его скорее для того, чтобы потушить что-то в груди.

— Страшно, но надо! Что ж теперь поделаешь? — Иванов почти в то же мгновение разрядил ружье.

Головной танк вздрогнул, искоркой блеснул на нем огонек — и вспыхнуло пламя. Танк метнулся в сторону, желая сбить языкастого красного мотыля, но что-то внутри глухо лопнуло, и он осел копной огня. Другие ускорили бег. На ходу стали бить из орудий; в дело вступили пулеметы. Стрекот их, взрывы, натужное жужжание осколков, свист пуль — все смешалось, решетило, дырявило воздух. Мучительно долго целится Иванов. Один он в состоянии достать и уязвить надвигающееся грязно-серое чудовище. Кремлев швырнул навстречу две бутылки с горючей смесью. Не долетев до цели, они разбились о землю, разлив хвостатый длинный огонь. Овчаренко сгоряча дал очередь из пулемета по танку. Со звоном скользнули пули о броню и отскочили, не нанеся вреда.

— Иванов, не мямлите! — не утерпел я. — Стреляйте же, черт возьми!

— Не хочется зря тратить патронов. — И вновь разрядил ружье.

Какой же молодец этот Иванов! Только рты успели раскрыть, когда он почти одновременно один за другим подбил еще два танка. Подмывало дать что есть мочи деру от ползучей железной смерти, а он и в ус не дует, только нос побелел. И еще раз разрядил ружье Иванов. Остановил пятый танк.

В Васютниках, за нами, в лесу, где был размещен штаб дивизии, в низине, где продолжали еще двигаться наши войска, — никто не понимал, что же собственно происходит: шла артиллерийская бомбардировка, стоял грохот танков, отбивали частую дробь пулеметы; кто воевал, на каком участке, кто кого теснил — ничего нельзя разобрать. Слышались обложной грохот, пальба, взрывы. Но в этой суматохе, неразберихе, в этом огневороте каждый в отдельности был на своем месте, именно на том, где он был более всего необходим. Бугаев, соорудив себе в окопе из мешков с песком бруствер, лежал за ручным пулеметом и выжидал момент. Петя Кремлев толкался возле Иванова и явно мешал; каждый подбитый танк вызывал у парня бурю восторга. Иванов, сосредоточенный до предела, радовался в душе молодости Кремлева и думал, что если бы Петя сейчас покинул его окоп и перебрался к Бугаеву или Овчаренко, то он страшно бы ощутил свое одиночество.

— Дай и я разок пульну! — попросил Петя.

— Отчепись, репей! — зло процедил Иванов, хотя где-то в душе был не прочь, чтобы Петя «пульнул». Танк почти рядом, на глазах вырастал в огромную падающую с высоты домину. Иванов выстрелил и промахнулся. Я швырнул связку гранат, и она не причинила машине вреда. Едва успели упасть на дно окопа, как танк утюжил сверху. Каменной глыбой навалилась тяжесть. Я рву ворот гимнастерки, на зубах песок. Кто-то поджег танк бутылкой. Словно затравленный зверь, он в страхе бросился к воде и там засел в болоте, так и не сбив с себя огня. Нас вытащили из-под завала; противотанковое ружье изуродовано. Иванов прохрипел чуть не плача:

— Лучше бы руку оторвало! Это все ты, репей, толкнул он в грудь Петю.

Впереди несколькими цепями шли немцы. Последний, седьмой танк, не то подбитый кем-то, не то неисправный, едва выглянул из-за поворота, да так и остался на месте. Меня вызвали к телефону: начальник ПВО армии требовал доложить обстановку.

— Все в порядке, товарищ полковник, — сказал я.

— А газами не пахнет?

— Никак нет.

— Ну, смотри там в оба!

— Слушаюсь.