Выключив зажигание, Иван подал рычаг управления от себя. «ЛаГГ» послушно клюнул носом вниз, втягиваясь в штопор. После третьего витка руки машинально заработали управлением подкрылков, а ноги одновременно нажали на педали прогазовки и разворота на ребро.
При выходе из штопора, когда казалось: все позади и можно принять разумное решение, один из преследователей удачно полоснул очередью из крупнокалиберного по капоту. Мотор заглох.
В кабине запахло гарью. На миг сверкнула шкурная проблема — парашют. Но куда прыгать? Чья территория под крылом?
Планируя, не столько раненый сколько выбитый из колеи пилот очередной раз сплюнул кровяную слизь под ноги, осмотрелся по сторонам и довернул самолет на восток. Высота позволяла дотянуть на свою сторону в случае, если бой сместился на вражескую территорию. Выглянувшее с утра солнце незаметно затянулось местами, заволоклось тучами. Не определить места приземления. На чьей он сейчас стороне?
До снежного поля оставалось меньше ста метров. При посадке на рыхлое поле главное — коснуться земли хвостовым костылем и на нем пахать до тех пор, пока скорость не погаснет, а задранный нос не опустится под своей тяжестью на выпущенные шасси. Удерживать вздернутый корпус воздушного корабля на бетонке — плевое дело. А на снегу, на пахоте, на сырой заросшей бурьяном земле попробуй удержать вздыбившегося стального коня, когда кровь застилает глаза, а руки дрожат от усталости и напряжения?
Как только самолет упал на передние лапы, колеса мгновенно прогрузли, уперлись во что-то неподдающееся продвижению вперед. Хвост задрался вверх, норовя совершить сальто-мортале. Стукнувшись головой о приборную доску, он на мгновение выключился, потерял сознание. Однако хвост на секунду задержался почти в вертикальном состоянии и с хрустом опустился вниз, заняв обычное, подобающее хвосту положение. Летчик тоже, причастившись теперь уже затылком к задней стенке кабины, пришел а нормальную, осознанно-сидящую позу.
Посидев так минуту-другую, Иван с трудом отодвинул фонарь и вылез из кабины. К нему уже спешили какие-то люди в белых масхалатах с рожковым автоматом «шмайсер». Рука невольно потянулась к семизарядному нагану русско-бельгийского производства. Но масхалаты двигались уверенно, без тени предосторожности. Так на фронте люди приближаются к своей, в доску красной звезде; неважно на чем: на крыле или там на шапке, лишь звезда была бы родной, красной звездой. Серебристые, золотистые, зеленые и прочие на погонах в начале сорок третьего года вызывали недоверие и даже ненависть к носителям контрреволюционной белогвардейской атрибутики.
Бдительный летчик с оторванным носом и революционно-устремленным наклоном головы устыдился за свою ушибленную сообразительность и торопливо спрятал пугач в кобуру, когда услышал от подошедших на выстрел хозяев поля исконно русскую матерщину: «Да он, твою мать, с перепугу может перестрелять нас, твою за ногу, как доверчивых беляков».
«Ничего, мы еще повоюем», — подумал Иван Евграфович, шагнув навстречу белым халатам. Его обступили. «Твоя работа?» — показал рукой куда-то вдаль, по всему видать, главарь поисковой партии то ли трофейщиков, то ли фронтовых разведчиков.
Поодаль, метрах в семистах от приземления, дымилась груда упавшего самолета. Иван пожал плечами. Говорить с полным ртом крови и зажатым носом он не мог.
Его отвели в землянку, позади которой располагался, как выяснилось потом, командный пункт стрелковой дивизии. Прижгли йодом и забинтовали по самые глаза лицо, уложили отдыхать на хвойный настил, покрытый брезентом. Несмотря на йодистый запах и боль в носу, он все же вздремнул часок-другой после ощутимых перегрузок в самолете. Его представили командованию. С помощью карандаша и клочка бумаги он сообщил о себе и попросил нарисовать маршрут до ближайшего аэродрома. Похлопав по плечу, комдив поручил одному из красноармейцев проводить его в тыл до ближайшего санитарного пункта.
На прощание разведчики преподнесли летуну занятную саблю, извлеченную ими из сбитого самолета, в богатых ножнах с фамильной надписью, номером на рукоятке — 8+10132, и маузер с гравировкой на плоском патроннике: «Барон фон Берг». Маузер лейтенант посоветовал подарить комдиву, на что летчик охотно согласился, довольный тем, что разведчики не присвоили себе трофеи полностью. Маузер лейтенант прицепил себе на бедро и взамен предложил взять на память о встрече курительную трубку с колоритной головой араба, выделанной из красного дерева, и… может быть, добытую из того же самолета, что и сабля-талисман: уж больно обгорелой и закопченной оказалась рукоять клинка и сама трубка.
Из санитарного эвакопункта Ивана подбросили на полуторке в расположение аэродрома, откуда он вылетал с товарищами на поединок. Коллеги встретили его широко раскрытыми глазами при сабле на поясе и с люлькой в прорези бинта на месте зева, по крайней мере, как человека, вернувшегося с того света. Все же видели, как он свалился в штопор.
Глава 13
Власть и слава
Когда Громову доложили об истории с носом, командующий только хмыкнул: «Пусть не сует свой нос, — куда не просят», и тут же позвонил Федорову:
— Есть приказ направить тебя на курсы начсостава. Срочно вылетай в Калинин. Тебя назначили командиром дивизии. Там тебе и нос подправят.
Через два дня с подшитым носом, замурованным в гипс и приклеенным к переносице, Иван Евграфович появился в штабе, чтобы передать свои полномочия заместителю. В прихожей штаба сидел рядом с краснопогонником осанистый солдат без погон, в серой поношенной шинеле без пояса и без обычной красной звездочки на лихо сдвинутой чуть-чуть набекрень шапке-ушанке.
Десять лет прошло с памятной дуэли на рапирах, а залихватское лицо секунданта лидера днепропетровского хулиганья не изгладилось в извилинах памяти. Все же Иван решил проверить свою мозговую коробку на прочность извилин. Подступил вплотную и, глядя в насмешливо-скептические складки губ в уголочке рта, как у Джоконды Леонардо да Винчи, сдержанно шепнул: «Павку Тараса знаешь? Где он?»
Солдат растерянно поднялся:
— Не знаю, товарищ подполковник.
— Федоров, — протянул руку Иван Евграфович, напоминая о себе.
— Не имею чести… А-а вспомнил, — заискрились глаза солдата. — Рапиры, дуэль… Только… это самое… Везде одно и то же: бордель и хамство правят бал, — погасли затеплившиеся зрачки солдата, потерявшего веру в объективность правосудия.
— Не понял. Почему здесь? В такой униформе? — попытался с ходу докопаться до истины владелец суррогатного носа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});