Один из повстанцев пополз к танку.
— Назад, Карковский! — крикнул Юзеф. — Смотри-ка, на что гранату вздумал портить!.. Ребята, тащите побольше дров — мы их одной спичкой возьмем!..
Действительно, через несколько минут вокруг танка полыхал огонь.
Меня вызвал Сенк. Оставив баррикаду, я направился к командному пункту. Там шли приготовления к совещанию: два пожилых повстанца сколачивали деревянную скамью, двое других укрепляли ножки откуда-то принесенного стола.
Вечером в подвале Сенка собрались командиры двенадцати подразделений Армии Людовой, а также члены Варшавского комитета Польской рабочей партии. Совещание это напоминало сбор командиров в штабной землянке нашей партизанской бригады. В людях было что-то знакомое, родное. Они были одеты в пиджаки и френчи, рабочие блузы и военные мундиры, пальто и шинели, сапоги и ботинки.
Приветствия, с которыми входившие обращались к Сенку, были по-военному подчеркнуто четкими. На худощавом лице командира светилась приветливая улыбка. Он дружески протягивал каждому руку, обменивался несколькими словами.
Когда все собрались, майор Сенк сказал:
— Друзья, я должен ознакомить вас с обстановкой, сложившейся в Варшаве. Имеются документы, которые стали мне известны совершенно случайно… Недавно состоялось заседание Совета Национального Единства,[23] на котором Бур и его сообщники решили начать с гитлеровцами переговоры о капитуляции! Это ли не гнуснейшее предательство?.. Вести переговоры с генералом фон дем Бахом будет сам Бур! Решение командования Армии Людовой — драться до полного освобождения столицы и всей нашей родины от гитлеровцев.
— Так, только так! — сразу раздались голоса.
Сенк продолжал:
— Пока еще у нас мало успехов, но мы гордимся уже тем, что продолжаем славное дело борьбы польского рабочего класса… Наши командиры и бойцы учились военному делу в огне восстания. Но положение сейчас таково, что именно на наши слабо вооруженные рабочие дружины легли самые тяжелые боевые задачи. И мы выполняем их… Это значит, что польские рабочие имеют в своих отрядах передовых, сознательных людей. Это значит, что когда Польша будет свободной страной и трудящиеся создадут новое, демократическое государство, у него будут люди, способные защитить страну и от внутренней реакции и от нападений извне. О, как бы хотелось, чтобы все вы дожили до этого светлого времени! Однако надо смотреть правде в лицо — не всем это удастся. Мне перед вами нечего скрывать: у фашистов подавляющий перевес и в людях и в технике. И все-таки я еще раз скажу: если бы генерал Бур воевал честно, а не плел политические интриги, можно было бы сделать попытку нового прорыва к Висле, чтобы соединиться с Советской Армией и Войском Польским южнее или севернее города… Однако в числе руководителей Армии Крайовой все же есть люди, которые пересматривают свои политические позиции. А среди рядовых аковцев насчитываются тысячи настоящих патриотов, которые не разделяют политических взглядов своего главнокомандующего.
Но будем откровенны: тысячи варшавян еще и по сей день думают, что, идя за Буром, они сражаются за Варшаву, за Польшу. Наша задача каждодневно объяснять варшавянам, кто их друзья, а кто враги.
Сенк помолчал, потом посмотрел на меня, на командиров и сказал:
— А сейчас я должен сообщить вам еще одну очень важную новость. Сегодня ночью десантировались к нам два советских разведчика. Один из них тяжело ранен, ему оказана посильная помощь… А вот здесь перед вами капитан Колосовский. Давайте послушаем его.
Я поблагодарил за все, что было сделано для нас с Дмитрием, и сообщил польским друзьям, что для информации командования 1-го Белорусского фронта пойти на переговоры с генералом Бур-Комаровским и предложить ему, чтобы он отдал приказ все повстанческие силы сконцентрировать по берегу Вислы, с тем чтобы открыть артиллерийский заградительный огонь, что даст возможность передовым подразделениям наших войск форсировать Вислу.
— Я предлагаю, — сказал Сенк, — выделить несколько волонтеров и командировать их во главе с капитаном Колосовским в штаб АК для переговоров.
В штабе Бура
Снова шли мы по подвалам и траншеям, перебегали через улицы. Мы спешили, нам надо было добраться до штаба Бура, прежде чем возобновятся активные боевые действия.
И вот мы у цели.
— Пароль! — Из траншеи выпрыгнул офицер Армии Крайовой.
— Нам нужно видеть командующего! — сказал я.
Поручик отступил в сторону. Позади него стоял немолодой офицер. Вежливо, но как-то не по-военному, с полупоклоном, приветствуя нас, он сказал:
— Вас одного я провожу к заместителю командующего, а остальным придется остаться здесь, в траншее.
— Это волонтеры из отряда Армии Людовой. Они должны пойти вместе со мной, — твердо сказал я.
Офицер минуту колебался.
— Хорошо, я доложу, — наконец ответил он и пошел по траншее. На его спине болтался набитый чем-то мешок.
— Вот верный друг «свиной тушенки»! — громко бросил Юзеф вслед офицеру.
Я оборвал его. Но на веснушчатом лице Юзефа можно было прочитать лишь удовлетворение от своей меткой реплики. Командирам острота тоже пришлась по душе — они весело рассмеялись. Смех прокатился по дымной пустынной улице. Где-то с глухим шумом рухнула разбитая стена. «Как лавина в горах!» — подумал я. Смех сразу умолк. Воцарилась тяжелая, тревожная, выжидательная тишина.
Через полчаса возвратился капитан и с ним хорунжий[24] из личной охраны заместителя Бур-Комаровского генерала Монтера.
— Прошу идти…
Не менее двух кварталов прошли мы под землей. Весть о прибытии советского офицера и аловцев[25] уже опередила нас. Мы входили в просторные подвалы, и в них сразу же возникала мертвая тишина. Многие офицеры смотрели на меня пристально, изучающе, некоторые остро ненавидящим взглядом. Но я улавливал в них и другое: мгновенные вспышки отчаяния.
Рядовых солдат и волонтеров в штатской одежде было меньше, чем офицеров. Эти глядели на нас с тревожным любопытством. Иногда я замечал в их взглядах откровенную радость.
— Посмотрите-ка на тот дом! — взволнованно шепнул мне Юзеф. — Это их штаб. Видите — целехонький, всего нескольких стекол не хватает. С чего бы это, а?..
Наше внимание приковал к себе угрюмо торчащий на краю улицы немецкий бронированный автомобиль.
«Трофейный, что ли?» — подумал я. Но возле броневика стоял дюжий гитлеровец. Даже издалека были видны лаковый козырек высокой, с заломленным верхом фуражки, витые погоны полковника на крылатом плаще, рыцарский крест под высоким стоячим воротником. Позади этого «рыцаря» стояла группа гитлеровцев, на рукаве шинели у одного из них белела повязка парламентера.