До Университета домчались за несколько минут, здесь было недалеко. Рэй одним движением поставила машину на стоянку, втиснувшись между фургоном и мотоциклом, и сказала:
– Приехали, вылезай.
– Давеча твой папа у меня на плече плакался, – сообщил я. – Это правда, что ты в четырнадцать лет была беременна?
– Была, – ответила она, нахмурившись.
– Мария просил тебе передать, что твой сын сбежал из интерната.
– Я знаю.
– Может, ты сама это дело и организовала?
– Может.
Она сняла с крючка дамскую плетеную сумочку, и мы вылезли. Вернее, она вылезла, а я слегка задержался. Я вынул наконец из кармана бумажный комок и расправил его на колене. На чистом бланке бухгалтерской ведомости было наискось, печатными буквами написано: «ОНИ РЕШИЛИ ТЕБЯ УБИТЬ».
– Что там? – наклонилась Рэй к окошку.
– Любовная записка, – сказал я, снова комкая бумажку в кулаке. – Не обращай внимания, с поклонницами я сам разберусь.
– Отстреливаться надо, – проворчала она.
Любовная записка… Без использования гелиочувствительных чернил – единственное утешение. Просто и без затей. Сначала Жилина хотели похитить, а теперь планы изменились. Жилин потерял свое значение. Обидно за него, все-таки известный человек. Или это провокация? Чья воля направила исполнительного лейтенанта Сикорски к дому Строгова, чья рука испачкала бухгалтерский бланк?
На площади перед главными воротами было довольно много транспорта: автомобили, автобусы, мотоциклы, вертолеты, но особенно много велосипедов. Несмотря на ранний час, жизнь в Университете, как видно, кипела. Народ не спал. И в голове моей кипело. Оставим в покое неизвестного автора записки, зайдем с другого фланга: кто, собственно, решил покончить с писателем Жилиным? (Если, конечно, написанное – правда.) Кто они – эти страшные «они», так ли очевиден ответ на этот вопрос?
Я посмотрел сквозь стекло на Рэй, тщетно борясь с приступом паранойи. Моя царевна повесила плетеную сумочку себе на плечо; она терпеливо ждала меня, старика. Я выбрался на свежий воздух, наблюдая за ней, и она что-то почувствовала, ответила мне взглядом.
– Ты ведь у нас тоже в некотором роде Мария, – продолжил я светский разговор. – Псевдоним в честь папы? Или, наоборот, в пику папе?
– Пошли, – хмуро сказала она, включив сторожевую систему своего «фиата». И мы пошли.
– Кто кому пики ставит, – сказала Рэй, помолчав. – Он целую интригу провернул, когда отдавал Пьера в интернат. Знаешь, как теперь зовут мать моего сына? Согласно документам – Марией Ведовато. Дедушка записал себя вместо меня, чокнутый извращенец!
– Ну уж, извращенец, – неодобрительно сказал я ей. – А ты, стало быть, сделаешь так, что мамой Пьера станет пышнотелая Мария Балинская. Сочувствую вам всем. Лично мне кажется, что мама Рэйчел подходит больше.
Она вытащила из сумочки магнитную карту:
– Держи, это пропуск.
– Ого, – восхитился я, – тут пропускной режим?
– Так точно, – сказала она, – со вчерашнего дня. Тебя оформили, как командированного.
– Командированным я тоже сочувствую, – вздохнул я. – Скучно им здесь.
– Тебе смешно, – вдруг рассердилась Рэй, – а у меня отец – бешеный, тупой солдафон.
Я погладил ее по загривку, по вставшей дыбом шерсти.
– Он жестоко раскаивается, дитя мое. Зато ты, по-моему, просто кукушка. Подбросить птенца кому-нибудь в гнездо, чтобы спокойно порхать по лесу – это, конечно, не тупо…
Очнулся я на газоне. Рэй протягивала мне руку, помогая подняться; она улыбалась, у нее опять было хорошее настроение. Попался, как школяр, с досадой подумал я. Обыкновеннейший бросок через бедро, классика, самое первое действие, с какого юные спортсмены начинают осваивать любой вид борьбы. Бросок был выполнен чисто, с отменно высокой амплитудой: если бы не защитный рефлекс, то своротил бы я своими ножищами, красиво взлетевшими к небу, информационный куб со схемой парка.
– Вам следует быть учтивее с дамой, сеньор, – назидательно произнесла девчонка.
– Так то с дамой, – прокряхтел я, отряхиваясь. – Бешенство, по-моему, ваша фамильная черта. Это не комплимент.
Вход был уже рядом. В прямоугольной арке с колоннами, облицованной мрамором, были установлены турникеты. Возле турникетов дежурил молодой парень. Белая с золотом форменная рубашка и зеленые форменные брюки выдавали в дежурном принадлежность к таможенному управлению, и был этот таможенник мне знаком: не кто иной как он обыскивал вчерашним утром мой багаж в поисках контрабандной водки. За плечами его зачем-то висел, трудно согласуясь с остальным нарядом, небольшой плоский рюкзачок. Парень бесстрастно наблюдал за нами, никак не выдавая своего отношения к увиденной сценке.
– Досматривать нас будете? – кротко спросил я. – Если да, начинайте с нее. – Я показал на Рэй. В маечке она смачно смотрелась.
– Вы шутите, – констатировал таможенник, не улыбаясь. – Я вижу, у вас даже пропуск есть, товарищ Жилин, хотя вас бы и так пустили. Для людей с чувством юмора у нас зеленый коридор.
– В нарушение порядка? – ужаснулся я. – Что вы такое говорите!
Мы прошли сквозь турникеты, отметив магнитные карты в регистрирующем устройстве. Из большой, трехметровой высоты палатки, развернутой возле арки, нам навстречу выскочил Анджей Горбовски. Был он в рабочем комбинезоне, а на спине его сидела на плотных лямках точно такая же, как у таможенника, заплечная сумка.
– Ну, и где ваш знаменитый холм? – капризно воскликнул я. – Не вижу никакого холма.
– Пше проше, не могу подать тебе руку, – поднял Анджей испачканные в смазке конечности. – Холм – сразу за административным корпусом, шагай себе по дорожке… – Он посмотрел на Рэй и слегка поклонился. – Хотя, по-моему, ты и без моих советов справишься.
– Долго не болтайте, мальчики, – пропела она и медленно пошла вперед.
Я заговорщически спросил:
– Ты ее знаешь?
– Ее знает ректор, – неохотно ответил Анджей. – Думаю, в электродинамической лаборатории тоже хорошо знают. Моя лаборатория, если ты помнишь, оборонными темами не занимается.
Недоверие – профессиональная болезнь оперативноков, тяжко жить с этой опухолью в голове: удаляешь – вырастает снова. Не сходи с ума, классик, зло сказал я себе. «Они» – это «они», а мы – это мы. И все! Точка… Рэй, не оглядываясь, игриво махнула нам пальчиками.
– Я вижу, у вас тут строгости, – похвалил я. – Осадное положение.
– Ерунда, практически всех пускаем. Горожане проходят на территорию свободно, а туристам пропуск получить – раз плюнуть.
– Вы умеете отличать одних от других? – удивился я. – Может, вы и документам верите, которые вам предъявляют?
Какая наивность, подумал я. Узнаю своих интелей. Подумал я также о маскировочных оболочках, оставшихся в автомобиле: чем, хотелось бы знать, местные вояки смогут ответить на подобные фокусы? Анджей растерянно поморгал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});