Читать интересную книгу Сэр Невпопад из Ниоткуда - Питер Дэвид

Принцесса и я ради безопасности ее высочества ехали рядом, почти вплотную друг к дружке, в окружении воинов и рыцарей. Я с самой первой минуты нашего с ней знакомства решил помалкивать, то есть вовсе не вести никаких разговоров, поскольку ее манера держаться ну никак не располагала к беседе. Но после мне пришло в голову, что молчать в течение нескольких дней пути у меня просто не получится. Придется хоть что-нибудь да изречь. Просто для тренировки голосовых связок, чтобы не разучиться говорить.

Я долго собирался с духом и наконец слегка охрипшим от волнения голосом произнес:

— Хорошая выдалась погода для прогулки верхом. Как по-вашему, принцесса?

К моему величайшему удивлению, она в ответ расхохоталась, причем вполне искренне, без всякой издевки.

— Я счастлив, что мне удалось вас развеселить, — пробормотал я.

Она взглянула на меня с сожалением:

— Мы уже больше часа едем бок о бок, и вы не сумели придумать для начала разговора ничего более оригинального, чем избитая тема погоды? — И снова этот почти сочувственный взгляд. Помолчав, она вдобавок еще и головой покачала.

— О, простите меня за эту банальность! — сердито подхватил я. — Знай я, что это вам придется не по вкусу, я задал бы другой вопрос, тот, что давно вертелся у меня на языке, возможно, слишком дерзкий, но уж во всяком случае куда более оригинальный: сколько еще монастырей вы собираетесь поджечь, ваше высочество?!

Позади меня раздалось сердитое покашливание сэра Умбрежа. Старик, значит, все прекрасно слышал. Ну и пускай! Сказанного уже не воротишь.

Энтипи загадочно улыбнулась:

— Так вы считаете, что это моих рук дело?

— Не мне судить, ваше высочество.

Она смерила меня с головы до ног оценивающим взглядом.

— Не лгите мне. Терпеть не могу вранья!

— Вранья, ваше высочество? — оторопело переспросил я, но принцесса не ответила, сосредоточив взгляд на тропинке, что вилась впереди нас.

Я заставил свою Александру снова приблизиться почти вплотную к лошади принцессы и мягко, но, как мне казалось, довольно веско произнес:

— А я не выношу, когда меня обвиняют во лжи, ваше высочество! Даже если обвинение исходит из уст особы королевской крови.

— В таком случае говорите правду. И проблема решится. — Она снова скользнула по мне взглядом. — Я людей насквозь вижу, оруженосец. Вот так-то. И вас в том числе. Насчет вас мне вообще все стало понятно с одного-единственного взгляда. Вы себе присвоили право всех на свете судить. Вернее, осуждать. Всех-то вы в душе презираете — меня, этих людей, что нас окружают… Всех, кто встречается на вашем пути.

Разговор принял совершенно неожиданный для меня оборот. Помолчав, я растерянно спросил:

— Почему вы так считаете, ваше высочество?

— Да потому, — невозмутимо ответила она, — что больше всех на свете вы презираете самого себя, это же очевидно! Ну а на остальных попадают только отблески этого презрения.

Ее слова меня задели. Я даже удивился, насколько болезненно воспринял все, что она сказала. Ведь защитная броня насмешливо-циничного отношения ко всему окружающему, которую я так долго и старательно возводил вокруг своей души, казалась мне непроницаемой для чьих-либо высказываний, сколь бы враждебными они ни были. Но принцессе удалось без всяких усилий ее пробить и поразить меня в самое сердце. Разумеется, я не подал виду, что задет, и отвечал ей спокойно и даже весело:

— Здорово, наверное, быть принцессой и вдобавок всезнайкой!

— Каждому свое, — пожала плечами принцесса Энтипи. — Пустоголовые оруженосцы тоже для чего-нибудь нужны на свете.

Я не нашелся с ответом на это замечание, и некоторое время мы ехали молча. От нечего делать я стал озираться по сторонам и неожиданно заметил, что старик Умбреж нетерпеливыми жестами пытается привлечь мое внимание. Я с неохотой повернул голову в его сторону. Рыцарь погрозил мне кулаком, потом легонько постучал по своим сморщенным губам кончиком указательного пальца. Все ясно. Он считал, что я не должен хранить столь долгое молчание, потому как мне надлежит развлекать ее высочество. Да, уж я бы ее развлек… Ударом увесистой дубинки по голове! Только это вряд ли пришлось бы по душе королю с королевой. Да и нам с Умбрежем могло бы испортить придворную карьеру. Вздохнув, я повернул к принцессе голову и с любезной улыбкой сказал:

— Вы прекрасно держитесь в седле.

Она неожиданно насупилась.

— Вы хотите сказать: для женщины вы не так уж плохо ездите верхом, ведь так?

— О, прошу вас, не надо выискивать в моих словах скрытый смысл! Я имел в виду только то, что произнес: вы отличная наездница. Прямая мужская посадка, никаких этих дурацких дамских седел… Бог мой, я вам комплимент сделал, а вы…

— Не нуждаюсь в ваших комплиментах.

— Ну так больше вы их от меня и не дождетесь.

И тут я твердо решил больше рта не раскрывать на протяжении всех оставшихся четырех дней пути. Разве что мне кто-нибудь насильно разожмет зубы острием кинжала.

Солнце неторопливо совершало свой путь по небосклону, и когда оно начало уже клониться к западу, Энтипи неожиданно обратилась ко мне:

— Благодарю вас.

Случилось это во время привала. Сэр Нестор приказал отряду спешиться на берегу небольшого лесного озерца, чтобы лошади могли отдохнуть и напиться, а люди — размять усталые ноги. Я полулежал на траве, привалившись спиной к толстому ивовому стволу, и швырял камешки в середину озера. Там, куда они падали, я отчетливо себе представлял надменное личико принцессы, и мне это доставляло мрачную радость. И вдруг в самый разгар этого занятия прямо над моим плечом прозвучало ее: «благодарю вас».

Я оглянулся. Она уставилась на меня своим холодным, надменным взглядом, сразу навевающим мысли о демонах, которые, поди, играют в салочки в недрах ее сознания.

— Рад вам служить, — машинально ответил я и лишь после, поразмыслив, спросил: — А за что, собственно, вы меня благодарите?

— За верховую прогулку, — улыбнулась она и мечтательно прибавила: — У меня был хороший учитель.

— Понятно. Его вы, полагаю, тоже подожгли? — И с этими словами я швырнул в ее воображаемое лицо посередине озера еще один камень.

— Нет. Он скоро должен за мной явиться. До замка я с вами не доеду.

Это заявление заслуживало того, чтобы метнуть еще несколько снарядов вслед за предыдущими. Все до единого попали точно в цель.

— Вы в нем так уверены?

Энтипи кивнула:

— Разумеется. Он наверняка сейчас следит за нами. А потом выберет момент и увезет меня от вас, и мы будем жить в лесу и заниматься любовью, как дикие звери, на ложе из опавшей листвы, и травинки станут щекотать наши обнаженные тела, соединяющиеся в…

Я поднял руку, останавливая это словоизвержение:

— Довольно, я все очень наглядно себе представил. Вы так живо изобразили эту картину… Ай да принцесса! Надо же, у меня и в мыслях не было, что у вас на уме побег. Кстати, с чего это вы вдруг решили поделиться со мной своими планами?

— Потому что вы несносны.

— Понятно.

Она снова заговорила, и голос ее то повышался, то понижался, словно она пела песенку. Ну ни дать ни взять капризное, балованное дитя.

— Чтобы вы места себе не находили от бессильной злости, от досады, потому что благодаря мне заранее знаете, что должно случиться, но помешать этому не сумеете, а мой отец так на вас разгневается за то, что вы меня не довезли до крепости, что прикажет вам голову отрубить.

— Да я готов самолично снести ее с плеч, только чтобы больше не слыхать той чуши собачьей, которую вы бормочете!

— Что-о-о?! Вот как вы разговариваете со своей принцессой?!

Итак, ей все же удалось вывести меня из терпения настолько, что я буквально убить ее был готов.

— Нет, — сказал я, еле сдерживая злость, — я так разговариваю с сумасшедшими поджигателями. Так где ж вы с ним познакомились, с этим своим героем-избавителем?

— Недалеко от монастыря. Выполняла послушание — полола грядки. Работала в поле, как какая-нибудь крестьянка. Представляете?! Я полола! — Она повторила это слово так, словно то было название какой-то жуткой болезни, безжалостно убившей не только всех ее родных, но вдобавок еще и слуг и домашних животных, вследствие чего она, бедняжка, осталась одна-одинешенька на белом свете. — Я, принцесса, полола грядки! Только представьте себе!!

— Охотно, — ответил я со злорадной, торжествующей ухмылкой.

Она проигнорировала мой сарказм и, обхватив руками плечи, предалась воспоминаниям, которые, вне всякого сомнения, не имели ничего общего с действительностью, а являлись всего лишь плодом ее воображения:

— Он не знал, кто я такая. И горячо меня полюбил, приняв за крестьянку. Я только недавно ему открылась… И он поклялся, что увезет меня с собой, и мы будем вечно любить друг друга, и счастью нашему не будет конца.

— Здесь у вас некоторая неувязка, — поправил ее я. — Жизнь вечной не бывает. А вместе с ней, хотя, как правило, гораздо прежде, кончается и любовь. Какое уж тут счастье, согласитесь.