В моей пьяной голове зароились мысли, что опять возвращаюсь на фронт и неизвестно, что со мной будет, что еще не знал женщин… Слышанные мною рассказы о случайных встречах и легких "победах" тоже не прошли даром. Протянул руку и погладил девушку. Она не оттолкнула меня. Я стал смелее. Она молчала.
А мне уже стало ясно, что зря это затеял. Потеря крови при ранении, досрочная выписка из госпиталя и, возможно, самогон сделали свое дело… Может, сказалось и то, что, несмотря на многое, слышанное мной, сам я представлял любовь совсем иною и поэтому не только физически, но и психологически не был подготовлен к этой случайной ночи.
Позднее, когда уже был в дивизии, ко мне пришло письмо с нарисованным разноцветными карандашами цветком на конверте. Она предлагала переписываться. Я оставил письмо без ответа…
Утром капитан и я простились с танкистом, его матерью, односельчанами, пришедшими проводить нас, и ушли на станцию.
В Брест добрались вечером и постучали в первый попавшийся дом около вокзала. Хозяйка, узнав, что хотим переночевать, завела в небольшую комнату без мебели. Прежде чем попасть в нее, прошли через роскошно обставленную гостиную. Уходя, хозяйка спросила, не постелить ли нам чего на пол. Мы отказались – есть шинели.
Мы уже привыкли, что стоило зайти в любой дом в освобожденной от фашистов деревне, и нам всегда были рады. Если шло к ночи, старались уложить спать на лучшую постель. Обычно мы отнекивались; было привычнее спать на земле или на полу, да и одежда наша не отличалась чистотой. Угощали нас, чем могли, часто отдавая последнее. А тут…
Утром я получил в комендатуре сухой паек – сухари и селедку, сделал в санчасти перевязку и потопал к месту отдыха дивизии, которая располагалась километрах в двадцати от Бреста. Идти пришлось через лес, поражавший исполинскими деревьями. Не торопясь, прошагал километров пятнадцать-двадцать и попал в небольшое местечко, вблизи которого стояла дивизия. За ним снова начинался лес. Дойдя до него, понял: в комендатуре меня подвели. Да, дивизия стояла тут – это было видно по оставшимся шалашам, землянкам, следам машин и орудий. Но сейчас здесь никого уже не было.
Я не стал возвращаться на ночь в Брест. Когда до города оставалось километров пять, свернул с дороги в лес, нашел место посуше, нагреб листьев вместо постели, разложил на них шинель и лег спать.
Утром в комендатуре сказали, что надо ехать в Белосток. Опять выдали сухой паек. На сей раз – сухари и свиное сало. Я сел на открытую платформу товарняка, отправляющегося в Белосток. Поезд буквально тащился. Вместо обычных рельсов на пути лежали отрезки, положенные на половинки шпал. Немцы, отступая, пропахали путь специальным плугом, прицепленным к поезду, который переломал шпалы пополам. Потом рельсы подорвали во многих местах толом. Телеграфные столбы тоже свалили толовыми зарядами.
Со мной на платформе ехали две польки: мать и дочь. Мы разговорились, хотя не очень хорошо понимали друг друга. Я первый спросил, куда они направляются. Мать сказала, что собрались в деревню к родственникам, там сытнее. Потом разговор перешел на ее сына. Его совсем недавно взяли в армию, он попал в зенитные войска, учился в военной школе в каком-то тыловом городе России, где готовили зенитчиков. Обе они говорили с таким волнением, вспоминая, как молод, слаб и неопытен их бедный мальчик, что я невольно поинтересовался, сколько ему лет. "Двадцать четыре!" – ответили мои попутчицы. Значит, старше меня на год. Но у меня за плечами уже были годы войны и два ранения, а тут – есть о чем волноваться! Я успокоил женщин, сказав, что пока их мальчик учится, война придет к концу. Разговаривать с ними меня больше не тянуло…
В Белостоке оказался поздно ночью, и то благодаря коменданту какой-то станции, который посадил меня в набитую мебелью грузовую машину. В кузове вместе со мной ехал пожилой поляк, работник местного мебельного предприятия. Он пригласил к себе переночевать в большой многоэтажный дом недалеко от вокзала. Ночью я проснулся от бомбежки. Прибежал поляк и сказал, что в подвале дома есть убежище, что надо укрываться там, и он идет туда. Мне очень не хотелось вылезать из мягкой теплой постели. Бомбили не так уж близко. Я поблагодарил его, сказал, что это не опасно, и продолжал спать.
Утром в комендатуре Белостока я узнал, что наша дивизия только вчера погрузилась в эшелоны и отправилась в Псков. Опять получил сухой паек салом и сухарями и пошел на вокзал, но уехать не сумел, хоть и пробыл там целый день. Поляка беспокоить не хотелось, он и так много сделал для меня. Неподалеку от вокзала постучал в первый попавшийся дом, где светились окна, да там и заночевал.
В Псков приехал часов в двенадцать ночи, идти в комендатуру было бессмысленно. Шел дождь, и я побрел в поисках хоть какого-нибудь укрытия. На поле, за разрушенным зданием вокзала, увидел свет. Подойдя поближе, разглядел вход в землянку. У печурки сидела женщина со спящей девочкой на руках. Я попросил разрешения войти, чтобы спрятаться от дождя. Сел к печурке и стал подтапливать. Женщина, прислонившись к стене землянки и не выпуская из рук девочку, заснула. Так втроем и скоротали мы эту ночь.
В комендатуре мне назвали место сосредоточения дивизии – латышскую деревню недалеко от озера Алуксне. Добираться туда можно было поездом, затем, если повезет,- попутной машиной. Надежнее всего – пешком. Пришлось выбирать последнее. Я заболел. Несколько дней шел пешком и почти ничего не ел.
На двадцатый день после выписки из госпиталя я, наконец, достиг цели своего "путешествия" – хуторка из двух убогих домишек. Зашел в ближний. Мебели почти никакой. Хозяин – старый латыш – принес соломы. Я лег и заснул. Проснулся от света карманного фонарика, направленного в лицо.
– Да это же Борис! – услышал изумленный возглас Мартынова.
Так закончилась моя многодневная "погоня" за дивизией. Все-таки я не только нашел ее, но и явился раньше всех на новое место сосредоточения! Однако общий баланс был не в мою пользу. Когда заканчивалось мое лечение в госпитале и начиналось "путешествие", дивизия была на отдыхе. Ее вывели из боев через несколько недель после моего ранения. Бойцы и офицеры успели отдохнуть, а я только "приходил в себя".
Сутки провел в дивизионе, где служил Мартынов, немного отдохнул и поехал на велосипеде в штаб полка, чтобы доложить о своем возвращении. Следовало еще зайти в санчасть и сделать последнюю перевязку. Велосипед дали мне разведчики Мартынова, В детстве я очень любил кататься на велосипеде. Когда мы жили в Родниках, а я учился в пятом классе, отец купил мне и Леве старенький, прошедший огонь и воду велосипед с отчаянно провертывавшейся втулкой заднего колеса. С горем пополам мы научились на нем ездить, десятки раз собирали и разбирали его, пытаясь привести в порядок мучившую нас втулку…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});