за шею, легко удерживая над землей. Она бьется об него крыльями, но без толку, тот даже не морщится. Богдан, рассвирипев, бьет демона в морду, усилив кулак свечением.
— Нет! — я пытаюсь его остановить, но поздно.
Хренов влюбленный герой! Высший от удара только чуть наклоняет голову, но глаза его темнеют. Он свободной рукой отталкивает Покровского, вскрывая тому живот.
Здоровяк оседает на пол, из его раскрывшейся руки выпадает артефакт и катится прямо ко мне. Ольга пытается уже не отбиться, а вырваться и улететь, но демон не выпускает добычу. Хаос впивается в принцессу, ломая той крылья.
По залу разносится звенящий крик боли, а я смотрю на бесполезный Светлячок. Высший питается силой и направлять ее в него не просто бесполезно, а еще и вредно. Я, стараясь не смотреть на Богдана и кровавое месиво на его теле, быстро оглядываюсь.
Пустынники вырублены, надеюсь что не насмерть. Но в любом случае они сейчас не помогут. Володя отключился от первого же удара. Целитель ползет на трясущихся руках к Покровскому. Времени останавливать и его у меня нет.
Игнат на пределе, еле светится. Рыжий отрешенно сидит у дальней стены, его приложило головой — на шее много крови. Я перехватываю перепуганный взгляд Панаевского. А вот твоя сила, младшенький, может и сработать.
Хватаю артефакт и бегу к нему. Он отшатывается, но я ловлю за рубашку.
— Один шанс, Глеб, — я киваю на обмякшую Ольгу. — Защитить императорский род.
Спасти принцессу, это конечно святое. Но я думаю и о том, что после нее очередь дойдет до нас всех. Панаевский издает какой-то писк, но встряхивается.
— Мне не пробиться через его защиту, никак, — едва слышно произносит он.
— Пробьемся! Атакуем вместе! Давай, соберись! — я уже ору, не скрываясь.
Высший на нас пока не обращает внимания, мы для него не угроза. У наследницы влекущей его императорской крови силы много, но ее надолго не хватит. Немного взбадриваю Глеба порцией звериной ярости.
Только бы сработал артефакт. Концентрируюсь на нем, запуская силу. Только одну силу — тлеющих символов ифритов. Отделить их сейчас несложно, остальные на исходе и не сопротивляются.
Артефакт нагревается, обжигая ладонь. Я ору «давай!» и мы бьем одновременно. Символы загораются, превращаясь в лаву, а сила Панаевского переплетается с ними. Я удерживаю ее, пока не время для атаки, опять впустую уйдет.
Горящие символы влетают в Высшего и он издает звук, похожий на удивленный вскрик. Ага, получай, скотина! Я то знаю, как они прожигают шкуру. Любую шкуру.
Перед глазами мутнеет от перерасхода сил, но я со злобным оскалом наблюдаю, как символы вплавляются, погружаются в плоть демона. Пробивают защиту. И отпуская силу Панаевского.
Глеб приваливается ко мне, а я к нему, и только это нас удерживает на ногах, пока его дар находит сердце твари и дерет его когтями. А символы ифритов, проев шкуру, набрасываются на хаос, текущий вместо крови.
Высший отпускает Разумовскую, поворачивается к нам. О да, в его жутких глазах появляется понимание. Не страх, но и так хорошо. Нечем тут подкрепиться, теперь ты наш ужин.
Демон делает шаг в нашу сторону, поднимает руку. Панаевский вздрагивает и, отпуская все что осталось, падает на пол. Изнутри Высшего слышится булькание и он заваливается на спину, вскинув руки.
Я падаю гордо, последним. Бьюсь головой о костлявый локоть Глеба и уставляюсь в потолок. На нем завораживающе мечутся отблески огня.
В реальность меня возвращают стоны и всхлипы. И дрожащий голос Олега:
— Давай, давай, давай…
Целитель нависает над Богданом, его руки на животе, уже по локоть в крови. Сияние силы трепыхается, как пламя факелов. Я ползу к ним на карачках, не надеясь на свои ноги.
— Я не могу, Игорь, — Олег почти плачет, заливая силу в здоровяка. — Он умирает. А я… Мы еще не в безопасности. Я потрачу всю силу. Что мне делать?
Я даже не оглядываюсь, запускаю поиск живых. Самый слабый отклик от Богдана, он почти за порогом. Остальные ранены, но справятся. Разумовская обессилена, но в обычном обмороке, ее сердце бьется равномерно.
То ли я перекушал силы Высшего, то ли начал чувствовать при помощи поиска, что там у людей, внутри. Бррр, надеюсь второе и я просто прокачался.
— Спасать друга, — принимаю я решение за целителя.
К демонам все инструкции и порядки. Если его можно спасти, то нужно это делать. Саницкий смотрит на меня с благодарностью. Хтонь с ними, пусть мне выговор потом делают.
Отползаю к командиру, трясу его. Не помогает и я решаюсь на воскрешающий удар. Меня слегка заносит, я смазано попадаю по уху, но старлей подскакивает, хватаясь за автомат.
— Свои! — спешу я его остановить, не хватает мне эпической смерти от пули после такого. — Завалили урода, все хорошо.
Командир со стоном берется за голову, потирает ушибленное ухо, осматриваясь. Паладин, шатаясь, бродит по залу, приводя в чувства остальных. Он произносит краткую молитву и призывает свет, выводя людей из беспамятства.
— Демонов мне в зад! Белаторский, я что, все проспал? — бесится старлей.
— Можете поблагодарить богов, что так. Иначе смертей было бы больше.
Пустынник мрачнеет, глядя на паладина с раскуроченной грудью. Переводит взгляд на меня:
— Нам нужно убираться отсюда. Ты сможешь найти дорогу? Только теперь точно на базу.
Что-то мне подсказывает, что смогу. И что сюда мы попали не просто для того, чтобы сдохнуть. Я призываю силу, запас который прилично пополнился. И думаю о нашей палатке, теперь точно кажущейся настоящими хоромами.
И путь сразу находится. Я вижу, что буря уходит на юг и мы у ее края. Идти прилично. Но если мы двинемся в ту сторону, а буря в обратную, то к утру дойдем. Низшие маленькими точками хаоса разбежались подальше. Всех мы не добили, но больших скоплений на пути я не нахожу.
— Есть, — я улыбаюсь от души.
Хаос, проклятый сумрак, растворяется. Не исчезает, но больше нет гнетущего давления. Его словно уносит вместе с песком куда-то вглубь пустыни. Там, далеко-далеко, есть что-то еще. Неприятное, колючее.
— Как раненый? — командир удовлетворенно кивает мне и переключается на целителя.
— Ему нужно немного восстановиться, прямо сейчас его нельзя перемещать, — Олег буквально отваливается от Богдана, усаживаясь рядом. — И мне тоже.
— Хорошо, понял, — старлей сосредоточенно кивает, хмыкая. — Час на отдых и выступаем.
Я с ненавистью смотрю на то, что осталось от твари, чуть не положившей нас всех. Тело демона, такое похожее на человеческое, не рассыпалось, так и осталось в прежнем виде.
Мне бы сейчас добротный меч… Хм, а ведь Покровский делал из силы