без башмаков с важностью сидел в седле без стремян, сжимая бока коня хилыми коленками, красна девица усмехнулась и поскакала дальше.
Вот это было ошибкой. В следующий же миг за спиной вдруг раздался свист, и на плечи ловкой наездницы опустилась петля аркана, конец которого был привязан к седлу серого коня. Рывком затянув петлю на шее красавицы, мальчик сразу погнал своего жеребца галопом, и Василиса Микулишна, неизящно вылетев из седла, с пронзительным визгом поволоклась по траве за серым конём. Её спасло то, что пегий конёк был невысок ростом, и то, что она в начале падения умудрилась крепко схватить верёвку руками. Кабы она этого не сделала, её мудрая голова едва ли осталась бы на плечах. Но от унизительного и наглого похищения босоногим мальчишкой это красавицу не спасло. Серый конь с убийственной быстротой волок её по земле через поле к лесу. Что было делать? Мудрость дала совет закрыть рот да крепче держать верёвку. Перестав выть и изо всех сил уцепившись пальцами за аркан, жертва похищения поклялась всем Небесным силам, что до замужества сохранит свежие руины девичьей чести, если ужасный мальчишка прекратит бить пятками коня. И Бог ей поверил. Большой серый жеребец вскоре перешёл на мелкую рысь, а затем – на шаг. И вдруг половчонок, на один миг обернувшись, крикнул:
– Эй, ты! Подчиняться будешь? Или тебя удавить петлёй?
– Я на всё согласна! – хрипло отозвалась девица-разумница, с мольбой глядя на смертоносные пятки маленькой сволочи, – не гони своего коня! Пожалуйста, не гони!
– Хорошо, – сказал похититель, – сейчас я с коня сойду. Но если ты попробуешь петлю снять – я свистну, и конь поскачет галопом! И будет он до леса скакать, а потом вернётся. Ты поняла?
– Поняла, – простонала пленница. И мальчишка резким рывком поводьев остановил серую скотину. Мудро уткнувшись лицом в траву, похищенная красавица широко раскинула руки. Стыд был велик. Но куда деваться, если уж умудрилась попасть в петлю?
Соскочив с коня, щуплый половчонок к ней подошёл, велел ей завести руки за спину, и связал их крепким шнурком, который достал из кармана драных штанов. Потом велел встать, и, опять вскочив на коня, погнал его мелкой рысью. Премудрая Василиса Микулишна, как коза на привязи, побежала вслед за конём туда, куда не хотела – к дикому лесу. Вскоре она стала задыхаться. Ей на глаза тёк пот.
– Помедленнее! – взмолилась она, следя за верёвкой, которая соединяла её с конём, – аркан натянулся! Скоро не выдержу, упаду!
– Тогда приторочу тебя к седлу, – пригрозил мальчишка, – будешь висеть, как мешок с овсом – башкой и ногами вниз, задом кверху! Лучше беги, так легче коню.
Пленённая барышня затряслась от бессильной злости.
– Кто ты такой? – вскричала она, стараясь не отставать от лошади, чтоб верёвка не натянулась, – чего ты от меня хочешь? Жениться на мне решил? Об этом ты даже и не мечтай! Не буду жить в юрте, не стану доить кобылу! Не подчинюсь щенку половецкому! Лучше смерть!
– Да больно ты мне нужна, – был ответ, – если я когда-нибудь захочу жениться, то возьму девку, а не вдову, которая вдвое старше меня! Лучше замолчи, а то я подвешу тебя к седлу.
– Вдову? – растерянно повторила девица, – я – вдова?
И тут её осенило страшное подозрение. А до леса, тем временем, оставалось не больше трети версты. Тощий половчонок, что-то гнусавенько напевая, гнал коня к просеке.
– Дурачок! – истошно заверещала пленница, побежав за конём быстрее, – сними с моей головы платок! Ты видел моё лицо только против солнца! Я не Забава Путятишна, я – премудрая Василиса, старшая дочь Микулы Селяниновича!
– Вот я тебе заткну сейчас рот твоим же платком, – разозлился мальчик. Вновь осадив коня, он спрыгнул на землю, – и будешь ты у меня в тороках висеть, как мешок с верблюжьим навозом! На четвереньки вставай!
Но мудрая Василиса успела встать только на коленки. Решительно подбежав к красавице, половчонок сорвал с её головы платок. При виде её длинных, чёрных кос, скрученных узлом пониже затылка, его узкие глаза сделались вполне европейскими. С полминуты он стоял молча, а потом бросил платок на землю, затопал пятками, заругался по-половецки и стал снимать с шеи Василисы аркан. Она, свирепея, молча плевала ему в лицо. Развязав ей руки, глупый мальчишка бросился к своему коню. Вскочив на него, он возобновил путь к лесу уже галопом и скрылся из виду, затерявшись среди дубов на опушке.
Вот так премудрая Василиса Микулишна искупалась. Но не в реке, а в своём поту. Однако, она даже не подумала освежиться в Почайне. Ну её к чёрту! Вновь повязав проклятый платок, она вволю напилась студёной водицы и со всех ног бросилась обратно, к холмам, чтоб найти коня. Тот, к счастью, не ускакал. Он ел одуванчики у берёзок. Сев на него, дочь богатыря поскакала в Киев. Ей оставалось только повеситься, если вдруг кто-нибудь пронюхает, как она целую версту бежала вслед за конём на аркане. И ладно бы на коне сидел добрый молодец с богатырским мечом! Но ведь, твою мать, мальчишка! В драных штанах! И без башмаков! Да уж, отличилась так отличилась.
– Василиса, да ты чего вся в грязи? – удивились отроки возле склада, взяв у неё пегого коня, – в болоте купалась, что ли?
– Нет, ничего подобного не было, просто на обратном пути ваш дурацкий конь меня сбросил в лужу, – дала ответ премудрейшая и помчалась к лютому кабаку, чтоб убить Евпраксию. Но дорогой возникла мысль – а предлог? Ведь правду сказать нельзя! Пришлось Василисе войти в кабак полностью растерянной и подавленной.
Но, при виде того, что происходило там, в кабаке, её грустные глаза прояснились. Чурило и Чуденей! Они были здесь! Из этого следовало, что стыдно сегодня будет не только ей. И что же происходило? Пьяненькая Евпраксия, барабаня пальцами по столу, вела тонкий спор с расстригой Серапионом. Видимо, тот недавно пришёл, проведав, что она здесь. Спорили они о Святом Писании. Их беседу очень внимательно слушал старый лапотный волхв с густой белой гривой и бородой до пояса. Он сидел за другим столом, среди мрачных личностей с топорами и тесаками. Известный киевский вор по имени Чуденей, не боясь двух своих любовниц, крепко уснувших за самым дальним столом, нежно обнимал Евпраксию сзади и целовал её шею. Его побратим Чурило, расположившись поблизости, с той же нежностью тискал сидевшую у него на коленях глупую Светозару, сопровождая погибельеё души такими речами:
– Лебёдушка моя белая! Ты ведь знаешь, как я тебя люблю! Раскрой уста свои сахарные, красавица, покажи мне свой язычок!
– А ничего более не раскрыть? – мяукала Светозара, гладя русые кудри хитреца пальцами, на которых сияли