Читать интересную книгу Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера - Юрий Слёзкин

В целом новые промышленные предприятия были малопривлекательны для охотников и собирателей. Как сказал один получивший российское образование тофалар, «тофаларцы в работах на приисках участия еще не принимают ни как рабочие, ни как разведчики. Недрами гор они не интересуются»{1067}. Русские, которые интересовались недрами земли, не всегда были желанными гостями. Коркодонские эвенки отказались служить проводниками у групп геологов, заявив: «Горы наши, камни наши, река наша — нечего им ехать и смотреть»{1068}.

Но геологи ездили и смотрели, и так же поступали многие геодезисты, шахтеры и поселенцы. Вокруг золотодобывающего центра в бухте Нагаева новопоселенцы убивали оленей, грабили продовольственные запасы и выжигали тайгу, вынудив кочевников уехать, а местную культбазу — закрыться{1069}. На дороге Дудинка — Хатанга местных долган, ненцев, эвенков и нганасанов заставляли перевозить государственных чиновников и коммерческие грузы. Поездка в оба конца занимала от трех с половиной до четырех месяцев во время зимнего охотничьего сезона, и с 1930 по 1932 г. удельный вес людей, вовлеченных в перевозки, возрос с 41 до 71%. В тот же период количество оленеводов сократилось почти до 46%{1070}.

У эвенков Нижней Тунгуски отобрали оленей, а население Камчатки в результате оптовых операций АКО лишилось рыбы{1071}. На Оби 14% всех коммерческих рыболовов были ссыльными, а 70% — крестьянами, завербованными в южных регионах{1072}. На золотых приисках Витимо-Олекминского района ссыльные составляли 50% рабочей силы{1073}. Туземцам приходилось уступать место пионерам индустриализации — иногда буквально в своих собственных домах. Из 196 тыс. «кулаков», высланных на север Тобольского края, 33 тыс. оказались в Березовском и Сургутском районах. «Завезенные кулаки были разбросаны где попало, там, где уполномоченному рыбтреста показалось подходящим поставить тоню, или там, где уполномоченному лесзаготхоза приглянулось начать лесоразработку»{1074}. Некоторых из них летом размещали в зимних землянках хантов, а с приходом зимы переселяли в хантыйские летние чумы — «без всякого учета интересов туземцев» (не говоря уже о жизни ссыльных){1075}. Согласно одному отчету, «спецпереселенцы[91] в своей массе не только утесняют трудящихся туземцев путем захвата угодий, жилищ, но и заражают их всевозможными инфекционными болезнями: сыпным тифом, дизентерией, скарлатиной и т.д., чрезвычайно трудно переносимыми туземным населением, о чем свидетельствует высокий процент заболеваемости и смертности»{1076}.

Перемены, связанные с соседством золотого прииска, описывал тофаларский студент И. Тоболаев:

Были у нас и тяжелые случаи в нашем быту. Вот, например, один комсомолец, молодой парень, был в городе и заразился половой болезнью. Заразился сам да заразил ею еще ряд девушек. Когда мы это обнаружили, стали лечить больных, а этого комсомольца будем судить со всей строгостью показательным судом. Это первый случай, когда половая болезнь занесена в наш тофаларский народ.

Минувшей осенью произошло еще одно небывалое в нашем районе событие. Один парень во время сбора кедровых шишек изнасиловал девушку. Этого у нас никогда не было. Этот случай возмущает наш молодняк и стариков. Мы встали на путь опять-таки показательного суда, чтобы разъяснить и искоренить подобного рода зло с корнем.

Была у нас еще одна неприятность. Живем мы тихо, вино у нас запрещено пить, ни драк, ни воровства не знаем. Был у нас, однако, при тузсовете милиционер из русских, больше для формы, чем для надобности. Вот он-то сам и доставал с золотых приисков или откуда еще водку и пьяный производил беспорядок. Мы его судили за это в суде показательным судом{1077}.

Показательные суды не очень сильно помогали. Вскоре четырнадцать (из 439) тофаларов умерли от алкогольного отравления{1078}.

Комитет Севера оказался в трудном положении. Из всех отчетов явствовало, что малые народы нуждаются в защите, причем в большей степени, чем когда-либо прежде. В который раз формулируя традиционную политику Комитета, Скачко предупреждал, что массовая колонизация и ускоренное промышленное развитие «могут повести к уничтожению народов Севера, этих лучших использователей северной природы»{1079}. Но массовая колонизация и ускоренное промышленное развитие были официальными догматами веры, и их следовало принимать как данность. «Конечно, никто не собирается утверждать принцип “Север для северян”»{1080}.

Налицо было противоречие из числа тех, которые коммунисты любили называть диалектическими: с одной стороны, «бешено-бурное развитие производительных сил крайнего севера», с другой — «крайне отсталые народности, доставшиеся нам от прежнего режима почти что на ступени позднего неолита; народности… не успевающие в силу своей крайней отсталости следовать в хозяйственном и культурном развитии за общими бешено-быстрыми темпами строящегося социалистического общества»{1081}. В одном из главных официальных заявлений о «великом переломе» Сталин разрешил все сомнения относительно первой части уравнения. «Иногда спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать»{1082}.

Означало ли это, что малые народы Севера «не могут быть немедленно включены в этот процесс», что они «отбрасываются в сторону»?{1083} Скачко и его товарищи из Комитета Севера так не думали. Предложенное ими решение состояло в безотлагательном претворении в жизнь политики национального районирования, старого проекта, осуществление которого постоянно срывалось из-за притока иммигрантов и нехватки топографов{1084}. Повышенный интерес к районированию был в равной степени уступкой неизбежности индустриального развития и попыткой положить ему пределы. Прежде всего это означало конец особого централизованного управления коренными народами Севера. Создание «национальных районов» ставило их в один ряд с прочими официально признанными меньшинствами и предназначало для них стандартное место в федеральной структуре. В терминологии Наркомнаца, проблему отсталости следовало решать путем присвоения северянам статуса полноправных национальностей. По словам Скачко, который одинаково горячо защищал обе части уравнения,

Советская власть ставит своей целью не сохранение народов Севера в их первобытном состоянии, в виде редких этнографических экспонатов, и не содержание их на роли иждивенцев государства на особо резервированных для них и отрезанных от прочего мира территориях, типа зоологических парков, но всесторонне культурно-национальное развитие и вхождение их в качестве равноправных (не только принципиально, но и фактически) членов и активных строителей социалистического хозяйства{1085}.

Создание национальных районов должно было убедить правительство в том, что никто не просит об особом отношении или о снижении «бешеной скорости». Оно должно было, по обещанию Смидовича, привести «к решительному подрыву унаследованного от прошлого отъединения малых народов Севера от остального населения на Севере», связать «эти народы со всеми другими народами СССР в деле социалистического строительства»{1086}.

В то же самое время руководители Комитета явно надеялись на то, что создание новых автономных районов обеспечит народам Севера некоторую степень защиты или хотя бы возможность планирования. Районирование должно было сопровождаться земельной переписью и распределением охотничьих и рыболовецких угодий по этническому принципу. Коренное население следовало отделить от некоренного, а там, «где необходимо», новоприбывшие подлежали выселению{1087}. (Эти меры должны были стать торжеством ленинской национальной политики, а не рецидивом антииндустриального «народничества».) Внутри районов малые народы должны были включаться в экономическое развитие: осторожно, постепенно и в плановом порядке. Главным опасением Скачко была не индустриализация сама по себе, а растущее применение труда некоренного населения. С его точки зрения, овладение новыми навыками было трудаой, но выполнимой задачей; полное выпадение из сферы государственной экономики означало верную смерть. «Развитие промышленности и сельского хозяйства на отсталых окраинах без вовлечения в процесс развития местного населения — представляет не социалистический, но капиталистический метод колонизации»{1088}. Чтобы социалистический метод увенчался успехом, малые народы Севера должны были научиться любить шахты, лесопилки и фабрики, но прежде всего они должны были стать более эффективными производителями продовольствия. Скачко, очевидно, исходил из того, что, поскольку на первых порах промышленных рабочих придется в любом случае привозить издалека, единственным способом предотвратить массовую иммиграцию русских был переход коренного населения на роль крупных поставщиков продовольствия. Чтобы достичь этой цели, хозяйство местных оленеводов должно было стать «рациональным», а это — в который раз — означало, что они должны учиться у «культурных кочевников» Швеции и Финляндии{1089}.