— Думаю, ужин пошел бы на пользу нам обоим, — ответила я.
Я не была голодна, просто я беспокоилась о Филиппе. Я чувствовала, что сейчас, как никогда, он нуждается в моей заботе. Он был передан на мое попечение.
Полагаю, у каждой влюбленной женщины наступают мгновения, когда ее любовь становится похожей на обоюдоострый меч, который ведет ее по пути еще большего самопожертвования до тех пор, пока она уже не в силах спастись от своего чувства. Я испытывала по отношению к Филиппу такую же нежность, такую же тревогу за его жизнь, как если бы он был моим сыном. Я прекрасно сознавала, чего ему стоило переступить через многолетнюю сдержанность. Он был измотан эмоционально, жизненные силы покинули его, он был бледен и казался уставшим.
Вошел дворецкий с подносами и спросил, что Филипп будет пить. Филипп вопросительно взглянул на меня.
— Думаю, нам не повредит шампанское, — сказала я.
Было нечто странное в том, чтобы пить шампанское в ночь смерти Элизабет — шампанское, которое всегда казалось мне вином радости и счастья. Но я знала, что Элизабет поняла бы меня и радовалась бы вместе со мной.
Глава 25
Как часто случается, реакция на эмоциональный шок приходит не сразу. Элизабет умерла во вторник, и только в пятницу утром, когда, проснувшись, я почувствовала головную боль, из-за которой не смогла открыть глаза, и ощутила ломоту во всем теле, я поняла, что природа берет свое.
На пятницу были назначены похороны. Я поехала вместе с Филиппом. Я стояла и наблюдала, как Элизабет опускают в могилу, ее последнее пристанище, расположенное на церковном дворе ее родового поместья в часе езды от Лондона.
После окончания панихиды суетящаяся и бесполезная леди Батли, в облике которой, как мне показалось, полностью отсутствовали следы скорби, пригласила нас на обед. Но я настояла на том, чтобы вернуться в город. В два часа мы с Филиппом сели обедать в Чедлей-Хаусе. Почувствовав себя ужасно разбитой, я сказала Филиппу, что поеду домой и прилягу.
— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил он.
— Голова болит, — ответила я.
Голова разболелась еще сильнее потому, что мне стоило огромных усилий сдерживаться на похоронах. Я ненавижу, когда люди устраивают сцены на публике. Когда зазвучал похоронный марш и священник начал читать молитву над узкой могилой, я стала думать, что теперь Элизабет освободилась от неприятностей и беспокойств, преследовавших ее на земле.
— Как бы мне хотелось знать, — в который раз сказала я себе, — что происходит после смерти. Если бы я только была уверена, что она обрела покой и счастлива!
Я чувствовала себя точно так же, как Филипп, который мучился от неспособности найти ответ на очень важный для себя вопрос.
Филипп отвез меня домой.
— Береги себя, Лин, дорогая, — проговорил он.
— Ты очень нужна мне.
Он поднес мою руку к губам. Его слова отозвались в моей душе трепетом: впервые в жизни он назвал меня «дорогая». Я знала, что с ночи шорника он стал относиться ко мне как к надежной опоре, он стал нуждаться во мне, между нами возникла близость, которой не было раньше. Я понимала, что это не любовь. Но я была довольна тем, что в его отношении появилась нежность и привязанность.
Я поднялась в свою комнату и, приняв аспирин, легла. Внезапно меня разбудил стук в дверь.
— Кто там? — спросила я.
— Приехала мисс Гендерсон, миледи, — ответил дворецкий. — Она говорит, что вы назначили ей встречу.
Я совсем забыла о ней.
— О Боже! — воскликнула я. — Попросите ее подняться. И подайте сюда чай.
Я с раздражением вспомнила о письме, которое написала старой акушерке. Как много времени прошло со вторника — с того дня, когда умерла Элизабет, когда между мной и Филиппом зародилось взаимопонимание. Я села, откинувшись на подушки. Мисс Гендерсон вошла в комнату, я протянула ей руку в надежде, что мое приветствие не покажется ей слишком сухим.
— Простите, что принимаю вас в своей спальне, — сказала я. — У меня страшно болит голова. Я собиралась отдохнуть. Мисс Гендерсон оказалась маленькой полной женщиной с совершенно белыми волосами, которые были уложены в соответствии с модой времен короля Эдуарда. На ней была фетровая шляпка, в руках она держала зонтик и плащ, хотя на улице стоял жаркий солнечный день. На груди большим полукругом лежала тонкая золотая цепочка от пенсне. Стекла очень сильно увеличивали ее глаза, которые оказались на удивление ясными.
— Я привыкла бывать в спальнях, — с улыбкой ответила она. — Вы очень любезны, что согласились встретиться со мной, леди Гвендолин.
— Спасибо вам за поздравление, — проговорила я. — Уверена, мама очень обрадуется, когда я расскажу ей о вас. Я собираюсь съездить домой на выходные.
— Надеюсь, вы напомните обо мне леди Мейсфилд, — сказала сестра Гендерсон. — Мы давно с ней не виделись.
— Кажется, вы в своем письме говорили, что ушли с работы, — заметила я. — Вам нравится жить в Лондоне?
— И да, и нет, — ответила она. — Надеюсь, вы правильно меня поняли. Я живу вместе со своей дочерью и зятем. Мне удобно, но я скучаю по работе. Тяжело бездельничать после сорока семи лет деятельной жизни.
— Да, должно быть, ваш образ жизни очень сильно изменился, — сказала я.
— Мне шестьдесят пять, но я не выгляжу на свой возраст, не правда ли?
— Нет, конечно, — вежливо промолвила я.
— Я помогла появиться на свет более тремстам детям, — заявила мисс Гендерсон. — И это только частная практика. Я не говорю о работе в больнице.
— И я была одной из них! — воскликнула я. — Под каким номером я шла?
— Ну, так сразу мне не ответить, леди Гвендолин. Мне надо свериться со своими записями. Все годы, что я работала, я вела дневник. Есть очень интересные записи. Я нередко думала о том, чтобы опубликовать их, но, думаю, это будет нескромно.
— Особенно в отношении тех, кто хотел бы держать обстоятельства своего рождения в секрете.
— Вам нечего беспокоиться по этому поводу, — проговорила сестра Гендерсон. — Так, насколько я помню, в следующее воскресенье вам исполнится девятнадцать?
— Признайтесь, что вы просмотрели свои записи, — сказала я. — Не пытайтесь убедить меня, что девятнадцать лет спустя вы помните эту дату.
— Нет, конечно! — призналась она. — Хотя тут нет ничего сложного. Вы родились в воскресенье.
— Серьезно? — удивилась я.
— Я вспомнила об этом, когда читала свой дневник, — объяснила она. — Я только что пришла домой после родов, которые принимала в субботу. Я жила с родителями в Перлей. А в воскресенье утром мне позвонил доктор и попросил срочно приехать. Мне пришлось довольно долго добираться до Вест Энда: в 1920 году поезда по воскресеньям ходили не так, как теперь!