После того, как англичан разбили, Жюсс остался не у дел, да еще вдобавок с искалеченной ударом боевого цепа рукой. Дом его сгорел, все деньги, скопленные за четверть века службы, пропали. Ни семьи, ни даже близких родственников Жюсс не имел, на службу немолодого калеку никто брать, само собой, не хотел, и несколько лет бедняга перебивался, чем Бог пошлет. Приходилось даже просить милостыню. Начало мятежа застало его в Шампани, где он, чтобы не умереть с голоду, промышлял браконьерством.
– Однажды от смерти чудом ушел, – вспоминал гасконец, – егеря с собаками меня травили, чуть-чуть не разорвали.
К мятежу он присоединился, не задумываясь, одним из первых. При воспоминании о том, как впервые увидел Дьяволицу, он, не стыдясь, прослезился.
Теперь под его началом было почти полторы тысячи лучников и арбалетчиков.
Между делом, по ходу их беседы, в трапезной появлялись подчиненные Жюсса (между прочим, отныне и Кера) за распоряжениями. Гасконец коротко представлял им Кера, те приветствовали его, либо по привычке кланяясь, либо фамильярно похлопывая по плечу. Никто не задавал вопросов, даже не выказывал особого изумления, словно королевские капитаны приходили к ним ежедневно. Затем Жюсс вытащил его на улицу и повел показывать расположение отряда. На ходу он непрерывно тараторил, объясняя Жоржу его будущие обязанности.
– Прежде всего, брат, людей обучать надо. Храбрости нашим не занимать, а вот умения мало. Если б не Дева, да не Божья помощь – смяли бы нас королевские псы. В отряде, поверишь ли, двое из трех вообще лук или арбалет только сейчас впервые в руки взяли, а настоящих солдат раз-два и обчелся. Да и какие это солдаты, – жестикулируя, распространялся гасконец. – Никто, как следует, поправку на ветер взять не может! Поверишь ли, десятками браконьеры командуют, вроде меня!
Капитан хотел было уже упомянуть о двух своих спутниках, но что-то в последний момент удержало его. В самом деле, гораздо менее подозрительным будет, если он постарается пристроить их в войско мятежников позже и каждого порознь, не афишируя своего знакомства с ними. Вместо этого он рассказал о встрече с Арлетт Арасской, не скрывая своего глубокого удивления ее успехами.
– Ба! – усмехнулся гасконец. – Да у нее четыре с лишним сотни девок воюют. Увидишь сам – стрелы пускать научились не хуже нас с тобой. До чего дошло – уж и мужиков к себе не подпускают, хоть кое-кто и был… – он рассмеялся, сопроводив смех недвусмысленным жестом, – шлюхами базарными.
– Как хочешь, Жюсс, а по мне бабам на войне не место, – заявил уязвленный услышанным капитан. Хоть даже она будь какая ни есть храбрая да умелая, а баба – она и есть баба!
– Вот так храбрец объявился! – послышался у них за спиной высокий голос.
Кер обернулся. Несомненно, перед ним была одна из тех самых четырех сотен женщин, состоявших под началом бывшей хозяйки веселого дома. Это же подтвердил и Жюсс. Как-то странно переменившись в лице, он отвел глаза, пробормотав себе под нос что-то вроде: «А вот и их командирша».
Он, пожалуй принял бы ее за невысокого юношу, если бы не голос, да еще не ладонь, лежавшая на поясе, белая и узкая, хоть и сильная, несомненно принадлежавшая женщине.
На ней была легкая, тонкого плетения кольчуга, доходившая до середины бедер, мужские штаны в обтяжку и короткие сапоги с загнутыми носками. На поясе висел длинный охотничий кинжал, а за спиной – боевой лук со снятой тетивой. Но не это все было главное, не на это обратил внимание капитан прежде всего.
Голову женщины скрывало что-то вроде колпака или капюшона серого полотна спускавшегося до плеч и закрывающего лицо и шею – похожую одежду носили вроде бы женщины неверных в Магрибе и Египте.
Сквозь небольшую прямоугольную прорезь были видны синие молодые глаза и молочно – белая кожа лба и переносицы. Лишь по этому признаку, да еще пряди светлых слегка вьющихся волос, выбивавшейся из под нижнего края маски, можно было догадаться, что стоящая перед ним еще молода: лет двадцати трех – двадцати четырех.
Что-то было в ней такое, из-за чего подвыпивший капитан проглотил ядреное солдатское словечко, готовое сорваться с языка.
– Это, хм, мой новый лейтенант, – как-то не слишком уверенно произнес Жюсс. – Ты из королевских, храбрец-молодец? – сухо спросила незнакомка. Ее речь выдавала в ней чужеземку, но было непонятно – какому народу мог принадлежать этот странный свистящий акцент? Капитан молча кивнул. – Сейчас увидим, какой ты храбрый… Медленно, словно нехотя, женщина начала стягивать с головы колпак. Краем глаза Кер заметил, как Жюсс подался назад, зажмурив глаза…
…В своей жизни капитан Кер повидал немало страшных вещей, и хоть и не принадлежал к той породе бывалых людей, что любят к месту и не к месту похвалиться своей неустрашимостью, все же не думал, что может так испугаться. Потому что лицо, что было скрыто полотняной маской, не было человеческим. Казалось, на него взирает кошмарный демон, попущением божьим обретший плоть и кровь. Серовато– бурый, неживой цвет изрытой рубцами и шрамами кожи. Белесый высохший хрящ на месте вырванного носа, отсеченные уши, рот с напрочь срезанными губами кривящийся в какой-то жуткой усмешке. И нежная кожа лба вместе с васильковыми чистыми глазами только усиливала кошмарное впечатление.
Лишь несколько прядей длинных волос росли на голой коже черепа, сплошь покрытой страшными бугристыми шрамами от ожогов. Такие следы оставляет горящая смола или кипящее масло.
Должно быть, лицо Жоржа Кера сильно изменилось, потому что женщина рассмеялась – не дай Бог никому увидеть подобное. Капитан со страхом и отвращением заметил, как в глубине изуродованного рта шевелиться язык, напоминавший сизого слизня.
– Неохота снимать кольчугу, а то бы я показала тебе, место, где раньше росли мои груди. И то, другое – до которого вы, мужики, большие охотники. Там, правда, все криво срослось, так что оно не такое соблазнительное, как было раньше…
Натянув колпак, лучница, не оглядываясь, ушла прочь.
– Кто ж это ее так? – спросил Кер, вытирая пот со лба.
– Она из-под Брюгге, – тихо ответил Жюсс. Только она из всего предместья и осталась жива. – Слыхал, поди, что там творилось, когда ваши последнее восстание давили?
Капитан не только слышал, но и видел все это своими глазами, но предпочел промолчать.
– А ты крепок, брат Жорж, – похвалил его гасконец. Я вот до сих пор привыкнуть не могу. Иные вообще в обморок падают по первому разу.
Так, беседуя о том – о сем, они вошли под своды дворца герцога Нормандского, который занимали лучники Гасконца. В залах и коридорах прямо на полу расположились бойцы. Многие спали, не обращая внимание на окружающий шум. Жюсс показал ему небольшую угловую комнатку на втором этаже с одним окном – то ли жилище прислуги, то ли кладовку, объяснив, что она станет его жилищем. Все ее убранство составлял рассохшийся шкаф с одной дверцей, узкая монашеская кровать, колченогий стол и табурет.