Читать интересную книгу Музыка и тишина - Роуз Тремейн

Поэтому от самых Саянских гор люди на санях и на лыжах преодолевают тысячи миль пути, чтобы с наступлением весны прибыть в Данию. И когда вновь потекут воды Исфосса, их доставят в Нумедал, где их знания вернут копям жизнь.

Мартину Мёллеру Король пишет:

Остается только решить вопрос языка. Если лично Вы из преданности к Вашим людям и ко мне, Вашему Королю, изыщете какой-нибудь способ выучить русский язык, то, когда прибудут русские работники — если их не унесут в небо студеные ветры или не погребут заживо снежные лавины, — будете переводить то, что они говорят, и отдавать приказания шахтерам, которых можно нанять в Ваших краях. Тем самым Вы заслужите мою вечную благодарность.

Но, несмотря на то, что в королевской сокровищнице надежно заперта изрядная сумма в далерах, что планы, связанные с китобойным промыслом и новыми серебряными копями, медленно осуществляются. Король Кристиан часто думает о том, что денег ему не хватает, и не может отделаться от мысли, что в Кронборге под Парадными комнатами его матери скрыты столь огромные сокровища, что, если бы ему удалось до них добраться, он одним махом освободился бы от тяготящего его ярма бедности.

В Кронборг Король прибывает рано утром, когда еще не рассвело.

Королева София, чье лицо после беспокойной ночи еще не приняло приличествующий вид, сидит за серебряным самоваром и пьет чай. Ее седые косы не утратили упругости и блеска, и кажется, что волосы не выросли из ее головы, а крепятся на ней посредством булавок. Кристиан отмечает про себя, что она стара и одинока, что ее нельзя оставлять одну, и на какое-то время его охватывают сомнения.

Затем он зевает, словно устал не меньше матери, словно предпринял эту поездку против своего желания, и говорит:

— Матушка, я здесь, ибо пришло время, когда мы должны всем пожертвовать ради Дании. А также пришло время избавить вас от сокровищ, в которых у вас уже нет нужды.

Она медленно пьет чай. Ее лицо абсолютно бесстрастно. Руки, в которых она держит чашку, не дрожат.

— Слухи о моих сокровищах, — говорит она, — распустила ваша жена, это ее измышление. У меня ничего нет. Я живу рыбой из Зунда. Кому, как не вам, знать злой язык Кирстен, ведь вы сами слишком часто были его жертвой.

Король предпочел бы ничего не слышать о Кирстен, предпочел бы, чтобы ее имя и поведение поскорее забылись, однако он справляется с легким приступом боли, вызванным замечанием матери, и спокойно продолжает:

— Мне известно, что в Кронборге есть золото. Если вы покажете мне, где оно хранится, я возьму ровно столько, сколько необходимо — для моих китобойных судов, для новой экспедиции на серебряные копи и для незаконченных зданий в Копенгагене, — и оставлю сумму, которой вам хватит до конца жизни.

Королева София хочет сказать, что «хватит» — это понятие, о котором никому не дано судить кроме нее самой. «Хватит» предполагает предел, но такового не существует. «Хватит» — это гора, вершины которой невозможно достичь.

Но она молчит. Дотрагивается до самовара, проверить, не остыл ли он, и затем говорит:

— У меня есть мебель, картины. И гобелены. Уж не их ли вы намерены украсть?

— Нет, — говорит Кристиан, вздыхая.

— Тогда что же? Ложки? Веера? Мои драгоценности?

Король Кристиан встает.

— Я привез людей, — говорит он. — Мы осмотрим ваши погреба.

— Ах, погреба, — говорит Королева София. — Вы хотите забрать мое вино?

В погребах темно. Так было задумано.

Люди Короля держат факелы в высоко поднятых руках, и Кристиан, медленно двигаясь вперед, осматривает бочонки вина, которые многими рядами поднимаются под самые своды. Время от времени он останавливается и приказывает снять крышку с того или иного бочонка, чтобы проверить, действительно ли в нем вино, и вскоре винный запах начинает соперничать с запахом сырости и дегтя.

Король замедляет шаг и сам берет один из факелов, словно никто кроме него не может осветить то, что здесь непременно должно находиться. Он смотрит на пол. Его покрывает такой толстый слой пыли и грязи, что кирпичей почти не видно. Кристиан смотрит, нет ли в полу крышки люка — такой, как в его Vinterstue в Росенборге, — ведущего вглубь скалы, на которой построен Кронборг, но нигде его не находит.

Он садится на винную бочку. Впервые он задумывается над тем, не является ли рассказ о сокровищах Вдовствующей Королевы очередной ложью, одной из тех выдумок, которыми Кирстен в свое удовольствие потчевала его. Он посылает своих людей осмотреть остальные помещения замка, но сомневается, что они обнаружат спрятанные сокровища в спальнях или кладовках, и наказывает не слишком нарушать порядок в остальных комнатах.

Ему тепло от пламени факелов, он молчит и, обводя взглядом погреб, видит на стене собственную тень. Сотни раз ему грезилось скрытое в этих погребах золото — его блеск, его внушительный вес и массивность. Но здесь ничего нет: только пыль времени да запасы вина, слишком долго хранящегося в старых бочонках.

В карете, увозящей его обратно во Фредриксборг, он размышляет над тем, как ложь и уловки, которыми годы и годы его жена и мать, соперничая друг с другом, старались запутать его и поймать в свои сети, привели к тому, что зачастую он уже не знает, что истинно, а что иллюзорно.

Остановленные часы

В Сочельник Кирстен говорит Эмилии:

— Пожалуй, я выставлю туфлю, чтобы Святой Николай ее наполнил! Взрослым подарки гораздо нужнее, чем детям, и я не знаю, почему это мало кто понимает. Я попрошу Святого привести ко мне Отто.

Обе женщины смеются, после чего Кирстен объявляет, что ложится в постель, чтобы провести день в мечтах и дреме, и Эмилия остается одна.

День пасмурный и холодный. Эмилия надевает плащ и спрашивает у Эллен, можно ли ей взять лошадь, чтобы покататься в парке. Эллен играет в карты с Вибеке и отвечает, едва взглянув на Эмилию:

— Возьмите серого. Остальные для вас слишком сильны. Вибеке, твой ход.

Садясь в седло, Эмилия ощущает прилив душевных сил. Она пришпоривает коня и чувствует, что молодая кровь приливает к ее щекам. Она представляет себе день, когда навсегда уедет из Боллера далеко от фруктовых садов Тилсенов. И в конце путешествия ее будет ждать возлюбленный…

Ведь, несмотря на молчание Питера Клэра, несмотря на то, что ей известно про его былую связь с Графиней ОʼФингал, Эмилия упрямо продолжает верить в его любовь к ней… Она просто не дошла до нее, вот и все. Она не дошла до нее, потому что заключена в каком-то другом месте. Эмилия не может сказать с уверенностью, где находится это «другое место». Последнее время она думала, что это погреб в Росенборге, теперь, после отъезда Короля, совсем заброшенный, но хранящий во тьме своей слова и мысли, которые со временем снова будут произнесены. Проходят дни, недели, и погреб ее воображения становится все меньше и меньше похож на погреб и все больше и больше на уголок в сердце лютниста.

Она знает, что все это причуды, фантазии. Знает, что они принадлежат той стороне ее натуры, которая роднит ее с Маркусом — их общей склонности к мечтам и грезам — и которой так не доверяет и боится ее отец. В сотый раз за свою короткую жизнь Эмилия горько жалеет, что рядом с ней нет ее матушки. Карен помогла бы ей понять, чему верить, а что отбросить и забыть.

Эмилия направляет коня в лес, который тянется вдоль границы земель Йоханна Тилсена.

Она натягивает поводья, останавливает коня и спешивается. Затем ведет коня под буковыми и дубовыми ветвями, пока не доходит до ограды, разделяющей два имения. Она точно знает, где находится, и поэтому ей незачем останавливаться. Привязав коня к ограде, Эмилия перебирается через нее.

Кажется, что привели ее сюда мысли о Карен. Словно Карен сейчас рядом с ней, оберегает ее, делает невидимой, и, случись Йоханну, Ингмару или Магдалене проезжать мимо, они бы ее не заметили.

Эмилия идет к подножию дерева, туда, где много лет назад Карен показала ей один зарытый в землю предмет. Она находит камень и, опустившись на колени, среди опавших листьев и буковой шелухи роет им торфяную почву, от которой исходит запах былых, давно минувших времен, пока не касается руками чего-то твердого и тяжелого.

Теперь она копает осторожнее, медленнее. Сквозь полог голых ветвей у нее над головой начинает падать легкий снег, но она почти не замечает его. Ее колени совсем промокли. С границы Боллера доносится клекот фазанов. Грачи с громкими криками кружат над гнездами. Эмилия всем существом своим чувствует близость Карен, которая охраняет ее, с улыбкой наблюдая за ее работой; и ей кажется, что стоит только поднять голову, и она увидит вернувшуюся в этот мир матушку.

Из вырытой ямки Эмилия достает предмет размером и весом примерно с кирпич. Со всех сторон он, словно кожей, покрыт влажной землей. Она пальцами соскребает ее. И вот цифра за цифрой перед ее глазами проступает циферблат часов: некогда блестящий бронзовый корпус, черная на белом фоне эмаль римских цифр. И она вспоминает…