Читать интересную книгу Приключения Ричарда Шарпа. т2. - Бернард Корнуэлл

— Ну, кому ещё нравится английская одёжка?

Харпер во время драки успел вырубить приятеля Балена и тоже разжился ножом. Матросы ретировались. Бален сдавленно мычал у ног, и Шарп с мрачным юмором подумал, что теперь-то уж ссор точно не будет.

Ночью, сидя в гальюне на носовом выступе «Эспириту Санто», Шарп и Харпер обсуждали свои невесёлые дела.

— Может, тарабарщина шифрованная — работа длинноносого? — предположил Харпер.

— Нет, Батиста ни при чём.

— Неужто Бони[420]?

— Больше некому. — уверил его Шарп, машинально трогая медальон на шее, — Странное послание.

— Странное из-за кода?

Шарп кивнул. Подбрось письмо Батиста, оно не было бы шифрованным, оно прямо и недвусмысленно изобличало бы Шарпа во всех смертных грехах. Сам стрелок к рамке не притрагивался, не говоря уже о том, чтобы вкладывать туда послание от каких-то мифических лондонских торговцев. Следовательно, автор письма — Бонапарт. Но чудаковатым поклонникам, каким обрисовал подполковника Чарльза корсиканец, не пишут тайнописью. От всего этого за милю разило хитро закрученной интригой, но в чём она заключалась?

— Разве что подполковник Чарльз намерен помочь сбежать Наполеону со Святой Елены? — озарило стрелка.

Почему нет? Полководцы командуют армиями и в семьдесят, и в восемьдесят, а Наполеону пятьдесят два, самый расцвет. Обрети корсиканец свободу, и мир обречён минимум ещё на двадцать лет сражений и крови, славы и ужаса.

— Упаси, Господи! — прошептал стрелок.

Как там говорил Наполеон? Размётанные по свету тлеющие угли, подобные Чарльзу, Кальве, Кокрейну, ждущие человека, который придёт, соберёт их в кучу и раздует новый безумный костёр. Если так, стиснул челюсти Шарп, хорошо, что Батиста нашёл письмо.

— Но почему Наполеон выбрал посыльными нас?

— Вряд ли к Бони заезжает много народу, направляющегося в Чили. — пораскинул умом ирландец, — Я бы на его месте пользовался любой оказией. А, кроме того, позаботился бы сделать пару копий и послать с другими людьми. Глядишь, хоть одно, да попадёт к адресату.

Шарп похолодел. Слова Харпера подразумевали, что Чарльз получил весть от императора, и Наполеон на шаг приблизился к свободе. А сколько их, этих шагов, осталось? Стрелок помнил, как им с Люсиль пришлось бежать из Нормандии при вести о том, что Бонапарт покинул Эльбу и высадился во Франции[421]. Помнил, как тяжело налаживались после возвращения отношения с соседями, потерявшими братьев, сыновей, мужей под Линьи и Ватерлоо. Помнил и не хотел повторения.

Но судьба не спрашивала, чего он хочет, а чего — нет. Жестокой потехи ради она дала ключ к заговору императора и зашвырнула Шарпа на просторы Тихого океана. Шарп был на полпути домой, император — на полпути к свободе, и поделать с этим ничего было нельзя.

Часть 2

Кокрейн

Команда «Эспириту Санто» бредила Кокрейном. Говоря о нём, они крестились и принимались подсчитывать соотношение пушек, соотношение сабель; по всему выходило, что у «дьявола» нет шансов выстоять против «Эспириту Санто». Постоянные стрельбы и отработки абордажей утомляли, но, ворча и переругиваясь, экипаж понимал: без них «дьявола» не одолеть. Имелся и денежный интерес. Кокрейн захватил у испанцев пятидесятипушечник, переименовал в «О’Хиггинс» и сделал своим флагманом[422]. Обиженное начальство испанского флота назначило немалую награду за возвращение судна. Мечты о ней воодушевляли команду «Эспириту Санто», заставляя тренироваться до седьмого пота. Шарпа с Харпером, как новичков, оделили пиками и наказали в бою убивать всякого мошенника, дерзнувшего ступить на палубу фрегата.

— А можно ли вам доверять оружие? — поинтересовался капитан Ардилес, узнав, что англичанина с ирландцем определили к пикинёрам.

Ардилес, избегавший общества пассажиров, не чурался нижних палуб. Он с удовольствием спускался к пушкам и не воротил носа от кислого порохового перегара, пропитывавшего судно после учебных стрельб. В общении с командой он был прост, и матросы платили капитану обожанием и собачьей преданностью. Капитан Ардилес — настоящий моряк, гордо утверждали матросы, не чета иным расфуфыренным павлинам, не слезающим с мостика. Как-то остановившись около Шарпа и Харпера, капитан едко обронил:

— Слышал, вы уже завели друзей?

— Вы о Балене?

— О нём. Теперь держите ухо востро.

Случившееся с Баленом не особенно расстроило капитана, но он предупредил чужестранцев, что не все на борту относятся к инциденту так спокойно:

— У Балена есть дружки, и на память он тоже не жалуется.

Сразу после этого капитан и задал вопрос об оружии, но Шарп предпочёл отмолчаться.

Ардилес усмехнулся, присел на доски, сложенные между пушками и сказал:

— Между нами, вашей верности едва ли суждено подвергнуться испытанию. Кокрейн редко забирается на юг, и с каждым часом вероятность встретить его уменьшается. Впрочем, надежда есть. Не зря же мы старались, распуская слухи о якобы имеющемся на судне золоте. Может, клюнет.

— Якобы? — встрепенулся Шарп, — Золота на борту нет?

— «Сеньор», — мягко дополнил Ардилес, — «Золота на борту нет, сеньор».

Видя, что Шарп не спешит воспользоваться уставной формой обращения к вышестоящему, капитан вздохнул и, понизив голос, чтобы его слышали только Шарп с ирландцем, пояснил:

— Вы же сам — офицер, Шарп. Под вашим началом служили разные люди, нравились вы им или нет, от них вы требовали исполнения всех пунктов устава, в том числе и должного обращения. Я не требую ничего другого. На суше вы, может, и подполковник, но на моём судне вы — матрос-первогодок, а, когда матрос-первогодок упрямится, мне приходится выбивать из него дурь линьками. В отличие от капитан-генерала Батисты я не сторонник телесных наказаний, но порою без них не обойтись.

— Так золота на борту нет… Сеньор? — выдавил Шарп.

Ардилес отметил вынужденную вежливость стрелка лёгким кивком:

— На «Эспириту Санто» золота нет. То немногое, что удалось добыть в шахтах, вероятно, разворовано камарильей Батисты.

— Я же сам видел, как на корабль грузили ящики, сеньор? — недоумённо выдохнул Харпер.

Ардилес покачал головой:

— Там камни и мусор. Это приманка для Кокрейна. Поговаривают, что повстанческое правительство должно ему фантастическую сумму, а денег в казне нет. Возможно, он и попытается пополнить их казну за наш счёт. Я на это очень надеюсь. Мы все на это надеемся, да?

Последнюю фразу капитан выкрикнул громко, обращаясь к матросам. Те ответили дружным рёвом.

Ардилес переждал волну энтузиазма и, соскочив с досок, спросил:

— Так насколько я могу доверять вам двоим?

— Можем ли мы рассчитывать, сеньор, — осторожно начал Шарп, избегая прямого ответа, — что вы при случае пересадите нас в рыбацкую фелюгу?

Им то и дело попадались рыбачьи судёнышки, вышедшие в открытое море за тунцом. Шарп всё больше захватывала идея договориться с Ардилесом и, пересев в одну из посудин, возвратиться в Чили, чтобы с помощью мятежников каким-то образом вернуть деньги донны Луизы, выкопать дона Блаза и вновь обрести самоуважение.

— Не имею права. — перечеркнул его надежды Ардилес, — У меня приказ доставить вас в Европу, а я приказов не нарушаю. Как насчёт вас? На чью сторону вы встанете, встреть мы Кокрейна?

Шарп не колебался:

— Кокрейна, конечно. Сеньор.

— Что ж, я знаю, чего мне ждать от вас. Думаю, вы тоже знаете, чего при появлении «дьявола» вам ждать от меня. — сурово подвёл итог Ардилес.

— Он что имел в виду-то? — спросил Харпер после ухода капитана.

— При появлении Кокрейна капитан пошлёт Балена с дружками перерезать нам глотки.

На другой день погода ухудшилась, и вместе с ней испортилось настроение Шарпа. Перед лицом двух вечных стихий, — океана и неба, стрелок чувствовал себя жалким и ничтожным. Он лишился всего: мундира и палаша — вещей, с которыми в его жизни было так много связано; чужих денег, возмещая которые придётся продать шато. Его вышвырнули из страны, как вышвыривают из комнаты напрудившего щенка. Уязвлённая гордость не давала покоя. От тоски хотелось волком выть и болело сердце. Он не привык проигрывать.

Зато он привык к лишениям. Матросским рационом: чёрствым хлебом, солониной, сухой рыбой и прогорклым вином бывалого солдата не испугать. Хуже была сырость, пропитывавшая каждый шов одежды и постели; сырость и внимание боцманматов. Дознавшись, что Шарп в прошлом — старший офицер, они со вполне объяснимым удовольствием принялись изводить его и Харпера самыми грязными и унизительными работами. Друзья убирали навоз за овцами и свиньями, которых держали, чтобы время от времени лакомиться свежим мясом; по утрам драили палубу на корме и отчищали от ржавчины абордажное оружие; вечерами выносили и мыли поганые посудины из кают. Пассажиров было много, из них — семь армейских офицеров (двое плыли с семьями). Те из армейцев, кто слышал о злоключениях Шарпа, всякий раз откровенно пялились на него, будто на чудо-юдо, и стрелок приготовился к тому, что так будет продолжаться до конца путешествия.