равелинном саду ежедневно около часа».
Но посещение и беседа коменданта, очевидно, не успокоили Нечаева, и очень скоро случилось новое столкновение с новым смотрителем, жандармским майором Бобковым. Из безграмотного донесения сего майора нам не ясны ближайшие поводы к столкновению, но оно было вызвано жизненными интересами Нечаева, ибо в результате он объявил голодовку. Вот что писал Бобков:
«С 28 марта по 4 апреля уборка №, подача чаю, обеда была в обыкновенное время, на прогулку в сад ходили во время хорошей погоды под надлежащим присмотром.
Сего 1 апреля при подаче обеда в № 5 арестованному, который от него отказался, при входе же моем в № я его спросил: чего он хочет; он начал меня ругать неприличными словами, схватил стул, бросил его в меня, но дежурный жандармский унтер-офицер его не допустил и получил удар по левой руке, на которой образовалась опухоль, и в это время начал произносить разные слова про государя императора, – что меня оклеветали противу государя императора, будто бы я посягал на его жизнь, меня посадили сюда не для того, чтобы морить с голода, а ожидать конституции, которую обещал государь дать через год, и тогда меня из каземата выпустят.
С 1-го же по 5 апреля не употребляет никакой пищи и ни чая».
Сообщая о новом столкновении Нечаева, комендант в своем докладе в III Отделение смягчил опять краски, умолчав, например, о восклицаниях Нечаева по адресу царя, в то же время в объяснение раздражительности комендант сообщил некоторые данные и представил свои извинения.
«Содержащийся в Алексеевском равелине известный преступник, – писал комендант графу Шувалову, – с некоторого времени находится в крайне раздражительном состоянии: он с 1 апреля упорно лишает себя пищи под предлогом недоброкачественности и выражает неудовольствие на смотрителя майора Бобкова, обращаясь к нему с бранью и упреками, что его посадили в заточение с исключительною целью уморить голодом, но что в этом ошибутся, так как он скорее сам покончит с собой. Причем он 1 апреля при входе смотрителя в нумер бросил в него стулом, но жандармский унтер-офицер успел устранить полет оного. Кроме того, пользуясь дозволением заниматься в нумере литературными занятиями, написал записку, наполненную претензиями и преступными выражениями.
При посещении моем 4 апреля вместе с доктором Окелем означенного преступника я нашел его в утомленном состоянии и с полною претензиею на грубое обращение с ним смотрителя.
Доведя о сем до сведения Вашего Сиятельства, имею честь доложить, что претензии преступника на неудовлетворительность пищи не заслуживают никакого внимания, так как таковая готовится из самых свежих продуктов в числе 3 разнообразных блюд, так равно нельзя допустить вероятия и в грубом обращении с ним смотрителя, который по характеру своему скорее может быть снисходителен, чем строг».
И это столкновение не сопровождалось никакими последствиями для Нечаева. Не следует ли приписать этому столкновению временную замену майора Бобкова капитаном Соболевым? Нельзя выяснить, последовало ли улучшение пищи в ответ на заявление Нечаева об ее недоброкачественности.
Главный интерес и главная поддержка Нечаева в его заключении были книги. Борьбу за книги он вел во все время своего пребывания в равелине и настойчиво требовал от коменданта и III Отделения удовлетворения своих просьб о книгах. Он прибегал для этого к недозволенным способам обращения с начальством, а именно: на бумаге, выдаваемой ему для литературных работ, Нечаев… о ужас!.. осмеливался писать свои просьбы о книгах. О таком дерзком поступке, с извинениями за его допущение, писал комендант 20 апреля 1873 года: «Содержащийся в Алексеевском равелине арестованный под № 5, воспользовавшись выданною ему по счету бумагою для литературного труда, написал на мое имя прилагаемое у сего заявление о снабжении его дополнительно к искупленным по первой его просьбе еще новыми книгами, которое и передал состоящему в должности смотрителя капитану Соболеву во время утренней уборки комнаты и подачи чая.
Препровождая означенное заявление на усмотрение Вашего Превосходительства, имею честь присовокупить, что мною сделано строгое внушение, чтобы он на будущее время отнюдь не позволял себе без разрешения пользоваться бумагою для написания каких бы то ни было заявлений или просьб, предварив при этом, что в противном случае он будет лишен возможности иметь у себя в нумере письменные принадлежности».
«Незаконное» прошение Нечаева было следующего содержания:
«Г. коменданту Петропавловской крепости. Генерал! Если сочтено, на основании каких-либо соображений, неудобным доставить мне книгу Луи Блана «Histoire de la Revolution Française», – то позвольте просить вас заменить оную следующими сочинениями, допущенными в России:
«Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften» von Robert von Mohl [ «История и литература общественно-политических наук» Роберта Моля].
2. «La guerre et la paix» par Proudhon [ «Война и мир» Прудона]
3. «Revue des deux Mondes» [ «Журнал двух миров»] – за первую половину 1872 года, в книжках которого помещались мои статьи, весьма нужные мне теперь для работы, мною начатой.
Мне доставлены только 2, 3 и 5-й томы «Истории XIX века» Гервинуса; если остальных нет в русском переводе, то для меня все равно, или еще удобнее иметь их на немецком. Это сочинение озаглавлено в оригинале так: «Geschichte des XIX Jahrhunderts».
Позвольте надеяться, генерал, что эта просьба не встретит отказа и я не буду лишен возможности продолжать литературный труд, единственно привязывающий меня к жизни и до окончания которого у меня только и хватит сил дотянуть мое существование.
У моей сестры должна находиться небольшая библиотека русских и французских книг, оставшихся после меня, когда я отправился в эмиграцию. Так как мне не было дозволено даже и видеться с сестрой, то я не знаю, в целости ли теперь эта библиотека. Неужели окажутся препятствия для того, чтобы навести справки относительно этих книг и доставить их мне, если они целы? Если препятствий нет; то я прошу у Вас позволения отправить к сестре маленькую записку касательно этого предмета.
Узник С. Нечаев».
Отношение коменданта было доложено царю. Граф Шувалов предоставил А.Ф. Шульцу разрешить книги по своему усмотрению. Шульц милостиво нашел возможным допустить все книги, а против просьбы о «Revue des deux Mondes» написал: «Я пришлю свои 12 книжек 1872 года».
Соответственное разрешение было отправлено коменданту 27 апреля 1873 года. О дозволении написать сестре, конечно, не было и помину.
Бюллетень от 25 мая гласил: «С содержащимся в Алексеевском равелине под № 5 никаких изменений не произошло, он приступил к чтению доставленных из III Отделения собственной Е.И.В. канцелярии французских книг».
Таково было начало жизни Нечаева в Алексеевском равелине.
8
Дальше наши источники становятся скудными.