Читать интересную книгу Обольщение Евы Фольк - Дэвид Бейкер

— Да.

— Твой любимец?

— У меня все — любимцы.

Андреас печально посмотрел вдаль. Все четырнадцать христиан погибли. Он стиснул зубы.

Фон Шауэр не успел ответить. В небо над их головами взмыли две красных ракеты.

Глава 25

«В нашем народе должно пробудиться понимание Божьей благодати, мы ожидаем, что женщины Германии будут воспринимать свой труд на благо немецкого народа, как Божью заповедь, подобно тому, как наш Фюрер, Адольф Гитлер, считает Божьим призванием свой пост и свои обязанности»,

Готфрид Крунмахер, лидер Национал-социалистической лиги женщин

Был вечер четверга 21 августа. Ева снимала одежду с натянутой на заднем дворе бельевой веревки. Спасаясь от реальности, она старалась загрузить себя делами. Каждый понедельник после работы она мыла дома окна, каждый вторник ходила на вечерние церковные собрания, каждую среду в 18:00 посещала женский клуб, четверг был отведен для стирки, а в пятницу, вернувшись с обязательного для всех членов партии собрания, Ева помогала в таверне Краузе готовить ужин для военных вдов, которых в Вайнхаузене становилось все больше. В субботу она занималась стрижкой газонов и уборкой, а также помогала в подготовке деревенских праздников. Воскресенье отводилось для церкви и тихого времени наедине у могил Германа, Даниэля и дедушки. Неделя завершалась вечерним чаепитием в доме родителей.

Тем не менее, несмотря на постоянное общение, Ева больше не чувствовала себя частью единого целого. Во всем разуверившись, она загружала себя делами, чтобы ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Занятость стала для нее необходимостью. Тем не менее, иногда из-за усталости ей приходилось делать остановку, и тогда чувства опять выходили из-под контроля. Они, как неусыпные демоны, всегда были рядом. Просачиваясь сквозь мысли Евы, они наваливались на нее всей своей тяжестью, стягивая ее в темную яму ненависти и депрессии.

Сняв с веревки последнюю вещь, Ева положила ее в плетеную корзину. Летний вечер был теплым и душным. Приближалась гроза, черные предвестники которой зловеще поднимались из-за гребня холмов за Вайнхаузеном. Вдруг Еву кто-то окликнул. Она обернулась. Это был ее отец.

— Привет, папа. Есть новости о Гансе?

— Да. Мама почти уверена, что ей удастся добиться его освобождения.

— Уже выяснилось, кто на него донес?

Подняв с земли корзину с бельем, Пауль последовал за Евой в кухню, где она выставила на стол миску с ягодами и кувшин с компотом.

— Это был Вольф, — сказал Пауль.

— Опять Вольф. — Ева налила стакан компота. — Я так понимаю, он узнал, что Ганс рассказал обо всем дяде Руди, и теперь мстит.

— Похоже на то.

— Андреас опять написал мне, — сказала Ева, садясь за стол. — Спрашивает, не пострадал ли кто-нибудь еще от рук Вольфа. Я ответила, что нет, а тут — вот это… — Вздохнув, Ева с горечью в голосе продолжила. — Недавно Вольф написал мне, что узнал о проблемах Ганса и приложит все усилия к тому, чтобы его освободили. — Пальцы Евы сжались в кулаки. — Он — настоящее исчадие ада.

Пауль беспокойно поерзал на своем стуле.

— Ты бы не переписывалась с Андреасом. Все-таки, ты — замужняя женщина.

Ева проигнорировала это замечание, а Пауль не стал нагнетать обстановку.

— Да, жаль Ганса, — сменил он тему разговора.

— В чем его обвиняют?

Сделав большой глоток компота, Пауль медленно вытер рукой губы.

— Я так понял, — в распространении пораженческих настроений, но, возможно, — и в измене. Вольф передал в Гестапо письмо, которое, по его словам, ему дал цензор. Это письмо, якобы, написал Гюнтер. В нем он рассказывает Линди, что Ганс однажды заявил, что до тех пор, пока у власти Гитлер, Германии войну не выиграть.

— Ганс никогда ничего подобного не говорил. И с чего бы…

— Ну, конечно же, Ева, — перебил дочь Пауль. — Это письмо — дело рук Вольфа. Все это — чистой воды обман.

Ева прикусила губу.

— Ну да, естественно. Понтер же сейчас в Северной Африке. И никто не потрудился проверить это!

— Нам нужно молиться, чтобы у мамы все получилось. Ганса перевели в исправительный лагерь в Бухенвальде.

В глазах Евы промелькнул ужас. Бухенвальд! По Вайнхаузену ходило немало слухов о том, как там обращаются с заключенными.

Потянувшись за стаканом, Пауль заметил на столе листовку Достав из кармана очки, он прочитал ее содержимое.

— Так вот что британцы разбрасывают над всей Германией! Листовка содержала фрагмент недавней проповеди римско-католического епископа Министерского, графа фон Галена.

…Сомнительно, что эти многочисленные случаи смерти душевнобольных носят естественный, а не умышленный характер. Думаю, это — последствия пропаганды о законности лишения жизни людей, не имеющих надежды на выздоровление… Как я вижу, в Министерстве внутренних дел и Министерстве здравоохранения даже и не пытаются скрыть тот факт, что множество умственно неполноценных уже было убито, и многие еще будут убиты…

— Я не хочу об этом говорить. — Подойдя к радио, Ева нашла волну с классической музыкой. — Я сразу вспоминаю о Германе.

Пауль, встав, мягко опустил руку на плечо дочери.

— Я тебе очень сочувствую, но почему ты не можешь согласиться с тем, что в смерти Германа никто не виноват?

Ничего не ответив, Ева подошла к окну кухни.

— Я так рада, что вышла из партии. Ненавижу их всех, — сказала она после небольшой паузы.

Ева замолчала, ожидая реакции отца.

— А что будет, если из партии выйдут все порядочные люди? — спросил Пауль после секундного размышления. — Радикалы получат полный контроль и…

— Они — не просто радикалы! Гитлер — преступник! Они все — преступники!

Пауль побледнел.

— Тише. Не кричи. — Быстро подойдя к парадной двери, он прикрыл ее плотнее. — Ева, прошу тебя… Ричард старается помочь тебе, по…

— И церковники — тоже преступники. Вы ничего не предприняли даже после того, как узнали правду. Епископы фон Гален и Хильфрих Лимбургский — единственные, кто выступил против. И это католики! А чем в это время занимались твои лицемеры из «Исповедующей Церкви»?

— Они тоже пытались что-то предпринять, но только не так явно. Но ты же знаешь, что эвтаназия сейчас узаконена. Кроме того, некоторые пасторы считают, что для многих несчастных инвалидов это даже лучше.

Ева посмотрела на отца с презрением.

— И ты считаешь это нормальным? С каких это пор Церковь начала санкционировать убийство, кроме как на войне?

— И кроме смертной казни за тяжкие преступления.

— Пусть даже и так.

— Ева, ты неправильно меня поняла. Я просто хочу сказать, что государство может действовать вне каких-то норм, но это не значит, что оно виновато в умышленной жестокости.

— Ты хоть сам веришь в то, что говоришь? — презрительно бросила Ева. — А что ты скажешь, если завтра какой-то врач решит, что ты — умственно неполноценный? Да зачем говорить о других. Почему ты лично ничего не предпринял?

Пауль съежился.

— А что я должен был предпринять?

Ева выхватила из его рук листовку.

— А вот что! — крикнула она. — Герман был твоим внуком! Так почему же эвтаназия тебя совсем не тревожит?

— Тревожит, но в ней замешаны не только нацисты. Эту проблему поднимают и в Англии, и во Франции, и даже — в Америке. Эвтаназия — детище науки, Ева, а точнее — дарвинизма. Просто нацисты первыми взяли ее на вооружение…

— Мне все равно, чье оно детище. Гитлер убил моего сына, и я ненавижу его… Чего не скажешь о тебе.

Закрыв окно, Пауль повернулся к Еве.

— Ты не права, проводя связь между Фюрером и эвтаназией, — сказал он. — Вполне возможно, он вообще не знает об этой программе. Его мысли сейчас поглощены войной. Гитлер не может ежедневно держать под надзором всех фанатиков. И что ты скажешь, если он, узнав о подобных преступлениях, сразу же положит им конец?

— Ты в своем уме? Если даже ты знаешь об этом, то уж он-то — наверняка, — швырнув листовку на стол, Ева отвернулась к окну.

— Ну а что, если ты все-таки ошибаешься?

На оконное стекло упали первые крупные капли дождя. Над долиной пророкотал раскат грома, и в тот же момент музыкальная радиопередача была прервана взволнованным голосом диктора, объявляющего о славных победах Германии над советскими войсками. Ева сделала громче в надежде услышать что-либо о 9-й армии Андреаса или 6-й Вольфа.

— Невероятно, — пробормотал Пауль, слушая напыщенный отчет диктора. Сопротивление советских войск под Смоленском было сломлено, и все три группы немецких армий продолжали продвигаться вглубь территории противника. — Вот одна из причин, по которой многие думают, что Бог, несмотря ни на что, — на нашей стороне.