Читать интересную книгу Флердоранж — аромат траура - Татьяна Степанова

— Имени, фамилии она его не называла?

— Называла — там, еще в Обнинске, но я забыла… Кажется, Паша или Саша? Нет, Пашка за ней в школе танцев ухаживал… Не помню я! Тут в Москве она про него и думать забыла, он для нее пустым местом стал, когда Бодун на горизонте появился!

— Эт-то к-кто? К-котенок, т-ты с кем т-там? — донесся из спальни голос «друга» в носках. — Ид-ди ко мне, не то я б-6уду д-дётально разбир-р-р-раться…

— Это Жорик, твой шофер приехал, я ему говорю, чтобы заехал за тобой попозже. — крикнула Жанна. — Слава богу, что он пьяный… а то неприятностей было бы — во! Ну, все? Еще вопросы будут?

— Будет одно условие.

— Какое? — Жанна тревожно покосилась на дверь.

— Вы подтвердите факт знакомства покойного Бодуна с Чибисовым и с Хвощевым на допросе у следователя прокуратуры, когда вас вызовут.

— Вызовут в прокуратуру? Меня? Еще чего! Ничего я на допросе не скажу. Этот Геннадий вообще сказал, что я ему только информацию сливать буду.

— Вы подтвердите факт знакомства. И подробно расскажете следователю обстоятельства гибели Зои Копейкиной. И не забудете упомянуть о деловых контактах Бодуна со спиртзаводом. Вас вызовут к следователю только один раз — это я гарантирую, Жанна. И потом — вольному воля: танцуйте-обнажайтесь себе в «Пингвине», сколько захочется. Можете считать себя вне каких-то ранее взятых обязательств по отношению к Геннадию. И покровитель в носках, при вас останется.

Жанна думала недолго — секунды две.

— И с наркотой заразной ко мне больше вязаться не будете? — спросила она.

— Никогда. Обещаю и проконтролирую лично.

— И это… как это называется… с картотеки меня снимете?

— Обязательно.

— Тогда я согласна. Когда надо будет к следователю?

— Скоро, — сказал Никита. — Очень скоро. Я позвоню. И в эту минуту у него сработал мобильный. И этот звонок был как удар грома, потому что в этот самый миг, когда казалось, что в деле появился хоть какой-то просвет, все неожиданно и ужасно снова погрузилось в хаос и тьму.

Глава 25

КРАСНОЕ

К вечеру на Славянолужье еще гуще надвинулись тучи. И нашлась пропавшая собака Брусникиной. Мертвая.

На песика наткнулись вездесущие мальчишки. Двое прикатили из Столбовки после ужина в Татарский хутор на велосипедах:

— Вера Тихоновна, там ваш Тузик валяется!

Брусникина засуетилась, разволновалась, закричала: «Где, где?» Мальчишки вызвались показать. Брусникина так переживала, что Катя просто не могла оставить ее в беде: завела машину, усадила пожилую учительницу, пацанов, и тронулись. Дорога оказалась знакомой.

— Вон там псина ваша лежит в кустах, — десять минут спустя заявили мальчишки в один голос.

Катя остановилась, и они вышли. Прямо перед ними на крутом косогоре громоздились руины заброшенной церкви. Смеркалось. Трупик маленькой лохматой дворняжки действительно обнаружился в кустах шиповника у дорога. Место безошибочно можно было определить по запаху.

Катя особенно не приглядывалась, но вроде бы на мертвой собаке не было ни крови, ни ран, ни укусов.

— Наверное, машиной Тузика вашего сшибло, Вера Тихоновна, — сказала она учительнице. — Отполз от дороги в кусты, бедняга, и умер.

Вера Тихоновна на это ничего не ответила. В этот вечер (где-то около восьми снова пошел дождь) она вяло, без обычного интереса, смотрела свой старенький телевизор. А потом уже перед сном вдруг спросила Катю:

— Вы гадать не умеете?

— На картах? Если только на женихов, на четыре короля? — пошутила Катя, но, увидев в глазах Брусникиной какое-то тоскливое, тревожное выражение, перестала улыбаться.

Легли около полуночи. Дождь мерно барабанил по крыше. Катя плотно закрыла дверь на свою терраску и распахнула окно, впуская в комнату свежий сырой воздух. В саду было темно, хоть глаз коли. Катя села боком на подоконник, подставила руку дождю. Вот и еще один день прочь. Сколько же еще ей придется провести здесь? И какой, к черту, это поиск, когда не задействованы ни возможности местного ОВД, ни информаторы. Хотя чем могут помочь в деревне негласники? Вся округа и так негласно шепчется о разной чертовщине. Вон и отец Феоктист «суеверия» помянул, назвав их «дьявольским экспериментом». Интересно над кем? Конец его проповеди точно был адресован убийце. Знает ли отец Феоктист что-то конкретное? Или, может, о чем-то догадывается?

За окном в темноте послышались быстрые шаги — раскисшая от дождя глина чавкала под чьими-то ботинками. Кто-то прошел по улице мимо забора. Но в ночи ничего не было видно.

«Воскресенье, вот и ходят-бродят, — подумала Катя. — Кто это может быть так поздно? Не к нам ли?»

Но все снова было тихо. Лишь дождь шумел в листве яблонь. Катя собралась было в душ, но тут от долгой спячки неожиданно пробудился телефон.

— Алло.

— Привет.

Это был «драгоценный В. А.».

— Привет.

— Только не бросай трубку, я прошу тебя.

— Я и не бросаю, — сказала Катя. — Это твоя манера.

— Слушай и не перебивай. Мне плохо. Плохо без тебя. Очень.

Катя, ликуя в душе, тем не менее держала паузу по системе Станиславского.

— Ну, что молчишь?

— Ничего. А я тебя ждала и вчера и сегодня. Думала — приедешь.

— Ждала? — Кравченко вздохнул — Я дурак, да?

— Ненормальный ты. Я тебе сто раз говорила: ты просто ненормальный.

— Когда ты вернешься домой?

— Не знаю, пока еще надо побыть здесь. Тут два убийства, и совсем ничего не ясно. Никакого просвета… А я тебя так ждала, эх ты! Обещал мороженое привезти. Полцарства за фруктовый шербет. Что в выходные-то делал?

— Ничего, сегодня Серега Мещерский прилетел.

— А, ну тогда все ясно, — усмехнулась Катя, — ты откуда звонишь?

— Из машины. У вас дождь льет?

— Да.

— Вот еду и думаю: в конце концов, всего три часа туда, три обратно…

— Куда это туда? — тревожно осведомилась Катя.

— Догадайся с трех раз, шер ами.

— Даже не вздумай!

— Почему? — спросил Кравченко гордо. — А если я хочу видеть свою жену?

— Я тебя прошу, я умоляю… Дорога скользкая, ночь, дождь, и потом…

— Что?

— Я тебя полночи буду ждать, не спать. С ума сходить. А мне завтра работать надо, думать. Мне нужна ясная голова.

— Ладно, не беспокойся, не приеду, — Кравченко хмыкнул. — А говоришь, ждала… Ну, спокойной ночи, дорогуша.

— Вадичка, подожди…

— Бон суар. И давай первая отключайся. А то снова скажешь, что я трубку швырнул.

Катя бросила телефон на постель. Вот и побеседовали с мужем. С любимым, ненаглядным, драгоценным, бесценным, ненормальным. Интересно, ревность — это болезнь или дурная привычка?

Она легла. Закрыла глаза. Надо было сказать ему — приезжай. Приезжай сейчас же. Она тоже виновата. Почему они с Вадькой должны страдать и ссориться? Зачем вообще она торчит здесь? Какой от нее толк?

Дождь барабанил все тише, глуше. И, убаюканная этой дробью, Катя незаметно для себя начала засыпать. Через какое-то время она проснулась — за окном было уже не темно, а серо. Сад тонул в сырой мгле. Тишину нарушил какой-то звук — вроде бы где-то далеко заржала лошадь — отчаянно, испуганно, срываясь на визг. А может, это только ей почудилось, приснилось? Потом словно целая вечность прошла. И вдруг что-то резко ворвалось в сон, разрушая его.

Катя села на постели, прижав руку к бешено бьющемуся сердцу. Что это?!

Кто-то громко и неистово колотил во входную дверь. Когда Катя открыла ее, она увидела участкового Трубникова; в мокром забрызганном грязью дождевике. За его спиной стояла Елизавета Кустанаева. Она была очень бледна.

* * *

В доме Чибисовых, несмотря на ранний предрассветный час, горел свет. Въездные ворота были распахнуты настежь. А на конюшне билась, рвала узду истекающая кровью лошадь — та самая, серая в яблоках.

— Катерина Сергеевна, беда! — шептал Трубников. Вы сами должны это видеть! Надо решать, что делать.

Катя увидела окровавленную лошадь и…

— Полина, да?! — воскликнула она. — Что с ней, где она?

— Она у себя, с ней медсестра и Иван Данилыч Кошкин, — Елизавета Кустанаева судорожно замахала руками. — Это Михаил Петрович пропал! Вечером уехал кататься верхом. Я заснула, думала, он давно вернулся… А где-то в три лошадь пришла одна, вся в крови, в мыле…

На конюшне Трубникрв осторожно взял Лошадь под уздцы. Она дико косила глазом, пятясь, хрипя, казалось, пугалась всего — голосов, движений.

Катя увидела на ее боку две глубокие раны. Словно кто-то полоснул тяжелым лезвием по серебристой атласной шкуре. Окровавленное седло съехало, болтались какие-то ремешки.

— Я не знаю, что случилось, где искать Михаила Петровича! Не знаю, что делать, — Кустанаева металась по конюшне. — Это какой-то кошмар…

— Лошадь погибнет, — сказал Трубников и достал из кобуры пистолет, — лучше сейчас, сразу, чтобы не мучилась.

— Оставьте, Николай Христофорович! — Катя не могла понять — он действительно намеревается пристрелить лошадь здесь, сейчас, в такой момент? —. Прекратите, надо найти сначала Чибисова. Когда, во сколько точно он уехал кататься верхом? — обратилась она к Кустанаевой.