Негромкий, ласковый мужской голос. Тихий смех леди Ариадны в ответ.
Жеребец легко поднялся с травянистого ковра. Он ощутил гнев и ревность — да, ревность к врагу, который подло воспользовался минутами его сна для новых происков. Его переполняла жажда мести. Выходит, опрокинутое на голову ведро с краской ничему не научило негодяя! Он по-прежнему не желал знать свое место!
Надувшись, Шареб побрел по поляне мимо Грома и Штурвала, каждый из которых смотрел на него настороженно. Жеребец не удостоил эти два ничтожества даже взглядом. Зато при виде открытого сундучка ветеринара его охватила злобная радость. Приблизившись, он повернул ухо в сторону взгорка, за которым хозяйка отдавала свое внимание тому, кто его вовсе не заслуживал, потом заглянул в сундучок. На самом верху лежала еще одна бутылочка рома. После нескольких попыток жеребец ухитрился открыть ее зубами и поглотил содержимое до последней капли. Само собой, после этого грядущая месть показалась еще слаще. Зло оскалившись, он поднял копыто и примерился как следует ударить им по баночкам и склянкам.
Боль в крупе заставила его резко повернуться. Позади стоял Гром с воинственно прижатыми ушами.
Пару секунд животные с вызовом смотрели в глаза друг другу. Потом, полагая, что этого вполне достаточно, чтобы старая кляча опомнилась, Шареб снова отвернулся к сундучку и поднял копыто. И ощутил новый укус. На сей раз желтые зубы старого мерина прокусили кожу до крови.
Такого оскорбления Шаребу еще не наносили. И кто?
Ничтожество, место которого давно на живодерне! Он нагнул голову, собираясь цапнуть Грома за ногу, сделал рывок… и получил чувствительный удар прямо в лоб. Это Штурвал, рыча, прыгнул так высоко, как только позволили его короткие лапки. С обиженным ржанием Шареб сделал несколько скачков в сторону и остановился, угрюмо озирая своих противников, которые дружно повернулись к нему спиной, неся дозор над сундучком врага. Перед этим оскорблением предыдущее в счет просто не шло, вот только ответить означало бы унизить себя. Его игнорировали, причем намеренно!
Однако нужно было как-то выплеснуть клокотавшую ярость, и Шареб направил ее на ни в чем не повинный клен, под которым скоротал ночь. Он схватил зубами ветку, рывком содрал с нее листву и веточки помельче, оторвал ее, прижал копытом и начал разрывать на части зубами.
«Ну и пусть! Ну и пропадите вы все пропадом! Ничего себе друзья! И в ус не дули, пока я спасал хозяйку, а теперь строят из себя неизвестно что! От иных мух больше толку, чем от вас!»
Другая ветка последовала за изжеванной. Увы, Шареба ждал весьма неприятный сюрприз. Забыв в гневе всякую осторожность, он вогнал себе в горло обломок веточки, который там намертво заклинило.
Только тот, кому случалось подавиться рыбной костью, знает, как мучительно это ощущение. Избавиться от острого обломка не удавалось, сколько жеребец ни терся мордой о копыта и ни тряс головой. Ветка торчала в горле и причиняла ужасную боль. Шареба бросило в пот, и он отчаянно задвигал челюстями. К несчастью, этим он лишь глубже загнал веточку в чувствительную часть горла.
Колин лежал навзничь в траве, Ариадна смотрела на него, опершись локтями ему на грудь. Он мог видеть чудесные краски рассвета, они служили достойным фоном ее прелестному лицу. Она казалась такой изящной и хрупкой в его объятиях! Слишком яростное объятие могло сокрушить ее, как статуэтку.
Господи, как же до этого дошло? Он так старался, так боролся с собой все это время! С самого первого дня он делал все, чтобы не случилось того, к чему они шаг за шагом приближались сейчас! Он не выдержал испытания, а теперь поздно отступать, потому что почти невесомая тяжесть у него на груди уже воспламенила его, поцелуи заставили потерять голову и решение было принято.
В последней попытке предотвратить неизбежное Колин положил руки на плечи Ариадны. Он намеревался оттолкнуть ее, но вместо этого, наоборот, притянул, жадно ища губами ее губы. Он был бессилен против этого искушения.
Оставалось только изведать свое счастье медленно, глоток за глотком. Он мог подарить Ариадне свою нежность вместе со страстью, Осторожно, не выпуская ее из объятий, он повернулся на бок. Теперь они лежали лицом друг к другу в густой высокой траве. Ариадна дотронулась до его волос и улыбнулась.
— Как хорошо, что они снова светлые. Они под стать твоим глазам. Знаешь, я и не думала, что красивые глаза бывают не только у женщин, но и у мужчин. А брови у тебя темнее волос… — говорила девушка, прослеживая каждую кончиком пальца. — Так глаза кажутся еще яснее, еще глубже. В них можно однажды утонуть и остаться навсегда… и я, наверное, утонула. Хочешь пощупать мой пульс? Он наверняка частит вдвое!
— Мой тоже не мешает проверить, — с ласковой насмешкой предложил Колин, в свою очередь, касаясь пальцем дуги ее брови. — Хочешь?
— Да, но… я не знаю, как это делается, — с некоторым смущением сказала девушка.
— Я помогу. — Он приподнялся на локте и с улыбкой протянул руку. — Пульс меряют на запястье, с внутренней стороны. Дотронься вот здесь и поищи биение.
Ариадна с сосредоточенным видом последовала его указаниям, но никакого биения не обнаружила. У нее было забавное выражение лица — как у неопытной сиделки, которой впервые пришлось считать пульс.
— Чуть выше… еще… ну что, слышишь? Вот он, мой пульс.
— О!
— Немного частый, верно? Как по-твоему, переживу я то, что нас ожидает? Или это будет мой последний подвиг?
Ариадна засмеялась, но слегка покраснела. Пульс и в самом деле отчаянно частил под ее пальцем.
— Ах, миледи, — с насмешливым укором произнес Колин, — краснеть не советую. У вас поднимется температура и давление, и как доктор я вынужден буду запретить любую нагрузку.
— А я не подчинюсь, — возразила девушка шепотом.
— Тогда… тогда подействует свежий воздух. Его воздействие живительно и в самом деле творит чудеса!
— Вот как?.. Давайте проверим, мой дорогой добрый доктор!
Горячие пальцы легли на ее шею, на верхнюю пуговицу старательно застегнутой рубашки. Ариадна почувствовала, что пуговка проскальзывает сквозь петлю, за ней последовала другая. Прохладный утренний ветерок проник под рубашку и коснулся разгоряченной кожи. Потом пальцы двинулись вниз, прикасаясь теперь уже к обнаженной коже. Вот они почти коснулись груди… Ариадна оттолкнула руку, намеренно, в приступе девической застенчивости, неожиданной даже для нее самой. Колин негромко засмеялся. Он не повторил попытки прикоснуться к ней, просто смотрел, опираясь на локоть.
Потом ласковый, чуть насмешливый взгляд переместился ниже, и темная бровь приподнялась, выражая удивление.