Читать интересную книгу Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

В Манчестере трущобы распространялись, словно сорняки, в длину — в Лондоне они росли вверх. Бедняки набивались в четырехэтажные дома снизу доверху; каждый дюйм пространства — даже лестницы — был заселен {17}. Снимали даже не комнату — кровать; даже не кровать — место в кровати. К стенам прикрепляли гамаки — в них тоже можно было спать. Мальчики, девочки, мужчины, женщины, знакомые и незнакомые — все были сбиты в плотную массу и каждую ночь прижимались друг к другу, ища тепла и отдыха — того, что богатые получали даром {18}. Эта скученность, а также постоянная борьба за существование привели к тому, что уровень развращенности в Лондоне был неизмеримо выше, чем в Манчестере. Секс-индустрия базировалась в легендарном треугольнике: площадь Сохо, Сент-Джайлс, Стрэнд… Подражая взрослым, совсем маленькие дети произносили мерзкие слова, предлагая себя любому прохожему, кто мог дать им хоть фартинг {19}. Те, чьи семьи были изгнаны неурожаем и голодом со своих ферм, научились выживать на улице. Это был пролетариат трущоб. Общество спросило, что они могут продать, — они ответили тем единственным, что у них осталось: своим телом.

Маркс и Энгельс изучали город, встречались с немецкими и английскими рабочими, представлявшими это общество обездоленных людей. Некоторые из них были членами тайного общества Союза справедливых — Маркс уже был знаком с этим обществом по Парижу; в Лондоне организация собиралась в пабе «Красный Лев» в Сохо под более нейтральным и не вызывающим подозрений именем Просветительного общества немецких рабочих {20}. Ее лидерами были Карл Шаппер, Генрих Бауэр и Йозеф Молль. Энгельс, познакомившийся с ними еще в 1843 году, говорил, что это «первые революционные пролетарии», которых он встретил в жизни.

«Я никогда не забуду то глубокое впечатление, которое произвели на меня эти трое мужчин. Эти люди всего лишь хотели оставаться людьми» {21}.

Союз справедливых использовал Общество в качестве прикрытия для вербовки новых членов. Филиалы организации имелись в Швейцарии и Германии, а когда и на Общество пали подозрения властей, немцы стал организовывать хоровые кружки и спортивные клубы — все для того, чтобы привлечь в свои ряды новых участников {22}. К 1845 году в организации было всего лишь около 300 человек. Мало-помалу, привлекая не только немцев, группа росла, становилась интернациональной и называлась теперь Коммунистической рабочей ассоциацией. В членском билете, напечатанном на 20 языках, значилось: «Все люди — братья».

Энгельс отмечал, что в организацию входили в основном ремесленники — своеобразная аристократия рабочего класса. Многие из них и сами стремились стать хозяевами {23}.

Английское радикальное движение сторонников реформ, напротив, состояло не только из ремесленников, но и из простых рабочих. Оно существовало с 1792 года, когда лондонский сапожник Томас Харди основал Лондонское корреспондентское общество, добивавшееся избирательных прав (за это Харди попытались обвинить в государственной измене, за что по законам того времени вешали не до полного удушения, а затем четвертовали[28]). Англия раньше других стран стала промышленной, поэтому и изучение новой экономико-политической системы здесь было представлено более зрелыми трудами {24}. В 1820 году Роберт Оуэн, первый английский социалист, утверждал, что рабочие должны владеть денежным эквивалентом своего труда, в чем им отказано. С тех пор английские радикалы пытались определить качественную и количественную стоимость труда {25}. Они считали владельцев мануфактур непосредственно ответственными за эксплуататорскую систему; однако они следили за источником своего капитала и нашли таких же богатых землевладельцев и провинциальных торговцев, контролировавших работу парламента. Эти люди финансировали новую индустриальную систему, получая постоянную прибыль в денежном эквиваленте и укрепляя тем самым свою власть. До сих пор им удавалось ее удержать, но не без эксцессов {26}.

В 1830 году, когда Европа пережила восстания в Польше и Франции, рабочие в Манчестере собрались под эгидой профсоюза, чтобы настаивать на проведении политической реформы, включающей общее избирательное право. Но два года спустя, когда реформа стала законом, парламент нашел способ обойти это, узаконив избирательное право только для выборных представителей среднего класса. Таким образом, рабочие были исключены из политической системы {27}. Это было поражение — но неудача ускорила создание профсоюза. К 1833 году организация насчитывала полмиллиона членов {28}. Кроме того, рабочие впервые осознали себя частью общества, они сформировали свой собственный класс. Бронтер О’Брайен, пропагандист-радикал, озвучил их цели: «Из-за законов для избранных существует неравенство; закон для всех его уничтожит» {29}. В 1837 году английские рабочие агитаторы представили в палату общин шесть пунктов, которые стали известны на следующий год как Народная хартия. Она содержала призыв провести всеобъемлющую политическую реформу, итогом которой должна стать возможность избираться в парламент для любого английского гражданина мужского пола {30}. Однако в течение следующих пяти лет движение в поддержку Хартии сошло на нет, шесть требований неоднократно отвергались парламентом. К 1845 году чартисты активно искали возможность объединения с рабочим классом Франции и Германии, чтобы выжить {31}.

Именно в это время Маркс и Энгельс встречаются в Лондоне с лидерами английского рабочего движения, в первую очередь с Джорджем Джулианом Гарни, лидером чартистов и редактором базирующейся в Лондоне газеты «Северная звезда», и Эрнестом Джонсом, также чартистом, который станет Марксу и Энгельсу другом на всю жизнь {32}. Энгельс, выступавший еще и в качестве переводчика для Маркса, вспоминал, что в итоге этих встреч и бесед все собравшиеся пришли к выводу: чартизм, социализм и коммунизм — это проявления одной и той же, исторически обоснованной, борьбы пролетариата против буржуазии {33}.

Маркс и Энгельс многому научились у этих ветеранов революционного движения, много рассказавших своим младшим товарищам не только об истории, но и о реалиях дня сегодняшнего, о практических аспектах деятельности их организации. Карл и Фридрих вернулись в Бельгию воодушевленными, горящими новыми идеями по объединению рабочих в Брюсселе и за его пределами.

За тяжелым нравом и презрительными манерами Карл Маркс скрывал удивительную глубину чувств к своим близким, в том числе — к своему другу. Его враги могли этого и не видеть. Многие современники утверждали, что в Марксе было больше ненависти, чем любви. Однако, глядя на его жизненный путь, становится ясно, что в нем жили оба эти чувства в равной степени. Невозможно представить, что увиденное в Англии не повлияло бы на Маркса. Он вернулся в Бельгию другим человеком. Слова, которые он так хорошо знал из книг, обрели плоть и кровь, теперь это были слова живых людей, чьи лица он видел воочию. Еще один важный результат этой поездки — окрепшая дружба с Энгельсом. За год до этого они провели вместе 10 дней в Париже — но с тех пор общались только письмами либо встречались в больших компаниях. Путешествуя по Англии, они обнаружили, что их связывает не только общая идея, но и простая личная симпатия. Большинство из тех, с кем работал и общался Маркс, были старше его. За исключением Гервега и Бакунина, он всегда был окружен мужчинами другого поколения. Но с Энгельсом они говорили на одном языке, их истории были похожи, у них были сходные, хотя и не идентичные взгляды и жизненный опыт. В интеллектуальном смысле они были прекрасным тандемом, остроумным, наделенным даром предвидения, творческим (а еще — снобистским, сварливым, нетерпимым и склонным к конспирологии). Как друзья — они были сквернословы, веселые похабники, подростки в душе. Они любили курить (Энгельс — трубку, Маркс — сигары), выпивать до рассвета (Энгельс — хорошее вино и эль, Маркс — все что угодно), сплетничать (в основном о сексуальных склонностях своих знакомых) и хохотать до упаду (в основном издеваясь над своими противниками — и в случае Маркса — до слез, градом льющихся от хохота). Лучшими друзьями они возвращались в Брюссель, полные сил и новой энергии. Маркс ощущал в себе какую-то свирепую ясность, сродни откровению. Энгельс вез нечто более «земное»: свою жену, Мэри Бернс.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});