Читать интересную книгу Красно-коричневый - Александр Проханов

– Но еще не все русские праведники взяты на небо. Еще малая их горстка здесь, на земле. Еще не исполнилось число русских праведников у Господня престола, – продолжал отец Владимир, повествуя об учении монаха, которое, судя по сияющим глазам, и сам разделял. – И скоро они будут взяты на небо, пройдя земную муку и казнь. Близятся страшные дни, побоища и пожары, но это все для того, чтобы исполнилось число, и Господь мог сказать: «Пора!», и небесная Россия явится миру, как Новый Иерусалим!

Хлопьянов понимал, что слышит небывалые, не писаные, а лишь изреченные слова вероучения, которому следовали и этот молодой священник, и больной монах. Ему, Хлопьянову, не дано было постичь умом глубинный смысл и бездонный свет учения, а лишь молча внимать.

– Вот почему, я полагаю, отец Филадельф удержал вас в миру, не позволил отступить в обитель тишины и покоя. Ибо здесь начинается последняя брань, и земля покроется убиенными за веру и Господа. Вам, как сказал мне отец Филадельф, надлежит принять участие в битве. Но прежде, он мне тоже это сказал, вам надлежит креститься. Он ждет вас у себя, в Оптиной пустыни, где, Бог даст, вы и примете Христово крещение!

Отец Владимир почти повелевал, но Хлопьянов не тяготился его повелениями. Глубинный смысл и бездонный свет ускользал, и он чувствовал печаль и смущение.

К ним подошел худощавый ладный человек и еще за несколько шагов склонил голову, сложил горстью руки.

– Благословите, отец Владимир!

Священник вложил в ладони подошедшего свою белую мягкую руку, мелко и часто крестил склоненную голову. Хлопьянов успел рассмотреть сильные смуглые кисти человека, дерзкое лицо, маленькие кустистые усики.

Поздоровались, представились друг другу. Хлопьянов признал в подошедшем известного скульптора, славного своими изображениями русских святых и воинов.

– Как вам нравится, отец Владимир, эти постоянные показы народу отпрысков Кирилла Владимировича? Не для того ли все совершается, чтобы народ привык их видеть и сказал: «Да, вот они истинные наследники династии! Именно им законное место на российском престоле!» – скульптор говорил насмешливо, обращая лицо к Хлопьянову, приглашая и его высказать свое мнение. – Народ наш доверчив. Быстро со всем соглашается. Не успеем оглянуться, а в Успенском соборе венчают на царство то ли армянчика, то ли жиденка!

– Я полагаю, это не может случиться прежде, чем тщательно не исследуют останки, якобы принадлежащие убиенной царской семье, – осторожно возразил отец Владимир, и Хлопьянову показалось, что он раздосадован появлением скульптора, помешавшего их беседе о мистике русского народа. – Существует мнение, что не вся семья погибла в Ипатьевском доме. Некоторые спаслись. И быть может, теперь в России под чужими именами продолжают жить истинные Романовы, подлинные наследники престола. Близок час, когда Господь явит их людям.

– Не берусь судить об этом, отец Владимир. Но что касается английских врачей и французских экспертов, исследующих екатеринбургские останки, то эти специалисты – все те же одесские евреи, внучатые племянники тех, кто расстрелял царя. Они покажут все, что поможет возведению на российский престол толстенького чернявенького Гоги.

Скульптор говорил насмешливо, его кустистые усики язвительно шевелились, а сильные, в крупных венах руки оглаживали одна другую, словно он их умывал.

– Но как же быть? Если хотим, чтобы в России восторжествовала монархия, можем ли обойтись без династии? – отец Владимир вежливо возражал, не желая погрузиться в спор, но уже в него вовлеченный. Взглядывал на Хлопьянова, давая ему понять, что их разговор не закончен. – Объявятся ли в народе истинные потомки Романовых? Или придется довольствоваться сомнительной ветвью?

– Отец Владимир, тут нет никакого вопроса! Я обсуждал эту тему с виднейшими иерархами церкви, с деятелями политики и культуры. Мы соберем Земский собор из представителей всех русских земель. С благословения Патриарха выберем нового русского царя. Как сказано в Библии: «Выберем себе царя из народа своего!» Мы это сделаем без борьбы, без крови, без усобиц и тем самым восстановим, наконец, прерванную в России линию власти. Передадим ее добровольно избранному национальному монарху. Тогда и начнется на Руси великое замирение, покой, процветание!

Скульптор, уверенный, строгий, истовый, перекрестился и, поклонившись, отошел. А его место уже занимал златобородый синеглазый казак Мороз. Улыбался, покачивал стройной талией, нарядный, в начищенных сапогах. Подошел под благословение отца Владимира.

– Здесь, я вижу, много хороших людей, много духовенства. А мне то хорошо, что хорошо нашей матери Православной церкви! – было видно, что он уже пропустил в буфете крепкую чарку, и она веселила его, побуждала к общению. – По мне все хорошо, вот только не могу понять, почему не вытряхнут Ульянова-Ленина из мавзолея! По мне, так надо было его выкинуть еще в августе девяносто первого года! Как Дзержинского со Свердловым! Трос на шею, и на землю с постаментов поганых идолов! Я так считаю, пока сатанинские звезды будут гореть над Кремлем, пока мумия будет лежать в пирамиде, ничего доброго на Руси не получится! Я бы что сделал! Прямо в зале обратился к народу. К дворянам, казакам, к духовенству, и айда на площадь, прах выкидывать! Всего-то полета шагов! Если духовенство пойдет, никто возразить не посмеет! – Он был радостно возбужден, верил, что его предложение будет принято. – Ходьбы-то, говорю, пять минут с небольшим!

Отец Владимир начал ему отвечать, но Хлопьянов не слушал. По проходу вдоль зеркал шествовал Белый Генерал, в темном строгом костюме, худой, бледный. Его узко поставленные строгие глаза смотрели прямо перед собой. Проходя одно за другим зеркала, он ни в одно не взглянул. За ним следовало два телохранителя, коротко стриженных здоровяка, которые подозрительно и враждебно оглядывали встречных. Хлопьянов устремился к Белому Генералу, преградил ему путь.

– Вы сказали, что мы встретимся здесь! Вы мне дадите ответ!

Тот всматривался в него недовольно и строго. Через секунду узнал. Легкая досада промелькнула на его лице, но он ее тут же скрыл.

– Я вас помню… Чуть позже… После торжественной части… – и прошествовал дальше, худой, чуть сутулый, охраняемый преданными стражами.

Зазвенел звонок. Званая публика потянулась в зал. Хлопьянов вместе со всеми вошел в белоснежное пространство, уставленное сияющими колоннами, среди которых сверкали, искрились бриллиантовые люстры, словно ослепительные прозрачные солнца.

На сцене стояли кресла, корзина с алыми розами, висела геральдика акционерного общества – золотые куполы собора. На сцену под аплодисменты, один за другим, выходили, улыбаясь и раскланиваясь, – знакомый Хлопьянову купец, учредитель золотоносной компании. Дородный пышный монах, вплывший как пароход. Две черноволосые, восточного вида дамы, – одна совершенно старуха, в морщинах и складках, с лиловыми накрашенными губами, напоминавшая сушеную сливу. Другая – полная, увядающая матрона с толстыми ногами и большой стиснутой платьем грудью. Обе улыбались и кланялись, и по тому, как загудел, зааплодировал зал, Хлопьянов догадался, что это и есть «царские отпрыски» – бабушка и мать предполагаемого наследника, которого, однако, с ними не было. Затем многозначительно, с легким поклоном, проследовал какой-то господин с курчавой шевелюрой. Последним, строго по-военному, прямо прошагал Белый Генерал, без улыбки, сурово, как и подобает вождю. Все они расселись по креслам, так что корзина с розами оказалась перед венценосными дамами, слегка закрывая их полные, слишком видные из-под коротких юбок ноги.

Хлопьянов вдруг вспомнил, как однажды в детстве был в этом зале с бабушкой на новогодней елке. Уже тогда поразили и восхитили эти хрустальные светила, и огромное зеленое дерево, и серебряные, у самых глаз, хлопушки. Летело на его костюмчик разноцветное конфетти, и где-то среди танцующих медведей и зайцев, разгоряченных скачущих ребятишек – бабушка, страх потеряться среди громогласной музыки, блеска и топота.

Первым взял слово купец, устроитель торжества. Радушно, от сердца, прижимая обе ладони к тугой груди, благодарил собравшихся и особенно венценосных особ, которые разом, как две индюшки, повернули на звук его голоса свои черноволосые головы, заулыбались одинаковыми сиреневыми ртами, фарфоровыми вставными зубами.

– Хочу заверить наших августейших гостей, что русское золото, которое семь десятилетий служило злу, поддерживало большевистский тоталитарный режим, питало сатанинскую революцию, теперь будет служить только добру, восстановлению храмов, просвещению юношества, меценатству, развитию ремесел и художеств!..

Хлопьянов всматривался в ослепительное сверкание люстр, которые в дни похорон, обтянутые крепом, светили как из грозовой тучи. И под ними в гробах, сменяя друг друга, лежали вожди, на бархатных подушечках пламенели ордена, на лезвии штыка горел голубой язычок, и текли вереницей генералы могучей армии, конструкторы боевых самолетов, рабочие гигантских заводов, певцы и художники великой страны. Как случилось, что под теми же люстрами оказались нахохленные бутафорские атаманы, оперные монахи, заезжие, со вставными зубами княгини, норовящие подкинуть в русское разоренное гнездо толстенького кукушонка, и все здесь присутствующие принимают это как должное, и никто не заплачет от горя по сокрушенной стране.