Отобрав тридцать и полностью вооружив, Андре повел их на берег. Четырнадцать во главе с капитаном остались на судне.
Приготовления заняли четверть часа.
Динамитные петарды несли четверо, которым объяснили, как с ними обращаться.
Отряд двинулся в путь. Предварительно Андре и капитан Плогоннек сверили часы, чтобы они шли секунда в секунду.
Миновали предместье. Китаец ожидал их.
Все было готово — лошади стояли оседланные, взнузданные.
Бреванн достал из кармана упаковку золотых монет, распечатал ее и высыпал условленное количество новеньких фунтов стерлингов в руки просиявшего торговца.
Каждый выбрал себе коня и вскочил в седло. Теперь они были настоящим кавалерийским отрядом, к тому же превосходно вооруженным.
Доехав до первой стены, Андре оставил у ворот шестерых всадников, чтобы они обеспечивали им тыл, с остальными поскакал к дворцовой стене.
Стояла невыносимая жара, духота была чудовищная. Всадники обливались потом, лошади покрывались пеной. Кажется, саламандры и те бы не вынесли такого пекла. На улицах было тихо и совершенно безлюдно, все жители попрятались в дома от зноя.
Вдруг раздался какой-то гул. Не гроза, не гром — на небе не было ни облачка.
Что это? Земля будто колеблется, дрожит. Лошади отказывались идти вперед.
Землетрясение!
Справа и слева заскрипели, зашатались дома. Даже каменные дали трещины, готовые вот-вот обрушиться.
На минуту все успокоилось. Всадники вновь пустились вскачь, достигли дворцовой стены.
У ворот стояли те же часовой и офицер. Тековые ворота, окованные железом и некрасиво утыканные гвоздями, по-прежнему были наглухо заперты.
Караульные узнали Андре. Он крикнул, чтобы они сдались, и те тотчас побросали оружие.
— Фра, свяжите нам руки и ноги.
— Хорошо, — согласился Бреванн. — Эй, скрутите их хорошенько.
Матросы принялись вязать караульных, Андре заложил под воротами динамитную петарду. Взглянул на часы, приказал спешиться и отойти назад.
Люди отступили шагов на двадцать, держа коней на поводу.
Француз спокойно зажег фитиль петарды и присоединился к ним.
Вдруг со стороны реки послышался свистящий гул, он быстро приближался. Воздух с хрипом разрывался, сквозь него что-то стремительно неслось.
Летел артиллерийский снаряд.
По ту сторону стены раздался взрыв.
— Капитан Плогоннек молодчина. Сама пунктуальность, — прошептал Андре.
Затем раздался ужасающий треск. Облако дыма поднялось вверх, во все стороны полетели обломки ворот. Образовалась брешь, достаточная, чтобы проехали одновременно два всадника. В городе послышались крики.
— Вперед! — скомандовал Бреванн.
Матросы и наемные авантюристы, вскочив на коней, готовы были ринуться вперед, но в это время опять раздался подземный толчок.
Лошади остановились. Стена рухнула, дав огромную трещину. Поднялись облака красной пыли от кирпичей. Вопли и стоны наполнили город со всех сторон.
Вторя им, из императорской резиденции доносились яростные крики ее озлобленных обитателей.
Забыв про землетрясение, Андре приблизился к пролому в воротах, хотя мог быть погребен под обломками.
Он заглянул за ограду и вскрикнул почти испуганно, но тотчас овладел собой, схватил коня за повод, прыгнул в седло и поскакал в пролом, не интересуясь, скачут ли за ним его люди.
Андре поскакал в пролом.
ГЛАВА XVII
Дальнейшие злоключения парижанина. — Прибытие в Мандалай. — Зал для аудиенций. — Фрике отказывается снять сапоги. — В присутствии короля. — Смертный приговор. — Казнь слоном. — Кассационная жалоба Фрике. — Почет. — Появление ящериц. — Музыка. — Как ведет себя ящерица перед землетрясением. — Побег. — Пушечный выстрел. — Кавалерийская атака. — Спасен. — Возвращение в Ранг. — Отплытие.
Когда, как помнит читатель, парижанина повезли в Мандалай, он не впал в уныние. Фрике видел Андре, перемолвился с ним словом и был уверен, что тот непременно его выручит.
Присутствие министра не смущало молодого человека, на ломаном английском языке он принялся расписывать ему технические характеристики, мощь артиллерии и храбрость матросов корабля, которым командует его друг. Это возымело свое действие — бирманский сановник, сидя в гауде глаза в глаза с арестованным иностранцем, чувствовал себя неважно под его холодным, пронзительным взглядом и охотно отпустил бы его, если бы не роковой выстрел. Слушая «страшные» рассказы самоуверенного парижанина, сановный азиат сопел и потел, опасаясь, «как бы чего не вышло».
Фрике же своим поступком снискал почет окружающих. С ним обращались, как со знатным лицом, обвиняемым в государственном преступлении и подлежащим суду самого монарха. Правда, оружие у него отобрали, но с поклонами и любезными словами, на что азиаты большие мастера. Его не связали, не заковали, только караулили. Кормили хорошо, спать было мягко, сидеть в гауде удобно.
— Я, — говорил он себе, — похож на человека, который летит вниз с шестого этажа и думает: «А на воздухе, право, не так уж дурно». Ну, будь что будет потом, тогда и успеем задуматься, а сегодня пока посмеемся.
Все время пути до Мандалая он сохранял полнейшую невозмутимость. Когда сошли на берег, ему подвели коня, он легко вскочил в седло и поехал рядом с министром, в сопровождении верхового конвоя. Слух о том, что экспедиция, снаряженная с такой помпой, возвратилась, быстро облетел столицу. На все лады обсуждалось отсутствие белого слона, над неудачными охотниками зло подшучивали.
Отряд подъехал к воротам дворцовой ограды. Фрике вступил в обширный двор, где слева стояла небольшая пагода с колоколом, справа — довольно невзрачные постройки. Окруженный солдатами с саблями наголо, он прошел через двор и остановился перед узкой дверкой.
Министр распорядился ввести пленника не в обыкновенный зал для судебных заседаний, а в зал для аудиенций. Сказав несколько слов офицеру, командовавшему конвоем, министр пошел с докладом к императору.
Офицер открыл дверку и ввел пленника в манхгау, или хрустальный дворец. Дойдя до парадной лестницы, разулся и предложил Фрике снять сапоги, ссылаясь на придворный этикет. В присутствии бирманского императора все должны быть босиком.
Парижанин решительно отказался:
— Если вашему императору мой костюм кажется неприличным, он может меня не принимать, я в претензии не буду. Не я добивался свидания с ним, меня ведут к нему насильно, следовательно, я не обязан соблюдать ваш этикет.