Читать интересную книгу Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия

Этим вечером раздражение читалось на его лице, он сидел, поджав губы и положив кулаки на стол, а Тереза всеми силами пыталась предотвратить взрыв – говорила не умолкая, пересказывала свежие сплетни о жизни кооператива: Мирослав застукал Магду в постели с Милошем.

– Средь бела дня, представляете?

Возможно, гроза и прошла бы мимо, не реши Хелена высказаться:

– Да за кого себя принимают эти тупые крестьяне? Неужели до сих пор не поняли, что жены – не коровы и не собаки, которым можно отдавать приказы?

Все миротворческие усилия Терезы пошли прахом. Йозеф побагровел от гнева.

– Довольно! – воскликнул он и шваркнул кулаком по столу, едва не пролив суп. – Предупреждаю, я больше не желаю, слышишь – не желаю! – чтобы ты выходила из дому с господином Бенитесом. Его я на ключ запирать не могу, хочет гулять – на здоровье, но без тебя!

– Я просто пыталась помочь, он выглядел таким потерянным.

– Ты не должна вмешиваться. Пусть его сопровождает Сурек или телохранитель. Сведи общение с ним к минимуму, так будет лучше и для тебя, и для всех нас.

– Ты же сам просил поддержать его! У меня были дела поважнее и поинтересней, уж поверь!

– Ты принимаешь в нем слишком большое участие, это никуда не годится.

– Не разговаривай со мной как с ребенком, Йозеф! Я скоро стану совершеннолетней, так что не командуй.

– Пока мы живем вместе, ты будешь подчиняться моим правилам.

– Могу завтра же уехать в Прагу.

– Я прошу об одном: держись подальше от этого человека.

– Я сама решу, что хорошо, а что плохо, и не указывай, как мне себя вести!

Хелена вскочила и в сердцах швырнула салфетку на пол. Йозеф мгновенно остыл, но она уже распахнула дверь, чтобы уйти. На пороге стоял Рамон.

– Чего вам? – раздраженно спросила она на чешском.

– Говорите по-французски, мадемуазель. Я стучал, никто не ответил. Наверное, не услышали из-за криков. Ничего не случилось?

– Вам что-нибудь нужно?

– Вечера тянутся ужасно долго, мне скучно, поговорить не с кем – по-настоящему поговорить, понимаете?

– Входите, мсье Бенитес, – сказал подошедший Йозеф и доброжелательно улыбнулся.

– Прошу вас, зовите меня по имени.

Рамону не нравилось быть одному, он нуждался в компании (возможно, сыграли роль усталость и вызванный болезнью упадок сил) и объяснил, что очень ценит тепло их семейного очага. «Мне не хватает человеческого общения, возможности говорить обо всем и ни о чем…»

Тереза предложила ему тарелку супа, Рамон отказался – он уже поужинал, – но не устоял перед ароматом густой гороховой похлебки, подобрал с пола салфетку, отдал ее Хелене, и они продолжили ужинать, беседуя о мягкой для этого времени года погоде, таянии снегов и желанном наступлении весны.

– Могу я вас кое о чем попросить, Йозеф?

– Конечно, Рамон.

– Давайте послушаем Гарделя.

– Что вам поставить?

– «В день, когда ты меня полюбишь», если она у вас есть…

Йозеф оценил выбор знатока, нашел пластинку, завел патефон и опустил рычаг.

– Вот увидите, это настоящая поэзия, – пообещал Рамон Хелене.

Йозеф вернулся к столу, и все приготовились слушать. В комнате зазвучал теплый бархатный голос Гарделя. Рамон тихо повторял слова, так что остальные могли читать по его губам:

В день же, когда ты полюбишь меня,Роза нарядится в лучшие платья!Праздник любви лучшим цветом своимВстретит она вместе с нами в объятьях.Звон колокольный и голос ветров,Песни фонтанов, глашатаи счастья,Всем возвестят – ты навеки моя!

– Знаете, Рамон, а ведь Йозеф – великолепный танцор, – сказала Тереза.

– Перестань.

– Прошу вас, порадуйте меня, – попросил Рамон.

Йозеф поправил галстук и протянул Терезе руку.

– Пригласи дочь, она танцует лучше меня.

Он повернулся к Хелене.

– Мы так давно не танцевали вместе, Йозеф…

– Считай это моим извинением, дорогая!

– Пеняй на себя.

Хелена встала, и они медленно закружились в танце. Каждое движение сливалось с музыкой, невозможно было понять, кто ведет, они напоминали принца и принцессу из фильма.

Рамон следил взглядом за чудесной парой, приоткрыв от восхищения рот. Песня закончилась, и танцоры замерли на месте. Рамон зааплодировал:

– Браво, это было потрясающе!

Йозеф поставил другую пластинку.

– Хочешь потанцевать? – спросила Хелена, обращаясь к Рамону.

– Я ужасно неуклюжий, ты меня запрезираешь.

Они закончили ужин под музыку – впервые за все время жизни в санатории.

– Где вы научились так танцевать танго? – спросил Рамон.

– Просто смотрел на других, специально меня никто не учил. Наверное, это природная склонность. Вальс и танго – моя старая страсть, – признался Йозеф.

– В этой стране танго танцует только мой отец, – фыркнула Хелена.

– Научишь меня?

– Я не большой мастер по части танго.

– Наша сегодняшняя прогулка стала для меня лучшим лекарством. Надеюсь, мы сможем это повторить?

– Если отец согласится.

Упрашивать Йозефа Рамону не пришлось – он дал свое благословение, поставив два простых условия: быть благоразумным и надевать шапку и шарф.

– Нужно подыскать ему подходящую обувь, его туфли совсем прохудились, – сказала Хелена.

– Это сущее безобразие! – воскликнул Йозеф. – Вам ни в коем случае нельзя простужаться.

– Какой у тебя размер?

– Сорок первый.

– Как у Людвика, – обрадовалась Тереза, – я дам вам его ботинки.

– Вам обязательно быть на «ты»? – поинтересовался Йозеф, когда Рамон ушел к себе. – Мне это не нравится.

– Не придирайся, ему так проще.

Рамон теперь каждый вечер ужинал с Капланами, предпочитая их общество трапезе в своей монашеской комнате в компании Сурека. Йозеф ставил несколько пластинок Гарделя, и они ели под музыку, но не танцевали. Аппетит у Рамона был хороший, он не стеснялся просить добавки, спрашивал, как называется на чешском каждое блюдо, и запоминал с первого раза – память у него была феноменальная, а вот произношение хромало. Он выучил около сотни слов и складывал из них фразы, чтобы делать комплименты Марте. Акцент Рамона ужасно веселил кухарку, и она с удовольствием его поправляла, а он часто приходил на кухню, где царил ремонтный хаос, и заказывал свои любимые блюда. Очень скоро они с Йозефом перешли на «ты».

– Так проще, согласен?

У Йозефа получилось не сразу, но Рамон не сдавался, и в конце концов профессор и пациент привыкли «тыкать» друг другу.

Раз в неделю Рамон совершал обязательную парикмахерскую процедуру. Его фальшлысина быстро зарастала густым черным пушком. Обязанности Фигаро выполнял телохранитель: он набрасывал Рамону полотенце на плечи, смачивал голову водой и осторожно выбривал «тонзуру», а потом подравнивал волосы ножницами. Сурек, сидевший напротив, смотрел на фотографию в уругвайском паспорте и руководил. Рамон гляделся в зеркало, проверяя, достаточно ли он похож на заурядного человечка, снявшегося на документ, и удовлетворенно замечал:

– Esta perfecta, hombre[127].

Каждый день, около трех, Рамон устраивался в одном из больших кресел в холле и ждал Хелену. Он открывал узкий томик в мятой белой обложке, который всегда носил в кармане, и прочитывал одну-две страницы или просто сидел, глядя в никуда. Иногда он что-то писал в зеленом блокноте, перетянутом резинкой, а если кто-нибудь проходил мимо и спрашивал, как идут дела, отвечал: «Не знаю…» Ему очень нравились тяжеленные ботинки Людвика, которые Тереза начищала до блеска. Рамон говорил: «Не морочь себе голову, оно того не стоит!» – но ей доставляло удовольствие заботиться о нем. Рамон «унаследовал» и другие вещи Людвика – синюю куртку, шарф из толстой шерсти в коричневую и зеленую полоску, шапочку в тон шарфу и подшитые кожей хоккейные перчатки. Он смотрел в окно, как стаивает снег на террасе, как обнажаются сосны в лесу – одним махом, встряхнув ветвями, как попавший под дождь пес. Нескончаемая зима сдавала свои права. Потом появлялась Хелена: «Пошли?» Она заматывала ему шею шарфом, натягивала поглубже шапочку, и они отправлялись на прогулку. Спускались по дороге к кооперативу. Крестьяне махали им издалека, но никто не прекращал работать, чтобы поболтать. Они шли дальше, до поляны, расчищенной лесорубами, и садились на бревна, чтобы выкурить по сигарете.

– По одной, – строго предупреждала Хелена.

Рамон наслаждался процессом, докуривал сигарету до самого фильтра и пытался выклянчить еще одну, торговался, клялся, что никакого вреда не будет, совсем наоборот, но Хелена была непреклонна. Посидев, они не торопясь шли назад.

– Скажи, Хелена, ты член компартии?

– Спрашиваешь как друг или как партийный бонза?

– Не издевайся, я никем и ничем не руковожу.

– В этой стране коммунистов вешали и бросали в тюрьмы. Никто больше не верит в доктрину. Делают вид, чтобы не нажить неприятностей.