полюса. Для него, как для классического американца, любая борьба между добром и злом – это обязательно борьба между демократией и диктатурой. А поскольку рыцари джедаи – блистательны и великолепны, то они, по Лукасу, разумеется, на стороне демократии. Вот тут-то у него и ошибка. На галактической почве рыцари вполне-таки выглядят, как у себя дома, а вот на демократической почве – как седло на корове. Главный принцип рыцарства – аристократический – решительно чужд демократии. Демократия уничтожила рыцарство именно потому, что уничтожила аристократический принцип, и ни в какую межзвездную эпоху демократия не может возродить рыцарство, которое по самой своей сути чуждо демократии.
Бедный Лукас предпринял титаническую художественную попытку скрестить две реальности, каждая из которых ему нравится – демократию и рыцарство. Но результат строится на принципиальном неустранимом противоречии и ни какими художественными средствами невозможно сделать эту гибридную реальность внутренне достоверной.
Вполне демократический герой – разве что мастер Йода – большой любитель корнелиста, то есть по-нашему говоря – наркоман. Остроумный Гоблин в своём переводе называет Йоду – Чебуран Виссарионович ( – А Чебуран Виссарионович велел мне концентрироваться на добром. – Так ты и концентрируйся на добром, а мочи, кого скажут.)
Парадокс Лукаса в том, что он и любит рыцарство, и даже в значительной степени его понимает, чувствует, но одновременно ненавидит всеми силами своей демократической души – вспомните Дарта Вейдера. Причем, его ненависть к рыцарству выглядит куда более достоверно. Разгадка этого парадокса станет очевидной, когда мы вспомним религиозно-философскую концепцию Лукаса, которая исходит из существования светлой и темной стороны силы. Это типичный дуализм, то есть мировоззрение принципиально антихристианское. А суть рыцарства в полной мере дано понять и почувствовать только христианину.
Мир, в котором не хочется жить
Наконец свершилось. Том за томом, сезон за сезоном перед нами проходят целые вереницы рыцарей. Их образы выписаны человеком, который хорошо знает средневековье. К тому же Джордж Мартин – большой художник. И редкостная шельма.
Мартин знает средневековье даже лучше, чем может показаться на первый взгляд. Например, завязка романа – два вассала восстают против «безумного короля» – очень точно воспроизводит завязку войны Алой и Белой Розы, с той лишь разницей, что в реальности безумный король был просто слабоумным, а безумные зверства были на совести его жены- королевы. Но, создавая свой собственный мир, Мартин ни когда не ограничивается примитивным перетасовыванием исторических фактов, он их переплавляет с изяществом истинного художника, и конечный его продукт – совершенно самобытный сплав, который одновременно с этими выглядит реальнее, чем сама реальность.
К примеру, мир религий, созданных Мартином, ошеломляет тонким чувством и глубоким пониманием религиозных систем, известных средневековью. Ни одна из этих религий не имеет точного буквального соответствия историческим религиям. Нельзя, например, ткнуть пальцем и сказать: «Вот это – христианство». А между тем, черты исторического христианства (разумеется, преломленные через сознание Мартина) мы находим и в религии семерых, и в религии огненного бога, хотя лишь отдельные черты. А религия утонувшего бога кажется куда более скандинавской, чем религия Одина. Кажется, если бы историческим викингам предложили выбрать между этими богами, они выбрали бы утонувшего бога, он мог показаться им ментально ближе. Не надо и объяснять, что от чардрев веет друидами, но религия богорощ – это куда тоньше и элегантнее, чем те обрывки сведений, которые мы имеем об историческом друидизме.
И так у него во всем. Одна только Стена – образ потрясающий воображение. Её никогда не было. Но она на самом деле была. Где-то в потаенных глубинах староевропейской души. И Мартин извлек её оттуда с изяществом истинного художника и мудреца.
Что же в итоге? А в итоге эпопея Мартина несет в себе убийственный, растлевающий душу заряд духовной лжи, даже клеветы – омерзительной и ничтожной. И эта ничтожность тем более убийственна, что выражена с большой художественной силой.
Многие и не раз уже говорили о том, что единственный во всей эпопее «рыцарь без страха и упрека» – это Эддард Старк. Потому он и погибает так быстро, что просто не может существовать в этом мире негодяев. Это не совсем так. Если вы начнете загибать пальца, то вдруг неожиданно обнаружится, что «хороших» людей в мире Мартина не меньше, чем «плохих». Лживая мерзость этого мира вовсе не в том, что он населен мерзавцами, а в том, что это от начала и до конца – клевета на рыцарство.
Рисуя образ Неда, Мартин, похоже, и правда хотел показать нам идеального рыцаря, но получилось очень фальшиво, недостоверно. Его тупая, бессмысленная прямолинейность делает его нежизнеспособным и вызывает не восхищение, а презрительную усмешку. И тут возникает вопрос: а как это лорд Старк мог долго и успешно управляться со своими очень непростыми вассалами, такими, например, как Болтоны? Это внутреннее противоречие между успешностью и беспомощностью разрушает образ, делает его фальшивым, не настоящим. Поэтому не стоит говорить, что Нед Старк там единственный настоящий рыцарь, там нет настоящих рыцарей, потому что Нед – «нелеп и глуп, как вошь на блюде».
Кстати, там ведь есть ещё одна попытка показать «настоящего рыцаря». Это Бриена Тарт. Но Бриена – аномалия, она вызывает не столько уважение, сколько сочувствие, смешанное с усмешкой. Мужиковатая баба, при всем уважении к её прекрасным душевным качествам, это то, чего не должно быть. Похоже, Мартин развивает традицию Сервантеса, показывая нам, что любой, кто пытается следовать рыцарскому кодексу чести, уже смешон, тот кто слово «честь» принимает всерьёз – уже больной на всю голову.
«Настоящие рыцари» для Мартина – это братья Клиганы, очень, кстати, не похожие друг на друга, но оба они – нравственные уроды. Ну бывают ещё «рыцари цветов» – предмет воздыхания девочек-подростков. Но «рыцарь цветов» на самом деле – гомосек, так что девочки вздыхают зря. Возникает ощущение, что Мартин задался целью нагадить в душу всем без исключения «категориям граждан» ни кого не оставив без внимания. Хотя, конечно, Мартин ставит перед собой другую задачу: «показать жизнь, как она есть».
Правда – это ведь всегда мерзость, не так ли? Только ни чего не понимающие в жизни чудаки в розовых очках могут думать, что в жизни есть что-то возвышенное, что надо стремиться к каким-то идеалам, а умные люди прекрасно понимают, что этот мир – стопроцентное дерьмо. Всё чистое – вымысел, всё грязное – правда. «Сказать правду» – значит сказать гадость. Этот тип мировосприятия в наше время превратился уже в стереотип общественного сознания, а Мартин всего лишь – зеркало банальности.
Откуда взялось это мировосприятие?