- Господь с вами. - Грег замахал руками. - Кинг вообще не способен покуситься на чью-либо жизнь. Нет. Он захватил детишек и скрылся. Пропадал три года, вернулся с деньгами. Разыскал супругу - он ее, кстати, очень любил, - и зажили вроде сносно. Но это был уже другой человек озлобленный и беспощадный.
- Чем он занимался?
- Собирал через своих агентов компрометирующие материалы на известных лиц: промышленников, политиков, банкиров, кинозвезд и прочих.
- И их шантажировал? - Лицо негра приняло брезгливое выражение.
- Упаси бог! Кинг сам ничего не предпринимал. Он продавал документы тому, кого они интересовали. Наш шеф очень жалел его. Считал - в трагедии виновато общество, которое толкнуло на столь неблаговидные поступки, сломало и исковеркало судьбу достойного человека. Это не вина, говорил Бартлет, а несчастье. Знаете, какое Кинг ставил условие, прежде чем вручить досье? Чтобы у намеченной жертвы не было детей моложе шестнадцати лет. Мерзавца бы это не остановило.
- Каковы сейчас его занятия? Продолжает в том же духе?
- Нет. Заявил: уезжает куда-то в Скандинавию и закрывает свою грязную лавочку.
- А архивы и картотека? Уничтожит?
- Не угадали. Отдает их - это же ценный материал, разумеется, если его не использовать для шантажа, а как информацию для характеристики личности. Да-а-а. Отдает. Безвозмездно. И знаете кому?
- Очевидно, вам. Вы меня и навели на ответ.
- Именно. А почему? - Грег с торжеством взглянул на Мартина.
- Потому что вы его приятель?
- Не совсем. - Фрэнк хлопнул ладонью по столу. - Он сказал: потому, что я честный малый и никогда не употреблю во зло людские пороки. И добавил... - Грег засмеялся, обнажив ровные зубы.
- Вероятно, что вы ненормальный?
- Кинг выразился мягче - слегка вывихнутый.
- И не взял с вас никаких обязательств?
- Абсолютно. Документы в камере хранения Южного вокзала, вот квитанция. - Он положил перед негром коричневый бланк. - Как откроем контору, съездим получим.
- Как он отнесся к вашему теперешнему виду? Был ошарашен? Высказал сочувствие, а потом удивился?
- Ни то, ни другое, ни третье.
- Странно.
- Отнюдь нет, Мартин! Тут-то и штука. Кинг отнесся к моему перевоплощению совершенно равнодушно, словно вообще не заметил никаких изменений.
- То есть? Как это не заметил? - Тон негра был таким, будто его возмущает невнимание к Фрэнку.
- Я поначалу удивился, но сразу сообразил причину его реакции. Что тогда сообщалось в газетах? Доставлен в клинику с тяжелыми ранениями. Так?
- Да. Я сам читал. И по радио передавали в полицейской хронике.
- А с какими? Мало ли что я мог повредить: ноги оторвало, позвоночник переломало, ребра, череп треснул. Подробности же не сообщались в деталях. Кинг, как и другие, кто не видел меня после той драмы, не имел представления, что я потерял кисть и глаз. Бот такое положение. Об этом известно немногим, а следовательно - учтем в дальнейшем, может весьма пригодиться. Это и одна из причин, почему я не явился перед Майком, а позвонил.
Грег потянулся к телевизору и переключил его на местную программу.
- Надо справиться в аэропорту, вовремя ли прилетят наши. На этом же рейсе Юта - скоро увидимся и соберемся вместе до отбытия ребят в ЮНЕСКО. Господи, как все замечательно!
- Позвоним попозже. - Мартин взял тарелки с фасолью и вышел в коридор.
На экране возник чем-то озабоченный остроносый и прилизанный, одетый с иголочки господин. Начал вещать зловеще-интригующим голосом:
"Передаем экстренное сообщение. Самолет компании "Альбатрос", следующий рейсом из Европы через Каир, захвачен бандитами. Администрация и полиция ведут переговоры. Включаем место событий. Смотрите наши передачи. Права на них нами откуплены".
- Мартин! - Грег подавился. - Мартин! Их захватили! Идите скорее!
В комнату с кастрюлей в руках вбежал негр и бросился к телевизору.
В панораме простиралось покрытое бетонными восьмиугольниками серое летное поле. Особняком от других машин стоял серебристый с синей продольной полоской на фюзеляже - особо комфортабельный - лайнер средних размеров. Именно на таких летали официальные лица и зажиточные туристы. На почтительном расстоянии его охватывала полукругом цепочка автомобилей: полицейских, пожарных, санитарных, аэродромной службы, каров для перевозки багажа. Бросалось в глаза отсутствие обычной в таких случаях суеты и шума. Было очень тихо, лишь откуда-то издали доносились обрывки передаваемых по радио сообщений. Люди в машинах словно застыли, только на галереях аэровокзала мелькали, вспыхивая блицами, фигурки репортеров, да сновали операторы телевидения в черных наушниках, похожие на головастиков. Там и сям раскорячились треноги камер.
Просторный салон отделан белой блестящей обивкой, напоминающей разводы мороза на оконных стеклах. Из овальных отверстий вентиляторов струилась пахнущая сиренью свежесть. В меру прохладный воздух сочился озоном. Вдоль прохода, меж кресел, длинноворсная ковровая дорожка убегала к носу корабля.
Уваров и Эдерс сидели в первом салоне, справа по ходу. Настроение было приподнятое - до встречи с друзьями оставалось немного. На экране под потолком, над дверью, мелькали кадры приключенческого фильма. Из наушников на спинках кресел доносились выкрики, стрельба, заливистый лай собак, тарахтенье моторов.
Эдерс глянул в иллюминатор, блаженно потянулся и сказал с восхищением:
- Вы только полюбуйтесь, Миша, какая дивная картина. У меня впечатление, будто я страдал дальтонизмом и вдруг исцелился. Начал воспринимать цвета. В пустыне все мельтешило в каких-то унылых и мутных тонах. А здесь изумительная сочность колорита, непередаваемая гамма красок. Какая благодать. Что ни говорите, пески - это сплошное безобразие.
- Нет безобразий в природе, - начал назидательно Уваров и нараспев продекламировал: - "И кочи, и торфяные болота, и пни. Все хорошо под сиянием лунным". Так молвил русский поэт Некрасов.
- Вы намереваетесь сказать: безобразия существуют лишь рукотворные, в обществе?
- Смотря в каком.
- Пошло-поехало. Вы неисправимы. - Доктор скептически усмехнулся. - Я бы в пустыне не смог адаптироваться. Разумеется, люди ко всему привыкают, но пески не по мне. А вы?
- Меня как раз и возмущает закоснелость и сила привычки, эдакая мимикрия - приспособляемость.
- Что вы имеете в виду?
- Ваши слова о способности людей ко всему привыкать. В частности к мысли о ядерной войне, и к милитаризации космического пространства, и к тому, как помыкают человеческим достоинством.
- Боже мой, опять вы за свое. Мы же договорились: большинство войну ненавидят и борются с ней. Нормальным людям она мнится стоглавым мерзким чудовищем, ибо противоестественна природе. Чего же вам еще нужно? В чем вы обвиняете смертных?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});