защитника начинает полностью менять свои первоначальные показания, в результате чего выясняется преступная роль Эдишева. С санкции следователя Россошанской, Зайнди вызывают для объяснения новых свидетельств в прокуратуру и арестовывают.
Докуев Домба ликует, в порыве счастья он обещает только за это Россошанской и Арзо большие гонорары.
В середине июля состоялся районный суд. Обвинитель в лице Россошанской требовал пятнадцати лет лишения свободы Докуеву и восьми Эдишеву. В итоге Анасби получил двенадцать лет строгого режима, а Зайнди – пять.
После апелляции уголовное дело Докуева Анасби направляется в республиканскую прокуратуру. Высокое начальство – сговорчивее. По крайней мере с генеральным прокурором республики Домба много раз парился в бане, ежеквартально, следуя ранжирной тарификации, он «задабривает» главного блюстителя законности.
Передознание дела ведет новый прокурор из республиканской прокуратуры. Генеральный прокурор лично контролирует ход дорасследования. Практически каждый день Докуев Анасби вывозится из тюрьмы на допрос в республиканскую прокуратуру. К нему без ограничения допускается адвокат, он часто встречается с родными, принимает из дома щедрые передачи и деньги.
Эдишев Зайнди посредством тюремной экспедиции в курсе всех этих «движений» и, как старый мошенник, теперь понимает всю свою беспомощность и бесперспективность ближайшего существования. А ведь он далеко не молод! К шестидесяти годам попасть в зону строгого режима и сидеть пять лет… Это конец!
Эдишев в непреодолимом смятении, к тому же в тюремном пансионе выявились многочисленные, чисто возрастные болячки. Однако сердобольных в этом заведении нет. И тогда Зайнди посылает к Домбе весточку с требованием о встрече. Никакого ответа. Новая записка, теперь с угрозой. Появляется жесткий письменный ответ со свободы: «Мы готовы ко всему. Ты за свое вероломство и предательство получишь не пять лет, а десять. Я для этого ничего не пожалею. В гибели твоего племянника и в трагедии моего сына виноват только ты, и ты за это ответишь, если конечно, доживешь».
Лишившись всерьез и надолго свободы, Эдишев Зайнди прямо из тюрьмы «завопил» в новом тоне, резко пошел на попятную. Уважаемые старцы зачастили между домами Докуева и Эдишева, происходит со времени язычества существующая процедура прощения. От кровной мести освобождаются все мужчины Докуевых (женщины не в счет), кроме Анасби, обагрившего руки кровью. Албаст возвращается домой.
Однако Зайнди обнаружил, что эта явная уступка действия не возымела. Более того, его дважды вызывали на допрос и ни слова не говорили о погибшем племяннике, об Анасби, а все больше и больше выясняли его связь с рецидивистом Ароном и другими ворами и преступниками региона и под конец задали страшный вопрос о роли и участии Эдишева в побеге зека. Тогда Зайнди понял, что будучи на свободе, при деньгах и связях, Домба многое сможет сделать, даже убить его прямо в тюрьме. Эдишев в панике, окончательно сломлен, погибшего племянника он больше не вспоминает, думает только о себе. Вновь летит весточка к Домбе; она полна просьб о встрече, ее текст сквозит умилением и покорностью. Докуев один на один с Зайнди встречаться боится, да к тому же нужен свидетель. Эту роль выполняет Мараби. За большие деньги, уплаченные Докуевым, в отдельной камере грозненской тюрьмы кровники беседуют более часа. Вначале говорят стоя друг против друга, потом садятся на нары, (Мараби все время стоит у дверей), под конец они плотно сблизились, слышен только шепот и страшная мимика лиц, подкрепленная непонятной жестикуляцией.
– А как мать Аслана? – услышал единственное Мараби.
– А-а-х! – мотнул небрежно рукой Зайнди и что-то прошептал на ухо Домбы. Теперь они вновь партнеры, только не в карточной игре, а в жестокой игре жизни.
Еще дважды происходят встречи в той же тюремной камере. При последнем свидании к троице присоединяется известный в республике телевизионный агитатор – полу-мулла, полу-идеолог советской власти.
При участии Домбы и Зайнди составляется какой-то документ, потом Докуев и Эдишев кладут попеременно правую руку на Коран и в чем-то клянутся, вся процедура заканчивается теплым, искренним рукопожатием, объятиями, даже слезами растроганности.
Все встречи стоящий в стороне Мараби видит, как лица мужчин из выжидательно-вражеских в начале переговоров преобразуются в умиленно-радостные. И это не маска дипломатии на лицах, это всерьез, жизненно важно, это их подлинное счастье и сущность бытия. Состоялся крупнейший торг, сделка свершилась. И неважно, что молодые люди – племянник одного погиб; а сын другого – будет долго сидеть, важно, что эти пожилые люди смогут спокойно, беззаботно доживать свой век, и не просто доживать, а блаженствовать в достатке, на свободе.
В тот же вечер Домба ознакомил Алпату и Албаста с содержанием подписанного важного документа. Бумагу спрятал глубоко в сейф, при этом с досадой почему-то вспомнил о расписках Денсухара Самбиева, но упоминать о них вслух не стал. С плеч Докуева свалился груз кровной вражды, казалось, можно вздохнуть свободно, но тем не менее все были молчаливы, озабоченны, печальны. Было понятно, что буря миновала, стихия угомонилась, только жертвой ее стали самые молодые судьбы.
– Хоть теперь выгони со двора этого Лорсу, – перевел вектор гнева на кого можно было Албаст.
– Да, – поддержала его мать, – разжирел на дармовых харчах.
Домба ничего не ответил, пошел спать. Всю ночь ему снились кошмары, и казалось, что его здоровенный чугунный сейф, наполненный деньгами и, главное, многочисленными расписками, сдавливает его грудь, не дает спокойно дышать. Под утро разбитый дурацкими снами Домба пошел в ванную, из окна невольно увидел, как посредине навеса, в кресле, укутавшись старым хозяйственным одеялом, безвольно свесив голову, дрыхнет охранник семьи, бывший кровник – Лорса Самбиев.
Не раздумывая, Докуев тихо вышел во двор, с силой, как шелудивого пса, пнул в ногу спящего. Обычно Домба осторожно, за плечо теребил молодого человека, и Лорса спокойно пробуждался. Зато на сей раз он вскочил, как ужаленный, его спекшиеся сном глаза с непонятной обидой блуждали от ноги хозяина к месту удара.
– До конца месяца еще десять дней. Я плачу тебе как за полный месяц, – говорил отсчитывая деньги Домба. – Вот тебе двести рублей. Это расчет. Спасибо… А вот эти сто рублей передай брату Арзо, я ему обещал за переговоры с Россошанской. Прокуроршу я отдельно отблагодарю… Хотя она и сволочь… Ну, еще раз спасибо, в селе всем передавай привет.
И когда Лорса уже был у ворот, крикнул вдогонку: «Может, ты чайку бы выпил?»
Перед предстоящим тяжелым днем Домба без аппетита завтракал, когда в столовую ввалился радостный Мараби.
– Смотри, Домба, прямо посредине двора нашел небрежно скомканные триста рублей.
– Раз нашел, значит твои, – процедил со злобой Докуев.
О Лорсе и