К сентябрю 1965 года уже не оставалось сомнений, что калоцин способен приостанавливать рак. Механизм действия препарата был по-прежнему неясен, но он, несомненно, препятствовал размножению вируса, вызывающего миелоидную лейкемию. Животные, которым был введен препарат, не заболевали, а больные показывали заметное улучшение.
Персонал фирмы был взволнован. Вскоре обнаружилось, что калоцин – противовирусный препарат широчайшего спектра действия. Он убивал возбудителей полиомиелита, бешенства, лейкемии и бородавок. Мало того, как ни странно, калоцин убивал также и бактерии.
И грибки.
И паразитов.
Каким-то неведомым образом препарат уничтожал любые организмы одноклеточной или еще более простой структуры – и совершенно не влиял на сложные системы органов, на группы клеток, образующие крупные общности. В этом смысле действие калоцина было на редкость избирательным.
По существу калоцин представлял собою универсальный антибиотик. Он убивал любые микробы, даже те, которые вызывают обычную простуду. Естественно, возникали и побочные явления: заодно уничтожались и полезные бактерии кишечного тракта – все животные, на которых пробовали препарат, поголовно страдали расстройствами желудка. Но разве это можно было назвать высокой ценой за излечение от рака?
В декабре 1965 года сведения о препарате были неофициально сообщены некоторым правительственным учреждениям и ответственным работникам здравоохранения. И тогда-то у калоцина впервые нашлись противники. Многие, включая Джереми Стоуна, потребовали даже запрещения препарата.
Однако аргументы, которые они выдвигали, казались чисто теоретическими, и фирма, чуя миллиардные прибыли, упорно настаивала на проведении клинических испытаний. В конце концов правительство, Министерство здравоохранения, образования и социального обеспечения и Управление продовольственных и медицинских товаров пошли навстречу Йенсену и дали санкцию на клинические испытания препарата. Они были начаты в феврале 1966 года, и первыми людьми, получившими калоцин, были 20 неизлечимо больных раком и 20 добровольцев из тюрьмы штата Алабама. Все 40 пациентов принимали препарат ежедневно в течение месяца. Результаты соответствовали ожидаемым: добровольцы испытывали побочные неприятные явления, однако ничего серьезного, а у больных раком наблюдалась поразительная ремиссия симптомов – свидетельство излечения. Первого марта 1966 года всем сорока перестали давать калоцин. Через шесть часов все сорок умерли.
Произошло то, что Стоун предсказывал с самого начала. Он говорил, что за многие века сосуществования человек постепенно выработал очень точно сбалансированный иммунитет по отношению к большинству микроорганизмов. Сотни различных видов вирусов и бактерий обитают на коже, в легких, кишечнике и даже в крови. Потенциально все они смертельно опасны, однако человек постепенно приспособился к ним, и лишь некоторые из них способны теперь вызывать у него болезни.
Этим обеспечивалось весьма точно отрегулированное равновесие. С привнесением препарата, убивающего все бактерии, мы нарушаем равновесие, уничтожаем плод многих веков эволюции. Мы открываем путь сверхинфекциям, и перед нами возникает проблема новых микроорганизмов, вызывающих новые болезни.
Стоун оказался прав: все сорок человек умерли от ужасных и непонятных, ранее никогда не виданных болезней. У одного все тело с головы до ног раздувалось до тех пор, пока он не погиб от отека легких. Другой пал жертвой бактерии, в течение нескольких часов начисто разъевшей его желудок, третий был поражен вирусом, который превратил его мозг в желеобразную массу.
И так все сорок.
Йенсен был вынужден прекратить испытания препарата. Правительство, убедившись, что Стоун сумел понять суть дела, приняло его первоначальное предложение и наложило категорический запрет на любую информацию и любые опыты, связанные с калоцином.
С тех пор прошло уже два года. И вот теперь Бертон попросил дать ему калоцин…
– Нет, – повторил Стоун еще раз, – у вас не будет и одного шанса из тысячи. На время он, возможно, вас поддержит, но, как только мы лишим вас калоцина, вы не выживете…
– Вам-то легко говорить, сидя там, где вы сидите.
– Мне совсем нелегко. Поверьте…
Стоун вновь прикрыл микрофон рукой и повернулся к Холлу:
– Мы же знаем, что кислород подавляет рост штамма. Будем давать Бертону кислород – на время это поможет. Чуть-чуть покружится голова, зато он немного отдохнет и дыхание у него успокоится. Бедняга напуган до смерти…
Холл кивнул. Почему-то слова Стоуна поразили его. Напуган до смерти… Ему вдруг стало ясно, что Стоун натолкнулся на что-то чрезвычайно важное. В этих словах – ключ. В этих словах – ответ…
Он встал и пошел прочь.
– Куда вы?
– Мне надо подумать… – О чем?
– О том, что значит – напуган до смерти…
Глава 27
Напуган до смерти
Холл вернулся к себе в лабораторию и уставился сквозь стекло на старика и младенца. Хотелось привести в порядок мысли, но они гнались друг за другом, кружась в бешеном темпе. Добиться логической стройности никак не удавалось, и испытанное только что чувство, что он на пороге открытия, исчезло.
Минуту-другую он не отрываясь смотрел на старшего своего пациента, а перед мысленным его взором мелькали стремительные картины: умирающий Бертон – рука прижата к груди, Лос-Анджелес в панике, повсюду тела, тела и взбесившиеся, вышедшие из-под контроля автомобили…
Тут он понял, что и сам напуган. Напуган до смерти. Он вспомнил эти слова.
Напуган до смерти.
В них был какой-то смысл, какой-то ответ. Но какой?
Неторопливо, принуждая свой мозг к методичности, он еще раз взвесил все, что знал.
Полисмен с диабетом. Полисмен, который подчас пренебрегал инсулином и впадал в ацидоз.
Старикан, взявший себе в привычку пить «Стерно», что вело к насыщению организма метилом и ацидозу.
Младенец, который… Который что? Откуда у него ацидоз?
Холл замотал головой. Во всех своих построениях он неизменно возвращался к этому младенцу – у того все было в норме, и никакой повышенной кислотности.
Он вздохнул. «Начни с начала, с самого начала, – сказал он себе. – Будь логичен. Если у человека обменный ацидоз – да любой ацидоз, – что с ним происходит?»
В его организме создается избыток кислоты. От такого избытка можно умереть, как, например, при впрыскивании в вену соляной кислоты.
Слишком много кислоты – смерть.
Но организм может уравновесить этот избыток. Учащением дыхания. Ибо тогда легкие станут выводить больше углекислого газа и количество угольной кислоты, образуемой углекислым газом в крови, несколько снизится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});