Читать интересную книгу Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль

– Стоит мне посмотреть на яблоко, и оно само собой срывается с ветки, падая к моим ногам…

Вскоре они перебрались в Лондон; там Бениовский долго писал книгу о своих приключениях, фантазия увлекла его слишком далеко, в мемуарах он нагородил немало чепухи. Однако книга всюду читалась, ее спешно переводили в Германии и в Англии, только одна Россия осталась к ней безучастна, ибо в Петербурге знали подлинную правду о событиях на Камчатке. Бениовский просил помощи в парламенте Англии, но почтенные милорды, тряся длинными бараньими париками, отвечали ему:

– Наше великое королевство пока не нуждается в Мадагаскаре, можете оставить его в своем кармане…

Вениамин Франклин советовал ехать в Америку, где проекты Бениовского найдут поддержку в самом Дж. Вашингтоне:

– А в Балтиморе всегда сыщете армию босяков и голодранцев, которые за горсть табаку и бутылку рома согласятся воевать за любые идеи, лишь бы им иногда поплачивали…

Гиацинт Магеллан, потомок знаменитого морехода, был издателем мемуаров Бениовского и, очарованный его красноречием, дал рекомендации к негоциантам Балтиморы:

– Можете возиться с созданием новой “Либерталии”, но янки от ваших идей потребуют наживы, – и только…

В 1782 году Бениовский с женою и неразлучным Устюжаниновым отправились за океан. Советы Франклина и рекомендации Магеллана оказались кстати: банкиры Балтиморы дали денег для вербовки наемников. Сусанна осталась в Америке по случаю беременности, а сам Бениовский 20 сентября 1785 года высадился на берегу Мадагаскара; со стен форта Луисбурга звонко салютовали две жалкие пушчонки, приветствуя возвращение “ампансакабе”. Мальгаши радовались искренно, племенные вожди потрясали копьями, выражая ему свою преданность.

– Вот мы и дома, – сказал Бениовский, счастливый.

Верный своим идеалам, он известил де Пуавра, что будет жестоко преследовать работорговлю, а всех добытчиков “рабов” станет развешивать на фасах Луисбурга, словно белье для просушки. Усиление его власти вызвало острую, очень болезненную реакцию в Париже и в Лондоне; совместно они решили раздавить мальгашское государство в самом его зародыше, дабы оставить Мадагаскар в дикости безначалия – как свою будущую добычу!

Губернатор де Пуавр, закоренелый враг Бениовского, собрал на Иль-де-Франсе флотилию кораблей, посадил на них батальон капитана Ларшера, повелев ему десантировать близ Луисбурга. Две пушчонки быстро расстреляли запас ядер. Кровавая свалка врукопашную длилась недолго. На предложение сдаваться Бениовский, засев в крепости, отвечал выстрелами. Потом все стихло. Каратели четыре дня бивуачили на берегу, боясь входить в ворота форта, думая, что Бениовский ждет их в засаде.

– Вперед во славу короля Франции! – призывал Ларшер.

Победители ворвались внутрь форта, где уже никого не было. Бениовский лежал мертвым с пулей в груди, пронзившей его точно в сердце. Когда его стали тормошить, обыскивая, мечтая найти при нем кошельки с золотом, из карманов его мундира выкатился на пол единственный жалкий франк…

Это был последний франк короля!

Был 1789 год. Веселый сибарит, князь Потемкин-Таврический, навестил в Эрмитаже царственную подругу – императрицу.

– Матушка, – сказал он Екатерине, – чудеса на Руси не переводятся. Сообщу такое, что расцелуешь меня…

Екатерина одарила его поцелуем – в виде аванса:

– Ну, изверг сладостный, жду небывалых сенсаций…

Потемкин сказал, что с корабля сошел на пристань Петербурга некий Иван Устюжанинов, который пятнадцать лет подряд не покидал Бениовского, насмотрелся всякого:

– Жаль, что умер писатель Федька Эмин, а то бы роман о нем сочинил гораздо забавнее, нежели у Дефо полупилось…

Екатерина сама заварила для него чашечку кофе:

– Пей. Говори, что делать с ним будем. Сразу его за ноги разодрать или оставим для писания с него романов?

Потемкин барственно развалился на софе императрицы.

– Ты, матушка, свой кофий сама глотай, а мне вели принесть рассолу огуречного, – указал он. – Чего раздирать-то Ваньку нашего, коли из плена французского уже ободран вернулся?

Екатерина справилась о его происхождении.

– Да сын поповский, – отмахнулся Потемкин. – Из семьи выходцев из Устюга, отчего и фамилия Устюжанинов, а произведен был родителями в славном граде Тобольском.

Екатерина с превеликим удовольствием выпила кофе.

– Вот и ладно! – сказала она, подзывая левретку к себе на колени. – Пусть этот герой романов убирается ко всем чертям в этот Тобольск, и чтобы сидел там тихо-тихо, о своих прошлых делах даже с воробьями не чирикал…

Иван Алексеевич Устюжанинов прожил долгую жизнь, состоя чиновником в Тобольске при разных канцеляриях, и, наверное, не осмелился “чирикать” о прошлом. Сохранились смутные предания, будто он до глубокой старости писал воспоминания… Где они? Впрочем, история – дама капризная, иногда она вдруг сжалится и преподносит чудесные подарки. Не будем терять надежды, что когда-нибудь в завалах архивов рукопись Ивана Устюжанинова отыщется. Это будет сенсация! Ведь скромный чинуша из тобольской канцелярии посетил с Бениовским все континенты земного шара – все, кроме Австралии, и ему было что рассказать своим потомкам…

Очень верно подметил наш писатель Игорь Можейко, указывая, что в путешествии русских с Камчатки “все было первым: первый приход русского корабля в Макао, первое пересечение русскими экватора, первый переход русских через Индийский океан”.

Эразм Стогов, проживший мафусаилов век, смолоду исколесил всю Сибирь и в своих мемуарах признал, что судьба Бениовского еще долго-долго оставалась в народной памяти, именно легенды о нем побуждали каторжан к побегам. А когда их допрашивали, куда собрались бежать, они отвечали:

– Не знамо куда, но хотел искать теплые острова…

Мадагаскар был им неизвестен! Он был колонизирован англичанами в 1810 году, и среди его защитников, сложивших оружие, были и потомки тех русских, что остались на Мадагаскаре после гибели Бениовского. Наша периодика оставила нам богатый материал о жизни этого человека, но до сей поры читатель не может прочесть о нем книгу, не видел о нем кинофильмов. Пожалуй, именно это и заставило меня написать о нем.

Если получилось слишком затянуто, то приведу в оправдание слова старых русских писателей:

– Извините, что написал так длинно, – говорили они. – У меня просто не было времени написать короче…

Солдат Василий Михайлов

В нашей истории бурный и красочный XVIII век, век рыцарства и злодейства, век гордецов и подлецов, как бы окантован двумя мучительными процессами. В начале столетия Россия вышла на побережье Балтики, а весь конец века народ укреплял рубежи государства на берегах Черноморья. Дорога в Бахчисарай далась ценою большой крови, отняв у россиян жизнь нескольких поколений.

Дело это было великое, дело нужное – дело героев, давно позабытых. Сейчас бывшая Таврида стала всесоюзной здравницей, и загорающие в шезлонгах на верандах курортов меньше всего думают о своих пращурах, которые пешком ходили на Крым не ради обретения загара, а едино ради отмщения татарам за беды и насилия.

Иногда очень полезно вспомнить слова Пушкина:

“Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие!”

Итак, мы во времени Анны Иоанновны…

Весною 1736 года русские легионы под жезлом фельдмаршала Миниха выступили в поход на Крымское ханство. Солдат воодушевлял бой барабанный, флейты пели им о славе предбудущей:

Крепит отечества любовьСынов российских дух и руку;Желает всяк пролить всю кровь,От грозного бодрится звуку.

А за солдатами шагали люди служивые – лекаря с аптеками, профосы с кнутами, трубачи с гобоями, попы с кадилами, аудиторы с законами, писаря с чернильницами, кузнецы с молотами, цирюльники с ножницами, седельники с шилами, коновалы с резаками, плотники с топорами, извозчики с вожжами, землекопы с лопатами, каптенармусы с аттестатами…

Сверху обжигало людей нещадное степное солнце.

Боевые литавры гремели не умолкая…

В громадной карете – шлафвагене – ехал сам Миних; на походной жаровне пеклась для него яичница; фельдмаршал в одном исподнем белье сидел на бочке с золотыми червонцами, лениво понтируя со своим приятелем, пастором Мартенсом, и хвастал:

– Через четыре года, дружище, мои славные штандарты будут водружены над сералем султана турецкого… Я сдаю. Квинтич. Пики!

– В банке триста, – отвечал пастор. – Сначала, приятель, не сломай себе шею на взятии Перекопа, побывай в Бахчисарае крымского хана, а потом уж мечтай о Константинополе…