с тобой красили. Ну, когда я про это стихи сочинил. Ты его ещё не перекрашивал?
— Какой сарай? Я тебя про придумку спрашиваю. Причем здесь, наша развалюха? Извините, господа. Что-то малец мой блажить начал, — и он погрозил мне кулаком.
— Так, для того чтобы понять, что это за изобретение, надо поучаствовать в покраске сарая, — не пошёл я на поводу у деда и продолжил гнуть свою линию.
— Маттиас, я так понимаю, что ты придумал какое-то новое приспособление для покраски? — спросил меня Карл Стокманн, перековеркав мое имя на немецкий манер. И дождавшись моего кивка, обратился к своему отцу. — Я не против поучаствовать в том, что придумал этот малыш.
— Ну, ещё бы. Ты с Францем недавно и так забор красил. Представь, Кауко, он со своим десятилетним сыном решил забор красить. Оба перепачкались в побелке с ног до головы, — поделился старший Стокманн с моим дедом.
Тот как-то нейтрально покрутил головой, то ли соглашаясь, то ли осуждая этот поступок. Хотя по его лицу было видно, что он не понимает, что такого преступного в этом деянии.
— Да Франц просто прочитал «Тома Сойера» Марка Твена, вот ему и захотелось попробовать. А ты, Маттиас, читал эту книгу?
— Да, херра Стокманн. Читал. Так вы будете сарай нам красить? — улыбнувшись, поинтересовался я нагло, прямо в лоб у него.
— Ну. Если херра Хухта найдёт мне рабочую одежду, то я согласен, — дед с старшим Стокманном переглянулись, и тот кивнул, как бы разрешая поучаствовать своему сыну в этом эксперименте.
Я тут же метнулся к себе в комнату и притащил к ним на суд несколько самых простых и обычных в моем мире малярных валиков.
Железная ось с деревянной ручкой, шайбами и гайками, деревянная основа. На одни цилиндрические заготовки были приклеены столярным клеем шерстяная ткань, а на другие — овечья шкура. А также, двойной валик для нанесения рисунков на стену.
Изготовление валиков я начал ещё весной. Оси и рамы мне помог изготовить наш управляющий кирпичным заводом Кевин Райт. Ручки и деревянные основы, как гладкие, так и с рисунком, сделал братец Эса. А я, прикупив ткани, шкур и клея, собрал всё воедино. Но никак у меня не находилось времени поговорить об этом с дедом.
Покраска валиками увлекла всех. К младшему Стокманну присоединился и старший, и даже мой дед. В процессе покраски сарая и нанесения узоров, они сами расписали где возможно применение подобных «Финских кистей», как я назвал эти валики. Дед затем долго с ними торговался, но заключили они договор к обоюдной выгоде, поделив доход от ещё не запатентованных кистей пополам. Вполне возможно, что наш клан потянул бы их производство в одиночку, но патентование за границей княжества было нам пока не доступно. Да и эффективность рекламы у торговой империи Стокманнов куда выше, а если ещё и на выставке в США покажут, то вообще, можно ждать хороших прибылей.
…..
— Что это такое? — спросил Вячеслав Константинович Плеве у финляндского генерал-губернатора Николая Ивановича Бобрикова, указывая рукой на окно, выходившее на Сенатскую площадь Гельсингфорса.
— Очередная акция протеста, — пожал плечами генерал-адьютант, рассматривая в окно несколько сотен человек, которые молча стояли на площади и смотрели на его резиденцию.
— Нет, я не про это. Это-то понятно. Я про то что у них на лицах.
— Так называемые «Мумми-маски», — поставил Плеве в известность директор канцелярии, Франц-Альберт Александрович Зейн. — Носятся во избежание заражения какой-либо болезнью. А местные сепаратисты используют их как средство протеста, нанося на ткань национальные символы.
— Это надо срочно запретить! И послать полицию, чтобы она поснимала эти «му-му» маски с протестующих, — не на шутку разошёлся фон Плеве.
— Ношение масок одобрено местным департаментом здравоохранения и сенатом. Если мы, запретим им бороться с болезнями, то это может привести к открытому бунту, — развел руками директор.
— Кто это вообще придумал? — не унимался министр — статс-секретарь.
— Один восьмилетний мальчик из Северной Остроботнии, — как-то грустно ответил генерал-губернатор.
— Что? Какой мальчик? Причем здесь сепаратисты и какой-то мальчик? — уже почти кричал Вячеслав Константинович. — Если он виноват, то надо и его наказать. Я не знаю! Изъять из семьи и отправить в кадетский корпус, куда-нибудь в Сибирь, чтобы другим было не повадно.
— Не всё так просто, дорогой мой Вячеслав Константинович. Этот ребёнок, довольно известен в княжестве. Как юный, одарённый литератор, — попытался объяснить Плеве генерал-губернатор. — К тому же, он, на парижской выставке получил золотую медаль. И если мы как-то накажем его, это может отразится и на международных отношениях. Тем более, что у государя-императора запланирован в следующем году визит во Францию.
— Ничего не понимаю. Но это же просто ребёнок! — никак не мог успокоиться господин Плеве. — Я же вам уже сказал! Изъять из семьи и отправить в кадетский корпус, куда-нибудь в Сибирь! Накажем так, чтобы не было понятно, наказание это или поощрение!
— Ему благоволит Александра Фёдоровна, — выложил последний козырь директор канцелярии, пытаясь успокоить разошедшегося министра.
— Да мне глубоко насрать какая из местных блядей ему тут благоволит! — заорал было фон Плеве, но осёкся, когда через ярость, до него наконец дошло, про кого ему говорят.
Он облизал вмиг пересохшие губы и, глядя белыми от ужаса глазами на генерал-губернатора Бобрикова, уточнил:
— Императрица? — и зачем-то потыкал указательным пальцем правой руки в потолок.
— Да, — подтвердил генерал-адьютант.
— Bordel de merde!* — высказался в сердцах на благородном французском фон Плеве, понимая, что его слова, сказанные даже в столь тесном кругу, не сегодня так завтра, но непременно будут доложены императору Николаю, и вылетел из кабинета генерал-губернатора, громко хлопнув дверью.
Bordel de merde*(фр) — полный пиз**ц
Глава 22
Приснилось мне, что ехал я в троллейбусе. И тут, бздынь — стекло вдребезги, и вокруг пули свистят. И вот я уже со своим верным итальянским карабином бегу в атаку на генерала Бобрикова, который палит в меня из ППШ. Ха-ха! А я умный! Я бегу зигзагами, и он в меня не попадает. Осталось совсем ничего, перепрыгнуть противотанковый ров, и я пущу в ход свой штык. Разбег, прыжок, полёт! И неведомая сила дергает меня за правую ногу. Падаю в какую-то тёмную жижу на дне рва и просыпаюсь…
— Вставай, засоня, в школу скоро, — услышал я голос сестры, видимо, это она меня за ногу дёргала.
— Угу, спасибо, встаю, — пробурчал в ответ и для верности, чтобы опять не заснуть, сел на кровати.
Сестра зажгла свечу у меня на столе и свалила по делам, а я сидел в своей кровати и пытался