положении».
Я очень надеюсь, что то, что мы сделали — что я сделал — не стало решающим фактором на выборах. Я сказал это с женой и дочерями, голосовавшими за Хиллари Клинтон и прошедшими с Женским маршем 2017 года в Вашингтоне на следующий день после инаугурации Дональда Трампа. Как я сказал в показаниях, сама идея о том, что мое решение повлияло на исход, заставляет меня чувствовать себя слегка тошнотворно (или, как позже меня поправила одна из моих грамотных дочерей, «тошно»). И не потому, что Дональд Трамп такой весьма плохой человек и руководитель (настолько плохой, что скорее всего не понял, что я имел в виду, когда сказал в показаниях, что мысль о влиянии на выборы заставила меня чувствовать себя «слегка тошнотворно»). Она вызывала у меня тошноту, потому что я посвятил свою жизнь служению институтам, которые люблю именно за то, что они не играют роли в политике, потому что они действуют независимо от страстей вокруг электорального процесса. Но выборы 2016 года были как никакие другие. Один из моих детей показал мне твит, по-видимому отражавший чувства в то время. В нем говорилось: «Этот Коми такой полит-хакер. Лишь не могу понять, какой партии».
Я не люблю, когда меня критикуют, но мне нужно обращать внимание на критику, потому что все люди иногда могут ошибаться. Все же, чтобы не оказаться парализованным и раздавленным сомнениями, я пользуюсь эмпирическим правилом: если критика исходит от человека, которого я знаю, как вдумчивого, я обращаю на нее пристальное внимание. Я даже обращаю внимание на анонимную критику, и даже со стороны яростных сторонников партий, если их логика или фактологическая информация говорят мне, что они могут видеть что-то, что я пропустил. Остальных психов, а психов всегда хватало, я игнорирую.
Больше всего меня достают утверждения, что я влюблен в свою собственную праведность, свою собственную добродетель. Я давно беспокоюсь о своем эго. Я горжусь тем, что стараюсь поступать правильно. Я горжусь тем, что стараюсь быть честным и откровенным. Я думаю, что мой путь лучше, чем у наводнивших нашу общественную жизнь лживых партийцев. Но существует опасность, что вся эта гордость может меня ослепить и закрыть для других точек зрения на то, что есть правильно.
Я сотни раз прокручивал в голове дело об электронной почте Клинтон. Кроме ошибок в том, как я преподнес себя во время публичного заявления перед телекамерами 5 июля, я убежден, что если бы снова мог все это сделать, я бы все сделал точно так же, учитывая свою роль и то, что я знал в то время. Но еще я думаю, что здравомыслящие люди вполне могли все сделать по-другому.
К примеру, если бы я был демократом, служившим в предыдущих демократических администрациях, не уверен, что отстраниться от генерального прокурора для заявления 5 июля было бы целесообразным выбором. Если бы у меня была демократическая родословная, меня бы обрисовали как конфликтующего партийца, и я бы не смог достоверно отстраниться от политического руководства Минюста, чтобы независимо представить учреждение. Конечно, даже директор ФБР с демократической родословной, не сделавший бы отдельного заявления, в конце октября оказался бы перед тем же самым выбором, сказать или утаить, потому что он или она в той или иной мере проинформировали бы Конгресс, что расследование было закончено в июле.
Если бы я не служил так долго в Министерстве юстиции и не возглавлял организацию при администрации Буша, не знаю, чувствовал бы я необходимость защищать больше, чем ФБР. Я также не знаю, хватило бы у меня смелости отстраниться от генерального прокурора, если бы я не видел отрицательную сторону перекладывания — в вопросе пыток — в свои последние дни в качестве заместителя генерального прокурора в 2005 году. Мой опыт публичных выступлений также сделал возможным организовать пресс-конференцию в прямом эфире. Другой директор, с иным опытом за плечами, мог бы переложить все на Минюст, предоставив этому учреждению разбираться со своими проблемами.
Другой директор ФБР мог бы в конце июня, после посещения Биллом Клинтоном самолета генерального прокурора, запросить назначение специального прокурора. Я по-прежнему считаю, что это было бы нечестным по отношению к Хиллари Клинтон, но могу представить, что другой директор скорее поступил бы таким образом, чем попытался защитить институты таким образом, как это сделал я.
Другой человек мог бы решить подождать, чтобы посмотреть, что смогут найти следователи, как только получат ордер на обыск электронной почты Клинтон на компьютере Энтони Винера. Это было слишком ненадежно, так как «Полугодовая команда» говорила, что не было способа завершить просмотр до выборов, но я могу представить, что другой директор решил бы слегка рискнуть, тайно проведя расследование за неделю до выборов. Это, конечно, после наших неловких обнимашек, входит в намерения Лоретты Линч. Если бы я не сказал чего-нибудь, какой была перспектива утечки на той неделе? Довольно высокой. Хотя «Полугодовая команда» на протяжении года расследования и зарекомендовала себя стойкой к утечкам, люди в отделе уголовных расследований ФБР в Нью-Йорке знали, что происходит что-то, имеющее отношение к Хиллари Клинтон, а ордер на обыск являлся серьезным шагом. Круг теперь был шире, чем раньше, и включал в себя Нью-Йорк, где в предыдущие месяцы у нас уже были утечки, связанные с Клинтон. Утаивание нового расследования и последующая утечка прямо перед выборами могли оказаться еще хуже, если можно представить себе что-то хуже. Но здравомыслящий человек мог бы так поступить.
Еще я сотни раз спрашивал себя, следовало ли мне более оперативно принять меры, услышав что-то о лэптопе Винера где-то в начале октября. Но до 27 октября я не понимал, что это значит. Я занимался другими делами и проблемами и полагал, что если это важно, то команда доведет это до меня. Если бы мне сказали об этом раньше, уверен, что я отреагировал бы так же, как 27 октября — нам нужно немедленно отправляться за теми электронными письмами. Следовало или могли бы мне сказать детали раньше 27 октября — это вопрос, на который я не могу ответить.
Для ФБР президентские выборы 2016 года были как никакие другие, и даже зная то, что я знаю сейчас, я бы не поступил по-другому, но могу представить на моем месте хороших и принципиальных людей, принимающих другие решения в отношении каких-то вещей. Я думаю, что другие решения привели бы к большему ущербу для институтов правосудия нашей страны, но не уверен в этом. Молюсь, чтобы ни одному будущему директору ФБР не пришлось выяснять