о мелодраме, которую видели накануне в театре Гете.
Мариус пошел дальше.
Ему казалось, что непонятная речь субъектов, подозрительно расположившихся в укромном местечке за стеной, прямо на снегу, возможно, имеет некоторое отношение к гнусным замыслам Жондрета. Должно быть, это и было то самое дело.
Он направился к предместью Сен-Марсо и в первой же попавшейся лавке спросил, где можно найти полицейского пристава.
Ему сказали, что на улице Понтуаз, в доме № 14.
Мариус пошел туда.
Проходя мимо булочной, он купил на два су хлеба и съел, предвидя, что пообедать не удастся.
Размышляя дорогой, он возблагодарил провидение. Ведь не дай он утром дочери Жондрета пяти франков, он поехал бы вслед за фиакром Белого и ничего бы не знал. Никакая сила не помешала бы тогда Жондрету устроить засаду, Белый погиб бы, а вместе с ним, без сомнения, и его дочь.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Полицейский дает адвокату два карманных пистолета
Подойдя к дому № 14 на улице Понтуаз, Мариус поднялся на второй этаж и спросил полицейского пристава.
— Господин полицейский пристав сейчас в отсутствии, — сказал один из писарей. — но его заменяет надзиратель. Может быть, вы поговорите с ним? У вас спешное дело?
— Да, — ответил Мариус.
Писарь ввел его в кабинет пристава. За решеткой, прислонившись к печке и приподняв заложенными назад руками полы широкого каррика о трех воротниках, стоял рослый человек. У него было квадратное лицо, тонкие, плотно сжатые губы, весьма свирепого вида густые баки с проседью и взгляд, выворачивающий вас наизнанку. Этот взгляд, можно сказать, не только пронизывал вас, но обыскивал.
С виду человек этот казался почти таким же хищным, таким же опасным, как Жондрет; встретиться с догом иногда не менее страшно, чем с волком.
— Что вам угодно? — обратился он к Мариусу, опуская обращение «сударь».
— Вы — господин полицейский пристав?
— Его нет. Я его заменяю.
— Я по весьма секретному делу.
— Говорите.
— И весьма срочному.
— Говорите скорее.
Этот спокойный и грубоватый человек пугал и в то же время ободрял. Он внушал и страх и доверие. Мариус рассказал ему обо всем: о том, что человека, которого он, Мариус, знает лишь с виду, собирались нынче вечером заманить в ловушку; что, занимая комнату по соседству с притоном, он, Мариус Понмерси, адвокат, услышал через перегородку об этом заговоре; что фамилия негодяя, придумавшего устроить западню, Жондрет; что у него есть сообщники, по всей вероятности, «хозяева застав», в том числе Крючок, по прозвищу Весенний, он же Гнус; что дочерям Жондрета поручено стоять на карауле; что человека, которому грозит опасность, никоим образом предупредить нельзя, потому что даже имя его неизвестно; что, наконец, все должно произойти в шесть часов вечера, в самом глухом конце Госпитального бульвара, в доме № 50/52.
Когда Мариус назвал номер дома, надзиратель поднял голову и бесстрастно спросил:
— Комната в конце коридора?
— Совершенно верно, — подтвердил Мариус и добавил: — Разве вы знаете этот дом?
Надзиратель помолчал, затем ответил, подставляя каблук сапога к дверце топившейся печи, чтобы согреть ногу:
— По-видимому, так.
Он продолжал цедить сквозь зубы, обращаясь не столько к Мариусу, сколько к собственному галстуку:
— Тут без Петушиного часа не обошлось. Его слова поразили Мариуса.
— Петушиный час... — повторил он. — В самом деле, я слышал эти слова.
Он рассказал надзирателю о диалоге между лохмачом и бородачом, на снегу, за стеной на Малой Банкирской улице.
Надзиратель пробурчал:
— Лохматый — должно быть, Брюжон, а бородатый — Пол-Лиарда, он же Два Миллиарда.
Он снова опустил глаза и предался размышлениям.
— Ну, а насчет папаши Бесфамильного, — присовокупил он, — я тоже догадываюсь... Так и есть, я подпалил каррик!.. И чего они всегда так жарко топят эти проклятые печки! Номер пятьдесят-пятьдесят два. Бывшее домовладение Горбо. Он взглянул на Мариуса:
— Вы видели только бородача и лохмача?
— И Крючка.
— А этакого молоденького франтика?
— Нет.
— А огромного плечистого детину, похожего на слона из зоологического сада?
— Нет.
— А этакого пройдоху, с виду старого паяца?
— Нет.
— Ну, а четвертый — тот вообще невидимка, даже для своих помощников, пособников и подручных. Нет ничего удивительного, что вы его не заметили.
— Действительно, не заметил. А что это за люди? — спросил Мариус.
— Впрочем, это совсем не их час... — вместо ответа сказал надзиратель.
Он помолчал, потом заговорил снова:
— Пятьдесят — пятьдесят два. Знаю я этот сарай. Нам в нем спрятаться негде, артисты нас сразу заметят. И отделаются тем, что отменят водевиль. Это народ скромный. Стесняется публики. Нет, это не годится, не годится Я хочу услышать, как они поют, и заставлю их поплясать.
Закончив этот монолог, он повернулся к Мариусу и спросил, глядя на него в упор:
— Вы боитесь?
— Кого?
— Этих людей?
— Не больше, чем вас, — мрачно отрезал Мариус, заметив наконец, что сыщик ни разу не назвал его сударем.
Надзиратель посмотрел на Мариуса еще пристальнее и произнес с какой-то нравоучительной торжественностью:
— Вы говорите, как человек смелый и честный. Мужество не страшится зрелища преступления, честность не страшится властей.
— Все это хорошо, но что вы думаете предпринять? — прервал его Мариус.
Надзиратель ограничился таким ответом:
— У всех жильцов дома пятьдесят — пятьдесят два есть ключи от наружных дверей; ими пользуются, возвращаясь ночью к себе домой. У вас есть такой ключ?
— Да, — ответил Мариус.
— Он при вас?
— Да.
— Дайте его мне, — сказал надзиратель.
Мариус вынул ключ из жилетного кармана, передал его надзирателю и прибавил:
— Послушайтесь меня, приходите с охраной.
Надзиратель метнул на Мариуса такой взгляд, каким Вольтер подарил бы провинциального академика, подсказавшего ему рифму, и, запустив обе руки, обе свои огромные лапищи, в бездонные карманы каррика, вытащил оттуда два стальных пистолета, из тех, что называются карманными пистолетами. Протянув их Мариусу, он заговорил быстро, короткими фразами:
— Возьмите. Отправляйтесь домой. Спрячьтесь у себя в комнате. Пусть думают, что вы ушли. Они заряжены. В каждом по две пули. Наблюдайте. Вы мне говорили, в стене есть щель. Пусть соберутся. Не мешайте им сначала. Когда решите, что время пришло и пора кончать, стреляйте. Только не спешите. Остальное предоставьте мне. Стреляйте в воздух, в потолок — все равно куда. Главное — не