— Ой!
По всему ее телу побежали искорки боли. Если бы у нее под рукой был тюбик с касториумом…
— У меня есть волшебная мазь, — сообщил он. — Пошли в гамак. Я займусь вашими, ранами.
— У вас нет возраста, и вы читаете в моих мыслях? Кто вы, Грегуар Роземонд?
Профессор истории не ответил. Он взял колдунью за руку и увел ее в сердце леса по тропке, ведомой только ему.
ПЬЕСА СЫГРАНА
Пишенетт соскочил с трамвая, раскрыл зонтик и взбежал по лестнице Дворца правосудия. Оказавшись в зале ожидания, он закрыл зонтик, повесил себе на локоть и стал рассматривать план, который ему нарисовала Моргенстерн.
— Зал очевидностей отыскать трудно, — предупредила она его.
— Хотите сказать, что ничего очевидного нет? — ответил писатель, считая, что удачно пошутил.
И вновь попал впросак.
— Вам помочь?
К нему подошел милиционер с активированным оружием. Со вчерашнего вечера они патрулировали по всему городу. Странно, что этот был не на центральной площади в ожидании спектакля с эшафотом, подумал Пишенетт, когда прошел первый страх.
— Я ищу галерею Ж7, — ответил он, молясь, чтобы милиционер не увидел панцирь, превращавший его в светящегося червячка.
Милиционер указал ему на нужную галерею и удалился. Пишенетт углубился в лабиринты дворца, отыскал галерею Ж7 и остановился перед дверью, которая могла быть дверью зала.
— Мы на месте, — сказал он.
Ничто не говорило, что улики, собранные следователями с момента создания Криминального отдела, находились здесь. Пишенетт толкнул дверь и столкнулся нос к носу с Марселеном, которого колдунья описала ему подробнейшим образом. Чиновник скрепкой чистил ногти. Он мигнул, заметив посетителя, который извлек из пластиковой сумки толстый том и протянул ему.
— План древнего Базеля! — воскликнул Марселен, словно увидел сокровище.
— Роберта Моргенстерн просила передать его вам. И от души поблагодарить.
Марселей встал и поклонился:
— Мсье, вы — настоящий гражданин. Позвольте пожать вам руку.
Пишенетт взял руку Марселена и ответил тем же церемонным тоном:
— Благодарю вас и желаю вам увидеть хорошие сны.
Архивариус не успел удивиться столь странной формулировке. Игла с анестезирующим веществом кольнула его в ладонь, и он с глупой улыбкой рухнул на стул. Обездвиженный чиновник не вызовет любопытства метчика, успокоил себя Пишенетт, пряча иглу в карман, чтобы случайно не уколоться самому. Затем приступил к поискам того, за чем явился.
— Ноль один ноль три для улик, — пропел он. — Где у нас ящик текущего года?
Он вскарабкался на лестницу и нашел на самом верху нужный ящик. В нем лежал только один толстый конверт. Пишенетт схватил его, удивившись его весу, спустился по лестнице, вскрыл его. Извлек из него единственную улику, которую просил принести Мишо.
Дурацкий камень, яйцеобразный кусок кварца с зеленоватыми и синеватыми отблесками. Это был тот самый обломок минерала, за которым охотился и хотел забрать у старьевщика никому не ведомый пират Луи Ренар. Этим камнем он пытался ударить Грубера. Луи, которого через полчаса ждала казнь: ему собирались отрубить голову… Почему два самых знаменитых пирата лагуны пошли на такой риск, чтобы завладеть им? — спросил себя журналист.
Пищенетт сунул камень в конверт, спрятал конверт в карман плаща и вышел из зала, удостоверившись, что Марселей удобно сидит на стуле.
— До свидания и спасибо, — произнес он, тихо прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить спящего.
Наступил день его славы, день, который попадет в учебники истории, чтобы с него начать счисление эры царствования Арчибальда Фулда. Второй тур голосования только подтвердит его могущество с помощью демократического механизма. Ибо министру было достаточно глянуть на черную от народа центральную площадь, чтобы понять — он выиграл окончательно и бесповоротно.
Милицейский кордон окружал эшафот в центре площади. К нему вела аллея, улица, по которой проедет фургон с осужденным на смертную казнь. Зонтики образовывали гигантский серо-черный панцирь, сверкающий под дождем.
Муницип, его друзья и группа юристов во главе с Вернером Бовенсом, отцом очаровательной Сюзи, пытались настроить общественное мнение против казни. Но люди отказались их поддержать. Опрос был однозначен — базельцы требовали смерти пирата. Министр как будущий избранник только пытался ответить на их чаяния.
— Сколько их? — спросил он у главного милиционера, который навытяжку застыл перед ним.
— Не менее ста тысяч, мсье, — с гордостью ответил подчиненный.
Палач во плоти и во крови за большие деньги был доставлен на Пеликане из государства Скалистых гор, одного из последних клочков суши, где не отменили смертную казнь. Накануне он сообщил министру, что он казнит в основном с помощью электричества. Но ему нравилась гильотина, эдакий кусочек Старушки Европы.
Машина прибыла из Иль-де-Франс. По словам антиквара, продавшего его на вес золбта и пытавшегося всучить в придачу три шотландских топора и пару нюрнбергских дев, лезвие было новым. Министр спрашивал себя почему.
Хомут закрылся. Очко замкнулось. Нож упал вниз. Три удара заставили толпу замолчать и приподнять зонтики. Три удара, как в театре, подумал министр, глядя, как палач снаряжает механизм, который, похоже, действовал безотказно.
Сидя на балконе муниципального дворца, он ощущал себя зрителем великого спектакля, пьесы в, масштабе города, автором, постановщиком и главным актером которой был сам. Акт 1, сцена 1: фургон муниципальной каторги останавливается у границы площади — осужденного в красной рубахе и черных штанах ведут по коридору из милиционеров. Он идет мелкими шажками, ибо у него скованы ноги, но с поднятой головой. Базельцы кричат, толкая друг друга локтями.
— Вмешаться? — с беспокойством спрашивает главный милиционер.
— Ни в коем случае.
Народ — живой и подвижный организм, огромное животное без головы и хвоста, единое существо. Разве не был Барон, состоящий из миллиона метчиков, его идеальным воплощением? Перепуганный Базель хотел покарать виновника и не помешает казни.
Пират вспрыгнул на помост и презрительно оглядел ползучих гадов у своих ног. Довольно смел, подумал министр. Вой стих. Неужели они попали под его обаяние? Фулд взял с подлокотника микрофон, встал и произнес:
— Дорогие сограждане!
Зонтики развернулись в сторону муниципального дворца.
— Без особой радости в сердце я в этот сумрачный час решил применить смертную казнь. Но мы не можем позволить, чтобы силы Зла угрожали нашим свободам! — Толпа колыхнулась, но не стала опровергать эту избитую истину. — Мы сегодня казним не пирата, а Пиратство. А завтра нож отрежет голову не Туманному Барону, а Преступлению!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});