Жаркое пламя вызвало движение воздуха, и огонь стал распространяться, уничтожая все на своем пути. Деревца как факелы вспыхивали в ночи и быстро падали, превращаясь в угли. Выгорающий луг почернел. Огонь, сделав свое дело, покинул берег Лошадиного ручья и двинулся за типи, все быстрее и быстрее распространяясь к югу и превращаясь в гигантский пожар прерии.
Ветер обжигал лица девочек пеплом. На площадке становилось темно. Уинона с Белой Розой вместе со всеми прислушивались, но вокруг стало удивительно тихо. Казалось, что обе враждующие стороны притаились. Может быть, пауни ушли? Может быть, они, наоборот, готовятся к новому нападению?
И вдруг Белая Роза страшно закричала — перед ней, точно из-под земли, вырос высокий воин. Голый череп с хохолком на макушке, значит — пауни. Он поднес к губам свисток, и по лагерю разнесся резкий тонкий свист — знак его воинам. Но свист этот мгновенно оборвался, потому что одновременно с ним прозвучал клич дакотов, взметнулась палица, и сраженный пауни упал замертво. Человек, ростом не меньше пауни, с обнаженным туловищем, промелькнул рядом с ним. Девочки не заметили на нем никаких украшений, даже перьев не было в его волосах. Но по голосу и его богатырскому телосложению обе сразу узнали его.
— Матотаупа! — прошептали они.
Воины рода Медведицы отозвались на голос вождя. Они спешили к нему со всех сторон и без колебаний отдавали себя в распоряжение человека, которому привыкли подчиняться и на которого в этот момент возлагали все надежды. Теперь они обрели уверенность в победе.
Схватка, которая чуть было не возникла в самом поселке, отдалялась. Пауни, которые сумели приблизиться к стойбищу, спасались бегством, прихватив тело вождя, ибо не было позора больше, чем оставить убитого вождя в стане врага. Ряды пауни были расстроены, и дакоты преследовали их.
* * *
Когда после этой ужасной ночи снова взошло солнце и обе девочки вместе с другими женщинами и детьми стояли между закопченными, покрытыми пеплом типи, никто бы не мог подумать, что девочки еще до пожара нарочно вымазались сажей. Остальные выглядели не лучше их. Окружающяя прерия представляла собой сплошное пепелище, и только севернее ручья сохранилась неопаленная огнем трава.
Шум сражения утих, и поблизости не было видно ни убегающих, ни преследователей. Женщины и дети направились к ручью, чтобы напиться и освежиться. Потом они принялись за осмотр типи. Только стоящие у самого края типи немного обуглились, внутреннее кольцо их не пострадало. Из типи жреца доносились глухие удары: жрец разговаривал с духами.
Ружье и золотое зерно, висевшие перед входом в его жилище, снова исчезли.
Четан подошел к Уиноне, посмотрел на нее и сказал:
— Я пойду на холм, посмотрю, не возвращаются ли наши воины и все ли вернутся. Ты понимаешь меня, вернутся ли все, кто участвовал в схватке?
— Я понимаю тебя, Четан.
* * *
Пауни и дакоты удалялись на запад. Многие уже были на конях, и преследование приобретало вид своеобразной игры, где победить могла только сметливость и быстрота решения. В этой беспорядочной гонке преследователи часто оказывались преследуемыми, линия фронта все время изменялась.
Только те двое, которые с самого начала были на лошадях, вырвались далеко вперед, и их уже никто не видел. Они беспрерывно погоняли своих мустангов, и у Матотаупы даже не было времени объяснить Харке, что он задумал. Мальчик догадывался о причине такой спешки: на западе в лесу — кони пауни, и если расправиться с охраной или обмануть ее, тогда можно разогнать коней пауни по прерии, оставить их, как и дакотов, без лошадей. А может быть, отец задумал пригнать коней пауни в стойбище рода Медведицы?.. О своей роли в ночном сражении Харка не задумывался, да ведь и не было ничего особенного в том, чтобы подобраться среди ночи к пауни и посеять панику выстрелами из мацавакена. Правда, в эту ночь впервые в жизни Харка стрелял в людей, но это все-таки не было поединком воина с воином, потому что стрелял он издалека, в темноте и убитого не видел и не дотрагивался до него. И думал он тогда только о том, что нужно спасти от врагов Уинону и Унчиду…
Отец все время ехал впереди. Давно уже наступил день, и мальчик видел перед собой закопченную спину отца, который во время битвы не раз прорывался сквозь горящие кусты, носился в клубах дыма и пепла.
Когда Матотаупа и Харка достигли леса, на землю спустилась ночь. Они остановились у небольшого озерка. Потные, грязные мустанги тут же принялись пить. Матотаупа и Харка тоже утолили жажду и свалились на землю, чтобы хоть немного передохнуть. В лесу было прохладно и сыро, близость осени ощущалась здесь резче, чем в пыльной, покрытой чахлой травой прерии.
Харку одолевал сон, но беспокойство отца не позволяло ему задремать, Матотаупа сунул в рот утомленному мальчику кусочек сушеного мяса. Харка разжевал, проглотил его, проглотил еще и еще кусочек и почувствовал себя сильнее и бодрее. Отец сказал ему:
— Мы должны считать себя разведчиками рода Медведицы. Я хочу посмотреть, где находятся дозоры у коней пауни, сколько их и каким путем пауни собираются вывести своих коней. Когда я это буду знать, мы или будем действовать сами, или подождем воинов. Воины наступают на пятки пауни, и тем, конечно, потребуются кони.
Матотаупа посадил Харку на серого коня и сказал, чобы он немного поспал, сам же сел на рыжего, серого повел в поводу. Как ни досадовал Харка, но ничего не мог поделать — сон овладел им, но не настолько, чтобы он мог свалиться с коня.
Харка очнулся, когда они остановились. В ночном лесу было совсем темно. Отец поручил лошадей мальчику и предупредил, чтобы он ни на секунду не смыкал глаз, так как недалеко вражеские дозоры. Харка пожевал еще немного мяса и окончательно стряхнул с себя сон. Матотаупа исчез в темноте.
Прошло около двух часов, прежде чем отец возвратился.
— Здесь сто коней и только десять воинов охраняют их, — сказал он сыну. — Дозорные беспечны, они даже не стреножили коней, а пустили их в наспех сделанную из деревьев и веток загородку. Такая изгородь удержит только спокойных коней, но если их испугать, они легко перемахнут через эту преграду. Мы оставим воинов пауни без коней раньше, чем они достигнут леса. Хау.
Харка даже забыл о своей усталости.
— Мы испугаем коней, отец?
— Да, постараемся. Лучше всего бы напугать их огнем, но я не хочу вызывать лесного пожара. Тогда огонь снова перекинется в прерии и сгорят все луга. Не останется травы ни для бизонов, ни для коней рода Медведицы. У тебя еще есть патроны?
— Немного. Два или три я бы мог пожертвовать…