Читать интересную книгу Облачный атлас - Дэвид Митчелл

Женщина, которая после приема таблеток свежести выглядела безукоризненно, удивленно улыбнулась сочными губами новой модели.

— Я была миссис Ли, но теперь я миссис Ан. Мой бывший муж утонул на рыбной ловле в прошлом году. Несчастный случай.

Я сказала, что это просто ужасно.

Миссис Ан утерла глаза рукавом и спросила, хорошо ли я знала ее покойного мужа.

Лгать труднее, чем чистокровные это изображают. Миссис Ан повторила свой вопрос.

— До нашего брака моя жена работала в Корпорации, занималась стандартизацией блюд, — торопливо объяснил Хэ-Чжу. Положив руку мне на плечо, он добавил, что эта закусочная была в зоне моей деятельности и что Смотритель Ли был образцовым работником корпократии. Однако в миссис Ан уже пробудились подозрения, и она спросила, когда именно это могло быть. Теперь я знала, что сказать.

— Когда главным его пособником был потребитель по имени Чо.

Оттенок ее улыбки изменился.

— Ах да. Пособник Чо. Отправлен куда-то на север, по-моему, чтобы обучиться командному духу.

Хэ-Чжу взял меня за руку со словами:

— Ладно, «Все за Папу Сонга, Папа Сонг за всех». Нас, дорогая, зовут пассажи. Миссис Ан явно не из тех женщин, что попусту тратят время.

Позже, когда мы вернулись в мою тихую квартиру, Хэ-Чжу одарил меня комплиментом:

— Если бы я всего за двенадцать месяцев вознесся от прислуги до почти что гения, то моим нынешним жилищем был бы не гостевой квартал Факультета Единодушия, но какая-нибудь психиатрическая палата. Серьезно, я оказался бы в самом сердце страны Тру-ля-ля. Вы говорите о «депрессии» — а я вижу одну только жизнестойкость. Вам дозволено чувствовать себя запутавшейся и вывернутой наизнанку. Эта… экзистенциальная тошнота, что вы испытываете, она лишь доказывает, что вы истинно человечны.

Я спросила, как мне излечиться от приступов этой тошноты.

— Вам не излечиться. Придется их терпеть.

До самого отбоя мы играли в го. Хэ-Чжу выиграл первую партию, а я — вторую.

Сколько же было таких экскурсий?

Каждый девятый вечер вплоть до Дня Корпократии. Близкое знакомство породило во мне уважение к Хэ-Чжу, и вскоре я стала разделять высокое мнение о нем, которого придерживался советник Мефи. Профессор во время семинаров никогда не расспрашивал о наших вылазках; возможно, его протеже предоставлял отчеты, но Мефи хотел, чтобы у меня была, по крайней мере, иллюзия личной жизни. Дела в Совете поглощали у него все больше времени, и я стала видеть его менее регулярно. Утренние тесты продолжались: передо мной проходила целая процессия любезных, но незапоминающихся ученых.

Хэ-Чжу, как всякий сотрудник Единодушия, был увлечен интригами, которые плелись в кампусе. Я узнала, что Тэмосан был не единым организмом, но свалкой враждующих племен и групп интересов, в большой степени походя на само Чучхе. Факультет Единодушия удерживал презрительное господство. «Тайны — это магические пули», — любил говорить Хэ-Чжу. Но это господство было и причиной того, почему у стажеров-принудителей было мало друзей за пределами факультета. Девушек, занятых поисками мужа, признавал Хэ-Чжу, привлекало его будущее положение, но мужчины-ровесники избегали напиваться в его обществе.

Архивист, приближается время моей отправки в Дом Света. Нельзя ли перейти к последней моей ночи в кампусе?

Пожалуйста.

У Хэ-Чжу была сильнейшая страсть к диснеям, а одним из преимуществ обучения у профессора Мефи был доступ к запретным картинам в архивах безопасности.

Вы имеете в виду самиздат Союза из Промышленных Зон?

Нет. Я имею в виду даже еще более запретную зону: прошлое, эпоху до Столкновений. Диснеи в те дни назывались «фильмами». Хэ-Чжу сказал, что древние обладали артистизмом, который 3-мерки Корпократии давно утратили. Поскольку единственными диснеями, которые мне доводилось видеть, было порно Бум-Сука, пришлось поверить Хэ-Чжу на слово. В последнюю девятую ночь шестого месяца он явился с ключом от просмотровой аудитории, объяснив, что перед ним заискивает некая миловидная студентка с Факультета Масс-медиа. Говорил он театральным шепотом.

— Я раздобыл диск с одним из самых великих фильмов, когда-либо снятых любым режиссером любой эпохи.

А именно?

Это была плутовская картина под названием «Страшный Суд Тимоти Кавендиша», снятая до основания Ни-Со-Копроса, в некоей провинции бесплодной европейской демократии, давно захваченной мертвыми землями. Вы, Архивист, видели когда-нибудь фильм, датирующийся началом двадцать первого века?

Всемилостивая Корпократия, нет! Архивист восьмого слоя не станет так независим от безопасности даже в самых неистовых своих мечтах! Меня уволили бы за один только запрос, и я изумлен, что простой аспирант имел доступ к столь подстрекательскому материалу, пускай даже и аспирант Единодушия.

Никогда не могла понять, почему у Чучхе под таким запретом исторический дискурс. Не из-за того ли, что, будь обозрение истории разрешено, представители низших слоев смогли бы получить доступ к банку человеческого опыта, который соперничал бы с Масс-медиа, а порой и вовсе ей бы противоречил? С другой стороны, корпократия финансирует ваше Министерство архивации, призванное сохранять исторические записи для будущих эпох.

Да, но наше существование скрыто от низших слоев. Это государственная тайна.

За исключением тех, кто приговорен к Дому Света.

Как бы там ни было, будущие эпохи все равно будут корпократическими. Ведь корпократия — это не просто очередная политическая система, что приходит и уходит; корпократия — это естественный порядок, гармонирующий с человеческой природой. Но мы отклоняемся от темы. Почему Хэ-Чжу Им решил показать вам этот самый «Страшный Суд»?

Возможно, так его проинструктировал профессор Мефи. Возможно, других причин, кроме любви Хэ-Чжу Има к этому диснею, не было. Какой бы причина ни была, фильм этот полностью завладел моим вниманием. Прошлое неописуемо отлично от эпохи Ни-Со-Копроса, однако же неуловимо на нее похоже. Люди в те дни с возрастом увядали и делались некрасивыми: таблеток свежести не существовало. Престарелые чистокровные ожидали смерти в тюрьмах для слабоумных: не было ни фиксированных сроков жизни, ни пунктов эвтаназии. Доллары имели хождение в виде маленьких листков бумаги. Всю грязную работу чистокровные выполняли сами: единственных фабрикантов можно было встретить среди чахлого домашнего скота. Однако корпократия уже зарождалась: выделялись социальные слои, основанные на долларах и, как ни странно это звучит, на количестве темного пигмента в коже.

Могу себе представить, как вы были зачарованы…

Разумеется: пустынная аудитория служила тревожной рамой для тех исчезнувших ландшафтов, где все время лился дождь. По экрану ходили гиганты в свете солнца, уловленного линзами, когда дед вашего деда, Архивист, сучил ножками в своей естественной матке.

Прошлое приходит в упадок со скоростью времени, но диснеи позволяют ненадолго его воскресить. Давно сровнявшиеся с землей здания и в незапамятные времена разложившиеся лица словно бы говорят: подлинная иллюзия — это ваше настоящее, а не мы. На пятьдесят минут, впервые с начала своего вознесения, я забылась — целиком и полностью. Пятьдесят минут я, сидя рядом с Хэ-Чжу перед экраном, испытывала счастье.

Всего пятьдесят минут?

Ручной сони Хэ-Чжу заворковал во время ключевой сцены, когда у книжного вора, по имени которого назван фильм, случилось что-то вроде удара; лицо его, перекошенное при виде тарелки с бобами, застыло. Из ручного сони Хэ-Чжу раздался паникующий голос:

— Это Си-Ли! Я здесь, у двери! Впусти меня! Случилось страшное!

Хэ-Чжу нажал на кнопку дистанционного ключа, и, когда дверь диснейариума открылась, по пустым сиденьям скользнул клин желтого света. Вбежал какой-то студент с лицом, блестевшим от пота, и поприветствовал Хэ-Чжу. Он принес новость, которая в очередной раз распустила все нити моей жизни. А именно, сорок или пятьдесят принудителей штурмом взяли Факультет Единодушия, арестовали профессора Мефи, а теперь искали нас. Им приказано схватить Хэ-Чжу для допроса и убить меня, как только увидят. Все выходы из кампуса охранялись вооруженными принудителями.

Вы помните, что подумали при этом известии?

Думать я просто не могла.

Теперь мой товарищ излучал мрачную властность, которая, как я поняла, всегда в нем присутствовала. Он посмотрел на свой ролекс и спросил, не схвачен ли мистер Чан. Си-Ли, посыльный, доложил, что мистер Чан отправился на подземную фордовую стоянку.

Человек, которого я знала как аспиранта Хэ-Чжу Има, высвеченный лицом умершего актера, исполнявшего написанную более века назад роль, повернулся ко мне.