Читать интересную книгу Прощение - Михаил Литов

- Да, конечно. Но я должен найти ладанку.

- Мы можем хоть сейчас выехать... в любую минуту... лучше прямо сейчас.

- Да, - сказал я, - не имею ничего против. Мне все равно. Но без ладанки не поеду.

- К черту ладанку! - вскипела Гулечка. - Дома тебя ждут жена, мама, ты найдешь ладанку. Тебе помогут. Дома и стены помогают. Все будет хорошо, Нифонт.

Она похлопала меня по плечу. Тюрбан свалился с ее головы.

- А как же ты? - спросил я участливо. - Ты-то что будешь делать?

- Не знаю, - она пожала плечами.

- Ты? Не знаешь? Ну, егоза, напади на верный ответ, подумай хорошенько, тебе есть что сказать мне.

- А разве я непременно должна знать?

- Но и тебе помогут? - ответил я вопросом на вопрос.

- Само собой, - ответила она не раздумывая, - и мне помогут, не пропаду. Все будет как прежде. Буду работать, ходить в гости...

- Значит, я могу не беспокоиться за твою дальнейшую судьбу?

- Все будет хорошо, Нифонт, вот увидишь...

В порыве бодрости она послала мне воздушный поцелуй. Вот увидишь, сказала эта странная особа, т. е. что-то там посулила мне, но я мог лишь скептически хмыкнуть на такое ее обещание.

Глава восьмая

Скажут, что я как следует и не любил Гулечку. Пусть так. Но я твердо знаю, что люди способны на великую по силе любовь, а в любви на удивительные поступки, даже, можно сказать, деяния. Я приведу только один пример. Помнится, я читал одну небольшую книжку, хотя не помню теперь ни ее названия, ни авторов, а из всех предуведомлений и обрамления - лишь то, что она, по заверению издателей, основывается на реальных фактах и имеет назначение воспитывать в широких читательских массах благородные чуства. Очень хорошо! С реальными фактами всегда следует держать ухо востро, а против заботы о воспитании читателя ничего не возразишь, дело полезное.

В той книжке рассказывается, среди прочих, весьма своеобразная история. Некая молодая женщина - в книжке она названа каким-то условным именем, а мы продолжим этот прием, назовем тоже условно, скажем, Ольгой, итак, молодая женщина приятной наружности, по имени Ольга, появляется в следственных органах и в официальном порядке заявляет о пропаже своего ребенка. На вопрос следователя, когда это прискорбное событие имело место, Ольга (возможно, Ольга Николаевна или Павловна, с тем чтобы не отказывать ей в уважении, заслуживает она его или нет), отвечает, что давно, уж пять лет тому назад. Следователь потрясен, искренне, по-человечески, и читателю, даже если он недостаточно воспитан, да и эту книжку взял без намерения добыть себе извне правильное воспитание, не надо объяснять, какие чувства заговорили в следовательском сердце. Но служивый не спешит дать волю своему сердцу, он собран и сдержан; не подавай виду, что поражен, - думает он, вероятно, в своей опытной и ко многому привычной чиновничьей голове, - она, кто знает, на то, может, и рассчитывает, так что сначала разберись, что это за штучка...

Так в чем же дело? Почему Ольга Николаевна молчала пять лет? Искала ребенка собственными силами? Покрывала какое-то ужасное преступление, а теперь отважилась сознаться, покаяться, изобличить преступников?

Оказывается, женщина... ждала, и даже не столько возвращения сына, сколько возвращения его отца. Она росла и воспитывалась (следователь узнает это без какого-либо нажима со своей стороны, единственно потому, что в заявительнице горячо пробился исповедальный стих) в семье, не чуждой просвещения и культуры, ее нежили и холили, в общем, была своего рода теплица. Ей с младых ногтей прививали любовь к чтению, к искусству, к интеллектуальным упражнениям и забавам. Она выросла мечтательницей. Понимаю, сказал тут прагматик следователь и с тоской посмотрел на серый пейзаж за окном своего кабинета. Несколько лет Ольга Николаевна проучилась в музыкальном училище, делая успехи, но занимала ее, главным образом, вполне естественная для романтической души греза встретить на своем жизненном пути романтического уже обликом незнакомца, так сказать сказочного принца, а уж чтоб быть точнее и определеннее: консула какой-нибудь южной экзотической страны, мастера танго, выйти за него и отправиться в увлекательные странствия по белу свету.

Следователь отшатнулся, печально вздохнул, осуждающе покачал головой ему не по душе мечта такого рода. От воображаемого консула Ольги Николаевны веет дешевым искусом по части бананов и исступленных оргазмов, а при ближайшем рассмотрении он может оказаться и обыкновенным шпионом. Странно же, однако, что Ольга Николаевна своей детской мечтой делится с этим следователем, которого видит первый раз и от которого, если принять во внимание все обстоятельства дела, вряд ли вправе ожидать большого сочувствия. Невольно напрашивается подозрение, что наша Ольга Николаевна при всей ее склонности к интеллектуальным трудам и музыкальном образовании не очень умна.

Но дальше. Никто из консулов не взялся удовлетворить высокие претензии нашей героини, и ей пришлось довольствоваться скромным преподавателем музыки. Между прочим, в этом "пришлось довольствоваться" больше ядовитой шипящей насмешки записывателя истории над бедной, не очень умной женщиной, чем стремления добросовестно определить ее место в жизни, и для меня такой авторский всплеск эмоций не приемлем. В этом месте я отхожу от автора книжки, отмежовываюсь, он больше не оказывает на меня того влияния, какое несомненно хотел бы оказывать, и все его потуги воспитать меня отныне представляются мне несостоятельными и даже вредными. Ольга Николаевна явно не довольствовалась мужем, как думает или хочет показать, что думает, автор (которому для довольства, может быть, не надо и консула с его бананами и танцевальными фигурами, а достаточно приличного гонорара), а любила его в его преподавательской скромности и бедности. Долой пустые грезы! Это прозвучало. Мечтательница влилась в обыденность, взвалила на свои хрупкие плечи прозу жизни. Но их брак не назовешь счастливым, ибо преподаватель хоть и не высоко метил, а все же был себе на уме.

Только год прожили вместе, как музыцирующий супруг отправился в далекий сибирский город проведать родителей и назад не вернулся, сообщив жене, что нашел по дороге другую, уже счастлив с нею и просит ее, жену, забыть о его существовании. Тем временем покинутая Ольга Николаевна разрешается сыном. Она пишет изменнику письма, умоляет вернуться хотя бы ради сынишки, даже угрожает, и тот приезжает, недолго живет в лоне законной семьи и исчезает снова, и опять письма, мольбы, угрозы. Наконец этот современный Ясон (в свете последующих событий я решаюсь назвать его так, естественно, с оговорками) посещает Ольгу Николаевну с весьма приветливым видом, уверяет, что преисполнен желания помириться с ней, что любит сынишку, и просит разрешения на время увезти его к своим родителям, с тем чтобы те поближе познакомились с его будущим наследником и полюбили так же, как полюбил теперь он. Ольга Николаевна соглашается, надеясь покладистостью совершенно склонить мужа на свою сторону.

Ясон с ребенком, одетым по такому случаю в новенький матросский костюмчик и вооруженным порцией мороженого, уезжают. Проходит время, и Ольга Николаевна получает от Ясона письмо: ребенок (страшный для Ясона человечек, поскольку жена пользовалась им в своей игре как главным козырем, пугала мужа алиментами) на какой-то станции, где была пересадка, бесследно исчез и о нем нужно забыть, как нужно забыть, видит Бог, Ольге Николаевне и о самом Ясоне. Вот с тех пор и прошло пять лет. Даже бездомная кошка, даже хищная тигрица... - вертится в голове ошеломленного следователя, который ищет, как бы посильнее выразить свои чувства. Даже последняя гнида какая-нибудь!.. Но следователь берет себя в руки и отбрасывает примеры из жизни братьев наших меньших, он ставит вопрос чисто практически и - слышит в ответ нечто невразумительное для его ясного ума и высокого нравственного чувства: понимаете, - отвечает мечтательница Ольга Николаевна реалисту по специальности следователю, - сына я просто любила, а он (т. е. муж, наш современный Ясон) был для меня всем...

На этом можно бы и поставить точку. Экзотические грезы, эта непонятная, почти унизительная привязанность к человеку, стремящемуся от нее отделаться, безобразное, наконец, отношение к сыну - ибо что ж это такое "просто любила"? - следователю ясно, какого полета птичка сидит перед ним, он в горестном недоумении и готов поднять на ноги всю мораль. Он понимает, что рассуждения о невозможности построить счастливое общество на костях хотя бы одного убиенного младенца носят, в сущности, характер отвлеченный, литературный, однако сейчас не прочь употребить и их. Когда душа материалиста пылает праведным гневом, он вполне хозяйским жестом хватается за какое угодно оружие. Когда материалисту, тем более приставленному к службе, тем более к службе, требующей изворотливости, выгодно, он и поповскую рясу наденет. На этом и впрямь можно бы остановиться, ибо чего же еще желать, как не следователя в роли доброго христианина? Но трудно отказать себе в удовольствии от знакомства со всеми подробностями этой истории, которая в дальнейшем под проворным пером записывателя получает оттенок и детективный, и почти комедийный, и балаганный.