Читать интересную книгу Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

Нам сейчас как никогда нужны деньги на содержание армии, но взять их некуда. Правительство доведено до такого отчаяния, что вынуждено было ввести в этом году новую торговую пошлину, siliquaticum, подразумевающую уплату в казну одной двадцать четвертой части дохода с продаж. В надежде возместить нехватку рекрутов за счет возрождения былого союза с гуннами, патриций направил на переговоры с Аттилой молодого трибуна, Констанция. Должен признаться, у меня его кандидатура вызвала возражения. Констанций, несомненно, обладает целым набором прекрасных качеств: в битве с франками у селения Хелена он показал себя человеком храбрым и находчивым; ему не откажешь в такте, обаянии и самонадеянности (в хорошем смысле этого слова); он происходит из приличной семьи и свободно чувствует себя в присутствии сильных мира сего — в принципе, именно такими свойствами и должен располагать посол.

Что же заставляет меня в нем сомневаться? Есть, знаете ли, у меня ощущение, что, несмотря на все свое очарование, Констанций всегда будет ставить собственные интересы выше прочих приоритетов. Ввиду важности его миссии (от успеха которой, скажу без преувеличения, зависит, выживет ли Запад), я поделился своими опасениями с Аэцием, но тот в ответ лишь отшутился. Полагаю, он считает, что я завидую Констанцию — моя-то поездка к Аттиле увенчалась полным провалом, а новый посланник может оказаться более удачливым. Что ж, время нас рассудит».

Глава 32

Тот, кто низмен дома, не сможет с честью выполнять функции посланца за границей.

Эсхин. Против Ктесифонта. 337 г. н. э.

Констанций нервничал, что было ему совсем не свойственно. Он уже начал сожалеть о том, что продал предназначавшиеся Аттиле подарки. Но возможность получить наличные для оплаты стремительно растущих долгов и прийти к компромиссу с сенатором, чью жену он соблазнил, была слишком заманчивой — даже с учетом того, что ростовщик-сириец в Арелате предложил ему лишь малую часть от реальной стоимости врученных ему Аэцием ценностей. Зато теперь он мог вернуться домой с высоко поднятой головой и зажить привычной жизнью. Парочку менее ценных предметов, вроде стеклянного рога для вина, найденного Аэцием на поле битвы у селения Хелена, он все же сохранил. Возможно, пытался успокоить себя Констанций, подобные, ничего не стоящие безделушки впечатлят этого дикаря Аттилу гораздо больше, нежели какое-нибудь украшенное изысканным узором серебряное блюдо.

Надев свой лучший далматик, Констанций вышел из своего жилища в гуннской столице, огромной, расползшейся на многие мили деревне, где большинство населения жило в шатрах и лишь некоторые знатные гунны — в топорно сбитых деревянных домах. Выделялось на общем фоне одно поражавшее своей неуместностью строение — огромное каменное здание, построенное в чистом греко-римском стиле, которое возвышалось над непрочными крышами из парусины или шкур животных, словно военная галера над лодками рыбаков. То была баня Онегесия, сооруженная греком, плененным во время вторжения Аттилы в Восточную империю. Получив статус вольноотпущенного, грек этот сделался банщиком у Онегесия, фаворита Аттилы, и прислуживал во время мытья ему самому и его родственникам. Чем дальше Констанций шел по петлявшим грязным тропам, считавшимся у гуннов улицами, тем больше вокруг него собиралось детворы. За те три недели, в течение которых римлянин ожидал аудиенции у Аттилы, он успел заслужить необыкновенную популярность у мальчишек — благодаря дару подражания и знанию множества фокусов. Сегодня Констанций изображал медведя. Он носился между маленьких гуннов, ревя и из стороны в сторону качая головой, скрючив, наподобие когтистых медвежьих лап, руки, в то время как дети пронзительно визжали от восторга и, изображая испуг, бросались врассыпную.

Дойдя до подножия высокого холма, на котором стоял деревянный королевский дворец, Констанций разогнал малышню и остаток пути проделал уже в одиночестве. Взойдя на вершину, римлянин сделал небольшую остановку, пытаясь восстановить дыхание, но и этих нескольких секунд ему хватило для того, чтобы оценить всю красоту открывавшегося внизу пейзажа: бескрайняя зеленая рябь бегущих к голубым вершинам Сарматских гор травяных полей — с одной стороны, блестящие воды описывающей причудливые петли Тисы — с другой. Вдали, медленно, словно дрейфующие тени, скользили по земле пасущиеся овцы. У ворот украшенного башнями палисада, окружавшего дворцовый комплекс скорее красоты ради, нежели в целях безопасности, стоял караул. После того как Констанций назвался и сообщил стражникам, что ему назначено, посланника проводили — мимо домов, в которых проживали многочисленные жены Аттилы — к главному строению, огромным хоромам, построенным из бревен и хорошо выструганных досок. Король ожидал Констанция в приемном покое.

В одеждах из звериных шкур, Аттила сидел на простом деревянном троне. Неподвижный, с непомерно большой головой и светящимися умом глубоко посаженными глазами, он походил на хищника, отдыхающего, но в любой момент готового броситься на жертву и разорвать ее в клочья. Убедить его в том, что принесенные безделушки имеют хоть какую-то ценность, мне не удастся, понял Констанций. Сгорая от стыда, он выставил дары на стол — оловянный кубок, украшенный «камнями» из цветного стекла, эмалированную бронзовую брошь, небольшой серебряный дискос, стеклянный рог для вина — и, отвесив низкий поклон, объявил:

— Мой господин, Аэций, Патриций и Магистр Армии Валентиниана Августа, Императора Восточных римлян, приветствует Аттилу, Короля гуннов, Правителя всех земель и народов от Германского океана до Каспийского моря, и просит его принять эти жалкие дары как знак уважения. — Облизав губы, он добавил: — Прошу прощения, ваше величество, за эту безвкусную мишуру — вот все, что мне удалось спасти из моего багажа, унесенного бурными водами Тисы. — Ничего лучшего Констанций придумать не смог.

— Неважно, — бросив косой взгляд на украшенный вышивкой далматик посланника, сказал низким голосом Аттила. — Рад, что твоя одежда не пострадала. Скажи мне, римлянин, зачем прислал тебя ко мне твой господин?

— Ваше величество, патриций уполномочил меня заявить от его имени, что он желает — со всем смирением и искренностью — возобновить ту дружбу, которая вас когда-то связывала.

— То есть ему снова нужны солдаты, — прорычал Аттила. — Что может он предложить взамен? Мои осведомители сообщают, что западная казна не менее пуста, чем черепа тех римлян, что полегли в битве у Херсонеса Фракийского.

— Он полагает, господин, что с вашей помощью сможет возродить Запад — вернуть Африку и Британию, сокрушить свевов в Испании, вынудить федератов в Галлии сложить оружие и зажить мирной жизнью, уплачивая, наряду с прочими гражданами, налоги и сборы. Если в империи воцарятся мир и стабильность, а в казну вновь потекут деньги, Запад быстро исцелится от всех своих болезней. И тогда Аэций сможет предложить вам титулы не только патриция и Magister militum, которые вы сможете разделить с ним, но и соимператора Запада, которым вы будете править вместе с Валентинианом, а также половину всех доходов империи. — Обретя прежнюю самонадеянность, Констанций, со свойственным ему красноречием и энтузиазмом, принялся рисовать яркие и соблазнительные картины римско-гуннской конфедерации, простирающейся от Атлантического океана до предгорий Имая, — величайшего политического образования в мировой истории, включающего в себя даже больше земель, чем их было в империи Александра. Почувствовав себя в своей стихии, Констанций вышел далеко за пределы данных ему Аэцием полномочий. О соимператорстве полководец не говорил ни слова; Аттиле посланник уполномочен был предложить лишь пятую часть от всех доходов империи; в конфедерацию, в которую Констанций в порыве вдохновения включил еще и всю Восточную империю, на самом деле должны были войти лишь Запад и владения Аттилы. Ничего, решил посланник, главное для меня сейчас — заинтересовать Аттилу, детали же можно будет обсудить и потом.

Впрочем, определить, какой эффект — если таковой вообще имелся — возымели его слова на короля, было невозможно. Аттила оставался бесстрастным и неподвижным на всем протяжении выступления Констанция.

— Мы подумаем над словами Аэция, — сказал он, когда римлянин закончил. — А пока соизволь быть моим гостем — до особого распоряжения.

* * *

После ухода Констанция Аттила долгое еще время не вставал с места, взвешивая, оценивая, сравнивая все «за» и «против» предложения Аэция… Присланный полководцем молодой римлянин — человек беспринципный и эгоистичный, на этот счет у него сомнений не было. Рассказ Констанция об утонувшем в Тисе багаже — явная ложь; с того самого момента как римское посольство оказалось на гуннской территории, Аттила был в курсе каждого шага Констанция и о подобном инциденте ничего не слышал. Но над сделанным Аэцием предложением, пусть даже Констанций его и приукрасил, следует серьезно поразмыслить. Возможно, в конце концов, подумал Аттила, моя мечта о Великой Скифии все же сбудется. Сам по себе план этот выглядел весьма заманчивым, но Аттила по собственному горькому опыту знал, что не все мечты сбываются. Но что есть человек без грез? Ничто — животное, дикарь. Что ж, он все обдумает и решит.