Читать интересную книгу Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики - Том Холланд

«Кто прикасается пальцем к виску?» Чтобы человек, застигнутый в женской одежде, мог обвинять величайшего среди полководцев Рима в изнеженности, необходим был изрядный запас наглости. Тем более когда окружение Клодия все больше и больше увязало в скандалах на сексуальной почве. Марк Антоний после интриги с Курионом начал «принюхиваться» к любимой жене Клодия Фульвии, попирая тем самым все кодексы дружбы, что скоро заставило их перейти к угрозам убить друг друга. Свою триумфальную победу в суде над Гибридой Марк Целий отпраздновал тем, что арендовал у Клодия роскошные апартаменты на Палатине. Там он и познакомился с Клодией. Остроумный, симпатичный и знаменитый ритмом своей жизни Целий оказался героем романа вдовицы. Честолюбивому Целию не нужно было никаких дополнительных соображений, чтобы вступить в близкие отношения с представительницей семейства Клавдиев, а Клодия, только что похоронившая мужа, явно нуждалась в утешении. Впрочем, ее личный стиль траура не мог вызвать ничего другого, кроме поднятых в удивлении бровей. Дела этой знатной дамы оставались предметом постоянного интереса римских сплетников, как и постоянной темой оскорбительных лозунгов на Форуме. Однако, что бы там ни орали против него самого и сестры, Клодий всегда мог заглушить недовольные голоса. Обвинения в аморальности только подталкивали его к еще более откровенным выходкам. Разъяренное ханжество сограждан лишь увеличивало в его глазах степень забавности всего происходящего. Посему обвинения Помпея в распутстве не прекращались.

Конечно же, Клодий не был бы Клодием, если бы смог отказать себе в удовольствии проверить, насколько далеко ему будет позволено зайти. В августе, когда Помпеи пересекал Форум, направляясь на заседание Сената, из храма Кастора донесся лязг металла о камень. Один из рабов Клодия преднамеренно уронил кинжал. Помпеи, полагавший, что жизни его грозит опасность, немедленно вернулся домой и забаррикадировался за входной дверью. Банды Клодия преследовали его и остались караулить снаружи. Трибун угрожал обойтись с Помпеем таким же образом, как с Цицероном: захватить его дом, сравнять с землей и соорудить на его месте храм Свободы. В отличие от Цицерона Помпеи не ударился в бегство, однако оказался в блокаде, не имея возможности выйти из дома, — потрясающий оборот судьбы для величайшего деятеля Республики. И вновь Сенат наблюдал за происходящим, пребывая в самодовольном удовлетворении. Красе, с которым Клодий постарался сохранить превосходные отношения, естественным образом разделял общее блаженство. Ну а для Клодия это было мгновение пьянящего, немыслимого триумфа. Защитник аристократии, покровитель трущоб, он казался себе правителем Рима.

Однако мгновение это оказалось недолгим. Исчерпав до предела возможности, предоставляемые уличным насилием, Клодий проложил путь, которым уже приготовились пройти другие. В декабре 58 года истек срок полномочий Клодия. Одним из новых трибунов оказался грубый и жесткий сторонник Помпея Тит Анний Мил он. Побуждаемый к действиям своим патроном, Милон официально обвинил Клодия в использовании силы, причем более справедливого обвинения на свете еще не существовало. Обратившись к своему братцу Аппию, являвшемуся в тот год претором, Клодий сумел замять дело, после чего отдал приказание своим бандитам в отместку ограбить дом Милона. Однако новый трибун, полагавшийся на неисчерпаемые средства Помпея и понимавший, что может считать себя покойником, если не ответит на насилие силой, отказался подчиниться запугиванию. Он стал нанимать собственные отряды, укомплектованные не как у Клодия — корыстными «любителями» из трущоб, а хорошо вооруженными и обученными тяжеловесами из поместий Помпея, прикупая к ним гладиаторов, чтобы укрепить ряды сталью. Монополия Клодия на уличные бесчинства немедленно завершилась — и это был вызов, на который прежний трибун ответил с вполне предсказуемым рвением. Война банд день ото дня приобретала все больший размах. Скоро она сделалась настолько жестокой, что все правительственные учреждения на Форуме, включая суды, были вынуждены прекратить работу. Ежедневно все общественные заведения Рима заполняли приливы и отливы анархии.

Этими отчаянными мерами Помпеи вернул себе власть над городом, в котором только что вынужден был провести несколько месяцев практически под домашним арестом. Однако ему еще только предстояло подчинить и Сенат, и улицы собственной воле — следовало дать и Клодию, надменному и наглому Клодию, попробовать собственного лекарства. Очевидное «орудие» для достижения этой цели все еще ломало руки, охваченное высокой печалью по другую сторону Адриатического моря. Помпеи, в прошлом году отказавшийся сделать небольшое усилие, чтобы спасти Цицерона, начал объезд Италии, добиваясь поддержки для его возвращения. Клиенты его в сельских краях и провинциальных городах получили приказание явиться в Рим. Все лето 57 года они стекались в столицу. Тем временем находившегося в далекой Галлии Цезаря с трудом уговорили согласиться на возвращение Цицерона; Сенат поддержал это предложение, проголосовав со счетом четыреста шестнадцать против одного. Голос «против», конечно, принадлежал самому Клодию. В августе на Марсовом поле состоялось долгожданное публичное голосование. Милон, чьи отряды весь день дежурили возле Овиле, с презрительной легкостью отразил все попытки Клодия помешать изъявлению воли народа. Цицерон был настолько уверен в его результате, что отплыл в Италию, как только голосование началось, и известие о своем официальном возвращении из ссылки получил уже в Брундизии. Дальнейшее его путешествие в обществе Туллии, его обожаемой дочери, было подобно сну наяву. Приветствующие сторонники выстроились вдоль Аппиевой дороги. Когда Цицерон приблизился к Риму, навстречу ему хлынула толпа. Всюду, куда бы он ни пошел, его сопровождали аплодисменты. «Я не просто вернулся домой, — скромно отмечал он, — но вознесся на небо».[192] Однако даже Цицерону не хватило самомнения, чтобы не понять, что истинным триумфатором является Помпеи. Более чем когда-либо прежде привычное хвастовство оратора наполняла вызванная страхом пронзительность. Любой римлянин считал невозможным оказаться в долгу перед кем бы то ни было, а теперь Цицерон был обязан своей карьерой Помпею и Цезарю. Этим и объясняются его излияния в Доме Сената. Воздав хвалу завоеваниям Цезаря, он предложил, чтобы контроль за всеми запасами зерна в Риме передали в руки Помпея. Предложение было принято, хотя Клодий с полной ненависти логикой точно указал сенаторам на последствия этой меры: Помпеи получит возможность подкупить голодающие трущобы хлебом, а Цицерон, самозваный гонитель демагогии, выступит теперь в качестве ее агента. Прямолинейность этих брошенных в лицо обвинений не делала их менее справедливыми. Цицерону оставалось только брызгать слюной и извиваться.

Стычка в зале Сената показала, что Клодий нисколько не смущен возвращением своего врага. Когда Цицерон сумел убедить римских жрецов в том, что особняк на Палатине можно вернуть ему, не нанося при этом ущерба богине Свободы, Клодий обратился к неприкрытому терроризму. Рабочих Цицерона прогоняли со строительной площадки; дом его брата подожгли; на самого Цицерона было совершено нападение на Виа Сакра. Одновременно уличные бои между отрядами Клодия и Милона достигли нового размаха, и оба предводителя, открыто угрожавшие друг другу убийством, также попытались обратиться к судебной защите. Милон снова обвинил Клодия в применении насилия, и снова, потянув за нужные веревочки в Сенате, Клодий сумел избежать суда. В феврале 56 года, с ханжеством удивительным даже для него самого, Клодий выдвинул аналогичное обвинение в адрес Милона. Цицерон и Помпеи, выступив на защиту своего человека, приготовились свидетельствовать в пользу Милона. Вид троих его смертельных врагов, соединившихся против него, привел Клодия в исступление. Когда Помпеи поднялся, чтобы произнести свою речь, Форум буквально захлестнула волна воплей и насмешек. Клодий со скамьи обвинителя принялся дирижировать своими бандитами. Как и прежде, он шевелил складками тоги, управляя таким образом своими сторонниками, выкрикивавшими оскорбления. Вскоре они начали плеваться в сторону подручных Милона, затем в ход пошли кулаки и камни. Люди Милона ответили соответствующим образом. Клодия стащили с ростры, началась подлинная баталия. Разразившийся пандемониум заставил забыть о процессе.

Потрясенный и избитый Помпеи вернулся с Форума бледным от ярости. Он не сомневался в том, кто именно организовал мятеж, — и это был не Клодий. Три года Помпеи состоял в союзе с Крассом, и тем не менее он всегда был готов обвинить прежнего соперника во всякой своей неудаче. Впрочем, в данном случае, его подозрения кажутся достаточно обоснованными. Начиная с осени 57 года и своего назначения контролером над запасами зерна Помпеи добивался нового восточного главнокомандования. То же самое делал и Красе. До мятежа общность интересов отодвигала на второй план их соперничество, однако Клодий типичным для него образом сумел сорвать вуаль. «Кто хочет съездить на Восток?» — вопил он своим парням. «Помпеи!» — громогласно отвечали ему братки. «А кого хотим там видеть мы с вами?» Оглушительный ответ был рассчитан на апоплексический удар у Помпея: «Красса!»[193] Через несколько дней Помпеи сообщил Цицерону о том, что обвиняет своего партнера по триумвирату в организации бунта, в поддержке Клодия и во всем прочем. А уж заодно, добавил он, в том, что Красе замышлял его убийство.