касается дилеров, которые привлекли девушку к незаконному ввозу наркотиков.
Бабушка Данни смотрела на Марту непонимающим взглядом.
– Я решила порасспросить на эту тему Ласси, который в данный момент лежит в клинике в Фоссвогюре, и он дал мне понять, что имевшийся у Данни компромат, никак не касается контрабанды наркотиков. У вас нет каких-либо соображений по поводу того, чего он может касаться?
– Нет… – неуверенно протянула женщина, будто не до конца уловила, о чем ее спрашивают.
– А вот Ласси утверждает, что вам все известно.
– Что все?
– Тот самый секрет, что Данни намеревалась распространить в Сети.
– Даже не знаю, на что вы намекаете, – покачала головой женщина. – У меня нет ни малейшего представления ни о каких секретах.
– Если вдруг вам все-таки что-нибудь придет в голову, будьте любезны, свяжитесь со мной. Мой номер у вас есть.
– Да, безусловно.
Марта дружелюбно улыбнулась и, попрощавшись с женщиной, направилась к двери: то, что можно было сделать на данный момент, она сделала, и теперь оставалось лишь наблюдать за тем, как будут развиваться события.
– Фрёкен[17], – окликнула ее хозяйка, будто обращалась к официантке в перворазрядном ресторане.
Марта обернулась.
– Я только хотела сказать, что Данни была идеальной внучкой: всегда ласковая, веселая, остроумная. Она обладала живым воображением и… В общем, она была настоящим сокровищем. Как и ее мама. О чем я жалею, так это о том, что не сделала больше, чтобы помочь ей, прежде чем… прежде чем все так обернулось.
Марта кивнула и вышла на улицу с ощущением того, что ее визит был не напрасным.
После того как женщина из полиции ушла, бабушка Данни еще некоторое время сидела у телефона, а потом наконец решилась набрать номер. В трубке послышались длинные гудки ожидания.
– У нас только что была полиция, – сказала она в смятении, как только ей ответили. – У них появилась какая-то новая информация. Вроде как Данни собиралась опубликовать что-то в Интернете. Ты не знаешь, о чем речь?
Ровный голос на другом конце провода посоветовал ей не волноваться, а спокойно объяснить, в чем дело.
– Ее парень… Этот Ласси. Он все знает. Данни рассказала ему. Как только он придет в себя, он все расскажет полиции. Даже не сомневайся. И о том, что мы знали, тоже расскажет. И о том, что я знала…
– Я кладу трубку. Созвонимся попозже, когда ты успокоишься.
– Может, речь как раз об этом… о том, как все началось?.. Может, Данни это и хотела опубликовать?
Голос в трубке снова призвал ее к спокойствию и заверил, что все будет в порядке.
– Но тебе-то это было известно? Тебе было известно, что она собирается все опубликовать в Сети?
Ответа не последовало.
– Скажи мне, что тебе ничего не было известно! Скажи мне это!
В голосе на другом конце провода внезапно послышалась злоба, и он зазвучал на полтона выше.
– Перестань мне выговаривать, – сказала тогда женщина. – Слышишь? Перестань немедленно! Перестань!.. Бога ради, перестань… – повторяла она сквозь слезы. А потом в ярости бросила трубку.
47
Агрессии Эймюндюр не проявлял, поэтому из камеры в допросную полицейского управления на Квервисгата его привели без наручников. Исходивший от него запах свидетельствовал о том, что он не мылся и не переодевался несколько дней к ряду. На нем были дырявые джинсы, рыбацкий свитер и замызганное пальто. В момент задержания он напялил на голову шерстяную шапку, и теперь она лежала у него в кармане. Всю ночь он просидел на нарах, насвистывая мелодию Элвиса Пресли. По словам дежурного полицейского, это был «Отель разбитых сердец».
Ожидая Эймюндюра в допросной, Конрауд испытывал раздражение от того, что ему приходится идти на поводу у такого подонка, – будь его воля, он бы ни за что не стал с ним разговаривать. Однако речь шла о том, чтобы получить дополнительные сведения о Нанне, а Эймюндюр являлся одним из немногих людей, кто мог их сообщить. Когда тот вошел в допросную, Конрауд заметил, что свитер, который выглядывал у него из рукава пальто, был испачкан кровью. По словам Марты, жертве предстояло долгое восстановление: Эймюндюр не жалел кулаков, когда бил ее по лицу. Несчастной женщине диагностировали сотрясение мозга, перелом челюсти и скулы и сильнейшее кровоизлияние в правый глаз, которое могло привести к потере зрения. Он выбил ей четыре зуба, два из которых застряли у него в рукаве свитера.
Эймюндюр опустился на стул напротив Конрауда, а сопровождавший его конвоир остался стоять за дверью.
– Вам получше? – спросил Конрауд. Он испытывал жгучий стыд от того, что не сумел убедить соседку Эймюндюра вести себя осмотрительнее, хотя и понимал, что в этой ситуации от него мало что зависело. Теперь он находился с этим человеком один на один, но страха не испытывал: он накопил достаточно опыта, чтобы понимать, что тот, кто поднимает руку на женщину, – это не мужчина.
– В смысле? – отозвался Эймюндюр.
– В смысле, напав на беззащитную женщину и избив ее до полусмерти, вы, должно быть, чувствуете себя получше… Должно быть, вы чувствуете себя… настоящим мужиком.
– Думайте, как хотите.
– И что же она вам такого сделала?
– Действовала мне на нервы, – сказал Эймюндюр.
– А кто вам не действует на нервы?
– Эта глупая гусыня совала нос не в свое дело.
– Вот оно что? Единственная глупость, которую она совершила, была в том, что она сняла комнату на одном этаже с таким дикарем, как вы.
– Вы ее не знаете.
– Да и вы тоже. Ладно, зачем вам понадобилось со мной встречаться?
– А вы зачем приходили с вопросами о Нанне?
– Я вам уже это говорил. Как вам еще объяснить?.. Скажите-ка мне лучше, почему вы не явились на работу на следующий день после смерти девочки?
Эймюндюр совсем не ожидал этого вопроса:
– В смысле?
– В прямом! Почему вы не пошли на работу на следующий день после того, как Нанна умерла?
– А с чего вы это взяли?
– Со слов вашего отца. Он заезжал за вами на работу, но вас там не оказалось. Почему? Где вы находились?
– Со слов моего отца?
– В каких отношениях вы были с Нанной?
– Ни в каких! Я едва ее знал. А что насчет работы, так я этого уже и не помню.
– Ну разумеется. Вы склонили ее к половой связи? Так обстояли дела? Вы изнасиловали ее, а потому утопили?
Эймюндюр замотал головой:
– Изнасиловал? Да что вы несете?! Это же был несчастный случай! С чего вдруг вы мне такие вопросы задаете? Что с ней случилось-то?
– Вы уверены,