Реально в 1918 г. уехало гораздо больше людей, чем указанные 142: многие просто не успели выписаться из прихода. Колония коренных шведов, в 1917 г. состоявшая из приблизительно шестисот человек, весной 1921-го насчитывала уже только сто.
Несмотря на большое сокращение численности, приход продолжал работать, насколько это теперь было возможно. В отчете церковного совета о деятельности за 1921 г. констатируется, что с начала 1920 г. интерес к церкви «возродился», хотя материальные трудности «тяжело отражаются на приходе и домах шведов, и в общественной жизни не замечается никаких признаков радости, являющихся естественным выражением счастья и удовлетворенности». Финансовое положение плохое, и люди выкручиваются, беря деньги в долг, с помощью денежных сборов в церкви, благодаря «добровольным пожертвованиям» на выдачу свидетельств о выезде и «добровольному самообложению налогом». Приход получал также моральную и материальную поддержку от архиепископа Швеции, который в своем послании от 16 августа 1921 г. «горячо заверил в собственном и всей шведской церкви пристальном внимании» к тяжелому положению прихода и, кроме того, выхлопотал в Упсале у «Общества Густава Адольфа» воспомоществование в размере шестисот крон.
В 1921 г. шведы в Петрограде были не только малочисленны, но бедны и деморализованы. Исполнявший перед войной обязанности консула в Петербурге и вновь посетивший город в 1921 г. Эйнар Экстранд сообщает, как он пригласил шведскую колонию в свой отель «просто пообщаться за кофе с булочками». Невзирая на зимний холод, пришли все, сколь бы далеко кто ни жил, «а если кого и не было, то за неимением обуви для сильного мороза». В столовом зале отеля стоял длинный стол, уставленный булочками разных сортов, пирогами и тортами. Стол был украшен шведскими флагами, и многие из вошедших гостей заплакали. По словам Экстранда, у него сердце разрывалось, когда он смотрел на этих людей, которые «пытались остатками изношенной, некогда хорошей одежды скрыть бедность, и слушал рассказы обо всех пережитых ими безграничных лишениях». Гости пили кофе с булочками и ели «столько, сколько могли», и им дали с собой все, что осталось на столе. Трудности прихода состояли не только в сокращении численности его членов, но и в финансовом положении. Основным источником доходов являлись сборы от приходских домов. В январе 1918 г. у прихода отняли права на владение этими домами, и тем самым его финансам был нанесен смертельный удар.
История церкви и ее домов драматична и отражает политическое развитие Советской России в первые послереволюционные годы в целом. Официальным документом от 3 июня 1918 г. шведская церковь с ее домами была объявлена собственностью петроградской рабочей коммуны.
Среди людей, бежавших из Петрограда после 1917-го, многие не могли взять с собой никаких бумаг. Здесь помещено выданное в 1922 г. свидетельство о выезде, хранившееся в архиве шведского прихода. Оно выписано на имя Александера Монтонена и в отсутствие шведского главного пастора подписано пастором Ферманом из немецкого прихода Св. Петра. Государственный архив Швеции
Таким образом, Св. Екатерина стала первой национализированной протестантской церковью, и пастор Малин призывал Брендстрёма сделать все возможное для «предотвращения этой нависшей над шведской церковью Св. Екатерины угрозы».
Посланник и выправил охранное свидетельство, тем не менее приход лишился прав на владение домами. Правда, пройдет еще несколько лет, прежде чем будет окончательно утрачен контроль над недвижимостью. Несмотря на то что приход больше не владел домами, он еще несколько лет мог ими распоряжаться. В 1921 г. ответственность за них была передана дворовому комитету, избранному квартиросъемщиками из своей среды. Поначалу комитет, согласно Тунельду, состоял из «вполне приличных людей», и управление домами осуществлял приходской эконом. Но при новом избрании дворового комитета в 1923 г. его прежних членов признали неподходящими, поскольку они не были членами коммунистической партии, и церковный совет утратил влияние на управление домами.
По мере отъезда или эвакуации шведов, живших в бывших церковных домах, они заселялись новыми людьми. Теперь там поселилось больше людей, чем прежде, поскольку квартиры уплотнялись. Ситуация была нестабильной, и люди жили под постоянной угрозой конфискации и эвакуации. Например, в 1921 г. Комиссариат иностранных дел урвал себе семь квартир в этих домах.
Под угрозой находилась не только недвижимость, но и церковное серебро. Оно состояло из позолоченной серебряной чаши 1746 г., двух тарелок, «преподнесенных шведами, находившимися в Москве, новой шведской церкви в С.-Петербурге. Год 1770», ящичка для облаток 1721 г., а также нескольких кружек для церковного вина. Однако эту угрозу удалось отвести.
Что касается помещений, то в 1919 г. было заключено соглашение с властями, которое давало приходу право бесплатно пользоваться церковью, церковной канцелярией и пасторской квартирой в обмен на обещание содержать их в порядке. Но с продлением этого договора в 1923 г. приход вынудили платить за аренду. Ответственность за деятельность и содержание прихода была передана от церкви «совету двадцати», избранному из членов прихода.
Итак, церковь действовала в трудных условиях. За отсутствием шведского пастора богослужения проводили финские и немецкие священники. И все же церковная жизнь была довольно активной: в 1921 г. состоялись 24 богослужения и 9 причащений с 115 причастниками; были конфирмованы 15 детей и имели место 2 бракосочетания и 1 крещение.
Приходскому руководству мало-помалу стало ясно, что ситуация бесперспективна и надо искать финансовую поддержку в Швеции. Когда шведское правительство в начале 1923 г. назначило делегацию для проведения с Советской Россией переговоров о торговом соглашении, представился случай обсудить данный вопрос на самом высоком уровне.
Шведскими делегатами были адвокат и председатель уездного суда Элиэль Лёфгрен и генеральный консул Юсеф Сакс (директор «Северной компании» и член «Русской комиссии по имуществу»). Общая сумма реституционных требований Швеции к Советскому государству составляла 400 миллионов крон, из которых 86 миллионов составляла стоимость недвижимости. Одни только телефонные компании выдвигали требования о возмещении 100 миллионов.
Лёфгрен и Сакс посетили приход и встретились с церковным советом. Тунельд попросил делегатов проявить «благожелательный интерес» к вопросу о защите прихода и церкви, этого «последнего очага шведской этической и интеллектуальной культуры на востоке».
Наряду с назначением шведского священника важным был вопрос о недвижимости. Здание церкви и сдаваемые внаем дома являли собой значительный капитал: в 1916 г. они оценивались в 1 065 000 рублей, а состояние прихода соответствовало 658 000 дореволюционных золотых рублей. Тунельд предложил, чтобы Шведское государство попыталось сделать церковь храмом дипломатического представительства, как, например, в Париже. Взамен Советское правительство могло бы получить в собственность русскую церковь в Стокгольме. Переговоры Лёфгрена и Сакса привели к заключению торгового договора и спустя год к признанию Швецией Советского Союза. Но обсуждение вопроса о приходе Св. Екатерины результата не дало.
Может показаться странным, что приход, который с самого своего основания состоял по преимуществу из финляндцев, вдруг заботой Шведского государства. Но большинство финляндских граждан выехали после революции, и, по словам Тунельда, поэтому они «не принимаются в расчет при восстановлении прихода».
Когда Швеция в феврале 1924 г. признала Советский Союз, ни вопрос о церковной собственности, ни вопрос о пасторе не получили никакого решения. Поэтому в июне церковный совет обратился с этим делом к министру иностранных дел Швеции.
Шведский посланник в Москве Карл фон Хейденстам, который до революции был советником миссии в Петрограде, занимал выжидательную позицию, поскольку, по его мнению, было неясно, финский это приход или шведский. С юридической точки зрения сомнения фон Хейденстама имели под собой основание. И все же во всем этом уже ощущается привкус формализма, характерного для трактовки данного вопроса Шведским государством в последующие годы.
Юн Тунельд, напротив, был не формалистом, а подвижником. Но в 1924 г. ему был нанесен страшный удар: советский Комиссариат иностранных дел сообщил, что присутствие Юна Тунельда в стране более не является желательным. То была чистой воды месть: Швеция выслала главу российского Телеграфного агентства в Стокгольме за шпионаж, и Тунельд был выбран как объект ответных репрессалий. Решение мотивировалось тем, что он в качестве представителя в России петроградской шведской колонии и Красного Креста использовал свое положение для защиты экономических интересов шведов. «Справедливость этого я должен признать, — пишет Тунельд, — однако с той оговоркой, что моя защита касалась вопроса столь простого, как неприкосновенность жилищ соотечественников».